Геометрия и "Марсельеза" - Владимир Демьянов

История сохранила еще одно свидетельство острой наблюдательности и проницательности Бонапарта как очень перспективного исследователя. Может быть, лишь необычайный полководческий гений да непомерное честолюбие в сочетании с властолюбием помешали ему стать подлинным учеником и соратником Монжа. Соратником по науке.

Это было там же, в Египте. Бонапарт давно собрался пойти вместе с Монжем и Бертолле в Суэц. Там он рассчитывал найти путь из устья Нила в Красное море, а значит, и путь в Индию. Каирское восстание несколько замедлило осуществление этой идеи, но не исключило его. Новый владыка Египта, как уже говорилось, не предпринял массовых репрессий. Он просто установил четкий порядок, понятный каждому арабу: ежедневно утрачивали голову несколько человек, не умевших правильно ею распорядиться. Ведь требовалось повиновение — и только. Кстати, грабителей и насильников из французских солдат главнокомандующий наказывал и даже казнил с не меньшей методичностью. Эти меры он подкреплял акциями политическими.

«Во имя бога милостивого и милосердного! — писал он в очередной прокламации, — Улемы и шерифы, сообщите вашему народу и всему населению, что те жители, которые по заблуждению и недомыслию будут враждебно относиться ко мне и ссориться со мной, не найдут убежища и не укроются от меня на этом свете… Сообщите также вашему народу, что во многих стихах великого Корана говорится о том, что произошло, а другие стихи предвещают дела, которые произойдут в будущем, а ведь слова бога в его книге правдивы и истинны и всегда сбываются… Знайте также, что я могу открыть то, что таится в сердце каждого из вас, потому что как только я взгляну на человека, я проникаю в его душу и познаю то, что в ней сокрыто… Как ни старайся человек — он не может уйти от своей судьбы или воспрепятствовать исполнению предначертаний божьих, которые всевышний осуществляет моими руками… Садам!»

Считая, что принятых административно-политических мер достаточно, чтобы привести каирцев в спокойствие, Бонапарт послал в Суэц полторы тысячи солдат, а сам, как обычно, решил догнать войска чуть позже. Вместе с ним были Монж и Бертолле.

В походе главнокомандующий не позволял себе никаких излишеств. Из провизии он взял с собой, как отмечается в хронике ал-Джабарти, только три курицы, завернутые в бумагу. Его не сопровождали ни повара, ни слуги, он не возил с собой ни постели, ни палатки. Каждый солдат его отряда нес на штыке каравай хлеба и пил из оловянной фляжки, подвешенной на шее.

— Монж! — сказал вдруг Бонапарт, едва передвигаясь на лошади, которая с трудом вытягивала из песка ноги, — Смотри-ка, Монж!.. Мы же на середине канала!..

Ученый был удивлен зоркостью своего неутомимого шефа. Они и в самом деле стояли в старом русле канала, забытого многими поколениями арабов. Понадобится немало сил и средств, чтобы восстановить, а вернее, заново построить этот наивыгоднейший путь в Индийский океан из Европы. И все-таки факт есть факт: канал, о котором упоминали древние, действительно существовал. И обнаружил его сам Бонапарт.

— Монж, это будет великое дело! — сказал генерал, — Мы построим здесь водный путь в Индию. И пусть даже пойдут прахом все наши труды и все завоевания, один этот канал обеспечит славу французам на многие годы!

По указанию Бонапарта были немедленно начаты геодезические измерения. Правда, французских инженеров постигла досадная неудача. По их измерениям разница уровней Средиземного и Красного морей составила чуть ли не десять метров. То ли инженер Лепер, которому была поручена работа, ошибся в вычислениях, то ли. измерения оказались не столь точными, как этого требовало дело, но ошибка случилась. Геодезистам не мудрено было ошибиться, когда каждому их шагу мешали бедуины.

Суэцкий канал был построен много позже.

Одна песчинка

«Во имя господа всемилостивейшего, милосердного, смерть таранам!» Так начиналась новая прокламация Бонапарта, расклеенная во множестве экземпляров на улицах и площадях Каира перед походом в Сирию. Монж был немало удивлен столь оригинальным текстом. Войдя в штаб-квартиру главнокомандующего, он удивился еще больше: облачение Бонапарта составляли не генеральский мундир и треуголка, а… халат и чалма. Была пятница, и главнокомандующий решил посетить мечеть — для укрепления связи с арабами. Перед Монжем стоял не Бонапарт, а Али~ Бунабарди-паша, известный арабам победитель Мурадбея и владыка Востока.

