Пора убивать - Джон Гришэм

— Мистер Кобб, не могли бы вы снабдить нас именами и адресами самого ниггера, его семьи, адвоката, судьи и присяжных? — осведомился Сиссон.

Кобб обдумал поставленную перед ним задачу.

— Всех, кроме присяжных. Их еще не подобрали.

— Когда вам станут известны их имена?

— Будь я проклят, если это знаю! На суде, наверное. А что вы надумали?

— Пока трудно сказать, но скорее всего Клан не останется к происшедшему равнодушным. Нам нужно немного размяться, и, похоже, возможность для этого будет.

— Могу я чем-нибудь помочь? — с готовностью поинтересовался Кобб.

— Можете, но для этого вам необходимо стать членом.

— У нас там никого из Клана нет. Все куда-то пропали уже много лет назад. Мой дед когда-то входил в Клан.

— Вы хотите сказать, что дед жертвы являлся членом Клана?

— Да, — с гордостью ответил Кобб.

— Ну, в таком случае мы не можем остаться в стороне.

Окружавшие Сиссона люди закивали, в их глазах загорелся огонек священной мести. Коббу объяснили, что если он найдет среди своих приятелей пять или шесть человек, разделяющих его взгляды и готовых присоединиться к Клану, то где-нибудь в лесах округа Форд состоится большая торжественная тайная церемония — с горящим крестом и соблюдением всех ритуалов. После обряда посвящения он и его друзья станут полноправными членами Ку-клукс-клана, будет создано отделение Клана в округе Форд. И тогда они все вместе устроят грандиозный спектакль во время суда над этим Карлом Ли Хейли. Они поднимут такой шум этим летом, что ни одному присяжному, если у него есть хоть капля здравого смысла, не придет в голову голосовать за оправдание черномазого. «Подбери человек пять-шесть, — сказали ему, — и ты станешь во главе своего отделения».

Кобб ответил, что для этого у него как раз хватит двоюродных братьев. Он уходил со встречи пьяным от волнения, представляя себя членом Клана, таким же каким был и его дед.

В своих расчетах времени Бакли допустил небольшую ошибку. Проведенная им в четыре часа пополудни встреча с прессой не попала в вечерний выпуск новостей. Сидя у себя в кабинете, Джейк переключал маленький черно-белый телевизор с канала на канал и громко хохотал, не слыша в сообщениях из Мемфиса, Джексона и Тьюпело ни слова о вынесенном обвинении. Он так и видел, как все семейство прокурора устроилось перед экраном, ожидая появления на нем своего кумира, а сам герой, судорожно крутя ручки настройки, кричит на них, требуя тишины. А в семь часов, после того как телестанция Тьюпело в последний раз оповестила зрителей о погоде на завтра, домочадцы, видимо, разочарованно вышли из гостиной, оставив хозяина дома в одиночестве. «Есть еще десятичасовой выпуск!» — наверное, прокричал он им вслед.

В десять часов вечера Джейк и Карла, удобно устроившись на диване, ждали начала программы новостей. Ну вот, наконец, и он на ступенях главного входа, размахивает бумажками. В это время диктор четвертого канала пояснял за кадром, что сейчас зрители видят перед собой Руфуса Бакли, окружного прокурора, назначенного государственным обвинителем против Карла Ли Хейли, по делу которого большое жюри вынесло сегодня обвинительное заключение. Представив телезрителям Руфуса Бакли во всей его красе, телекамера широким полукругом описала площадь перед зданием суда, дав сидящим у экранов людям возможность полюбоваться великолепным видом центральной части Клэнтона. Затем кто-то из репортеров сказал несколько слов о готовящемся в конце лета заседании суда.

— Он очень агрессивен, — заметила Карла. — Зачем ему понадобилось созывать пресс-конференцию для оглашения обвинительных заключений?

— Но ведь он обвинитель. Мы, адвокаты, прессу ненавидим.

— Я это заметила. Моя тетрадь с газетными вырезками пухнет прямо на глазах.

— Продолжай в том же духе. Покажешь потом мамочке.

— А ты поставишь на каждой вырезке автограф?

— Только за плату. Даже для тебя — только за деньги.

— Отлично. А если ты проиграешь, я предъявлю тебе счет за работу ножницами.

— Напомню тебе, дорогая, что я еще ни разу не проигрывал дела об убийстве. Счет, так сказать, три-ноль.

Карла нажала кнопку панели дистанционного управления. Диктор на экране продолжал рассказывать о погоде, но голоса его слышно уже не было.

— Знаешь, что я больше всего ненавижу в твоих делах об убийствах? — Она вытащила подушку из-под своих загорелых стройных — почти совершенных — ног.

— Кровь, увечья, весь этот отвратительный натурализм?

— Нет. — Она распустила свои волосы длиной до плеч, позволив им свободно рассыпаться по диванному валику.

— Потерю человеческой жизни, какой бы гадкой она нам ни представлялась?