— Религия, дорогой мой ученый, — сказал он, — тоже политика, но политика постоянная и потому сильная. Магомет был мудрым пророком. И мы должны уважать обычаи страны.

— А какая религия лучше остальных, — спросил Монж, — и в чем ее сила?

— Если уж говорить о моих взглядах, — ответил Бонапарт, — то деятельный Магомет мне ближе, чем страдающий Христос. Магометанство проще христианства, логичнее, понятнее, да и сильнее его, так как за десять лет завоевало полмира. А христианству для этого понадобилось триета лет. Магомет существовал, это бесспорно. Он проповедовал, завоевывая — он действовал. А жил ли Христос — неизвестно. Думаю, что его не было. А возможно, и был некий фанотше, которого казнили подобно другим фанатикам, считавшим себя пророками. Среди иудеев постоянно появлялись такие… Стоит ли таким верить?.. Будь я обязан иметь какую-нибудь религию, я поклонялся бы Солнцу — источнику всякой жизни, настоящему богу Земли.

Эта мысль более импонировала Монжу, чем все остальные. У него тоже было свое божество, в которое он свято верил, — сила человеческого знания. Именно знания, просвещение, промышленность перевернут весь мир, создадут всеобщий достаток и устранят бедность, несправедливость и произвол. Так он думал и в это верил. Ради знаний, ради науки Монж и приехал в эту знойную страну, ради них он и пошел с армией Бонапарта в Сирию. Вместе с Монжем отправился в опасный путь и его неразлучный друг Бертолле.

Неистовое солнце, которому собирался поклоняться Бонапарт, палило немилосердно, словно хотело сжечь дотла все живое. Песок сверкал ослепительной белизной, горячий воздух колебался над пустыней подобно струям расплавленного стекла. Горизонт извивался и гримасничал, заманивая путников химерическими картинами в бескрайнюю даль.

Монж и Бертолле делили с армией все тяготы походной жизни, проявляя редкое самообладание и самоотверженность. Их дружба, сложившаяся на благодатной почве научного поиска еще в предреволюционные годы, окрепшая во время совместной общественной и инженерной деятельности по организации производства оружия и боеприпасов для обороны республики, теперь была скреплена еще совместным преодолением опасностей в сражении на Ниле, в обороне Каирского института, в походе в Суэц… А ведь ученому, не имеющему оружия, сохранить хладнокровие во время боя гораздо труднее, чем вооруженному солдату, действия которого к тому же направляются неумолимыми приказами командиров.

«В Египте, — писал Кювье, — Бертолле и Монж подвергались не меньшим опасностям, чем военные люди. Они показывались во всех опасных пунктах. Их имена получили в армии громкую известность. Монж и Бертолле были так популярны среди солдат, и имена их до того привыкли г произносить вместе, что в армии многие полагали, что имена эти принадлежат одному человеку… Ходила легенда о том, что. именно Монж-Бертолле и был тем ужасным лицом, которое якобы дало Бонапарту несчастную мысль сунуться в эту проклятую страну».

Позже весь мир облетела крылатая фраза Бонапарта «Ослов и ученых — на середину!» В ней отразилась его забота и о сохранении жизни ученых, вместе с научной «кладью» в их головах, и о сбережении вьючных животных, которых было крайне мало. Гораздо реже упоминают, что измотанные тяготами походной жизни солдаты в отместку ученым порой их именами называли своих ослов. Так что еще не известно, кто кого опередил в знаменитой шутке — солдаты ли генерала или он их.

Солдатам трудно было судить об истинных причинах своих бед, но они слишком часто видели ученых вместе с главнокомандующим и знали об их большом влиянии на него. Солдаты страдали, порою роптали, но мужественно выполняли свой долг. Их славный военачальник делил с ними все трудности походов.

Начало сирийской кампании было блестящим. За несколько дней Бонапарт овладел Эль-Аришем, Газой и Яффой. Дорога на Иерусалим была открыта, но Бонапарт — тонкий политик — решил не связывать своего имени с этим городом. Он пошел на Акку, имея в виду взять ее, не разрушая. Этот город занимал важное место в его планах на будущее. Это был ключ к Индии. Однако планы и действительность на этот раз жестоко не совпали.

В крепости заперся шестидесятилетний атлет Джезар-паша, правивший городом на правах визиря. Он был одновременно и министром, и канцлером, и казначеем, и секретарем, исполняя порою обязанности повара, садовника, судьи и палача. Джезар не обольщался на счет своих возможностей оборняться и уже подумывал о сдаче. Но аллах милостив даже к палачам: в Акку пришла эскадра английского капитана Сиднея Смита, который по пути захватил флотилию Бонапарта, доставлявшую морем артиллерию и снаряды.