— Нет. — На Карле была старенькая, застиранная, украшенная вышивкой белая блузка на пуговицах. Она начала перебирать эти пуговицы.

— Жуткое зрелище, которое представляет собой человек, ожидающий, когда его поведут в газовую камеру?

— Нет. — Пуговицы медленно расстегивались одна за другой.

Экран телевизора освещал комнату голубоватым светом; улыбавшееся с него лицо беззвучно желало зрителям спокойной ночи.

— Ощущение ужаса, который испытывают члены семьи в тот момент, когда отец входит в зал суда и становится перед глазами присяжных?

— Нет. — Блузка была расстегнута, под ней виднелась полоска тончайшего шелка, через который просвечивало бронзовое тело.

— Скрытое от глаз несовершенство нашей правоохранительной системы?

— Нет. — Карла вытянула длинную ногу так, что она лежала сейчас расслабленно и ровно.

— Грубую и непрофессиональную тактику, применяемую нашими полицейскими и прокурорами для того, чтобы засадить за решетку ни в чем не повинного человека?

— Нет. — Она расстегнула полоску нежной шелковой ткани, поддерживавшую ее почти безупречную грудь.

— Гнев, ярость, кипение страстей, томление человеческого духа, неукротимость чувств?

— Почти.

Торопливо сброшенная одежда и нижнее белье упали — что на торшер, что на кофейный столик, — и два тела сплелись на мягких подушках. Старенький диван, подарок ее родителей, скрипел и стонал, как скрипел и стонал дубовый пол под ним. Но прочности дивану было не занимать, он привык к стонам и вскрикам. Полукровка Макс с пониманием поплелся к дверям спальни Ханны — охранять.

Глава 14

Гарри Рекс Боннер был мужчиной крупного телосложения. Как адвокат он специализировался на скандальных разводах. Он постоянно сажал кого-то в камеру за отказ содержать собственных детей. Он был пронырливым и хитрым, и на его услуги в округе Форд был большой спрос. Боннер мог отсудить детей, дом, ферму, видео, микроволновую печь — да что угодно. Один состоятельный фермер довольно долго платил ему нечто вроде оклада только ради того, чтобы его драгоценная половина не поручила ему вести дело об их разводе. Гарри Рекс отсылал попадавшиеся ему уголовные дела Джейку, Джейк же передавал Гарри все свои дела о разводах. Они были друзьями и с одинаковой неприязнью относились к другим юристам в городе, в особенности же к тем, кто работал у Салливана.

Во вторник утром он с шумом вошел в приемную, где сидела Этель, и от двери прорычал:

— Джейк у себя?

Направляясь к ступеням лестницы, он не сводил с Этель взгляда, лишая ее тем самым способности произнести хоть звук. Она только кивнула, зная, что лучше и не спрашивать, условился ли он с Джейком о встрече. Он уже обрушивал на ее голову проклятия. Он на многие головы обрушивал свои проклятия.

Лестница содрогалась под его мощными шагами. Остановившись на пороге просторного кабинета Джейка, он раскрытым ртом ловил воздух.

— Доброе утро, Гарри Рекс. Как только у тебя дыхания хватило?

— Какого черта ты не перенесешь свой офис вниз? — так и не успев отдышаться, требовательно спросил Боннер.

— Тебе необходимы упражнения. Если бы не моя лестница, ты бы весил сейчас больше трехсот фунтов.

— Благодарю за заботу. Слушай, я только что из суда. Нуз хочет видеть тебя в половине одиннадцатого, если, конечно, возможно. Хочет поговорить о деле Хейли с тобой и Бакли. Определить дату официального предъявления обвинения, дату суда и все прочее. Просил меня передать тебе.

— Хорошо. Подойду.

— Ты, наверное, уже слышал о большом жюри?

— Естественно. Вон лежит копия их обвинительного заключения.

Гарри Рекс улыбнулся:

— Нет. Я имел в виду голосование по этому обвинению.

Джейк замер и с изумлением посмотрел на коллегу. Гарри Рекс вращался в каких-то темных кругах; он всегда служил мишенью для бесконечных слухов и сплетен и очень гордился тем, что говорил одну только правду — по большей части. Он действительно первым узнавал все или почти все. Легенда начала складываться о Гарри Рексе двадцатью годами раньше, во время рассмотрения в суде его первого дела. Железная дорога, против которой он возбудил иск на несколько миллионов, отказалась заплатить и десять центов, и после трех дней слушаний жюри удалилось на совещание. Адвокаты железнодорожной компании начали проявлять беспокойство, когда увидели, что присяжные не торопятся вернуться в зал с благоприятным для компании вердиктом. Когда на следующий день совещание жюри возобновилось, противная сторона предложила Гарри Рексу двадцать пять тысяч долларов отступных. Обладая железными нервами, он послал представителей компании ко всем чертям. Однако его клиент был готов согласиться на эту сумму. Гарри послал своего клиента туда же.