Князь Олег - Галина Петреченко

Аскольд от этой вести откинулся на стенку борта ладьи так резко, что если бы не меховая обивка отсека, где все предназначалось не только для жизни, но и для отдыха, то голова киевского правителя была бы украшена на затылке шишкой размером с грецкий орех. Аскольд почесал черноволосую головушку и проворчал:

— Вот это жизнь! Наконец-то я слышу весть, от которой распирает всю мою грудь!.. Ну, Дирушка, принесем жертвоприношения моим богам и засядем за пир. А потом в путь! — сказал он, очнувшись от глубоких раздумий, а затем, спохватившись, медленно и по складам потребовал: — И этих болтунов-проповедников предупреди, что они понадобятся мне.

Веселье было в самом разгаре, когда Аскольд вдруг почувствовал тревогу. Как она возникла, почему? Он попробовал восстановить в памяти то обрывки фраз, то шутки смехотников и балагуров, которых фестутники выводили на поляну в разных одеяниях, и те, изображая то девушек-русалок, то леших, рассказывали о своем бытье-житье в реках, в лесу, в болотах с лягушками-квакушками. Вот сказ лесного лешего о встрече с озорной русалкой «подслушал» болотный леший и, переодевшись в юную русалку, предстал перед лесным лешим, но забыл спрятать хвост и рога, которые все время появлялись, как только она наклонялась к «своему возлюбленному» и пыталась его поцеловать. «Рога» так быстро вырастали на голове, а «хвост» вздергивался вверх с таким азартом, что зрители, глядя на немудреное представление, покатывались со смеху и хватались за животы. Но вот «русалочка» увидела удалого дружинника, который тренировался в военной ловкости. Ах, как метко стреляет он из лука! А что это он взял в руки, такое длинное, с острым наконечником? Палку? И она так может! И «русалочка» берет длинную-предлинную корягу и идет соперничать в ловкости с дружинником! Ах, как легко она перепрыгивает через препятствия! Ах, как она красиво встала в боевую позу! Взмах! И снова выскакивают на голове «рога» и взметается вверх неугомонный «хвост».

Все покатываются со смеху, и Аскольд вместе со всеми, но в тот самый момент, когда смех вырывался с неудержимой силой из недр души его преданных дружинников, он поймал два-три настороженных взгляда…

Череда бесхитростных сцен снова на время отвлекла его, и Аскольд успевал только вытирать слезы от смеха. Но тревога вдруг стала нарастать, и с такой стремительной силой, что Аскольду стало не по себе. Он оглянулся на Дира раз, затем другой…

— Куда зовет тебя твой дух? — обеспокоенно спросил Дир, глядя на своего встревоженного предводителя.

— Знать бы! — с досадой ответил Аскольд и взглядом поискал Бастарна в толпе приближенных.

— Верховного жреца здесь нет, — помог ему Дир, видя его ищущий взгляд.

— Он что, против русального праздника? — удивился Аскольд. — Я же видел его во время жертвоприношений! Куда он ушел?

Дир подумал, говорить или нет, и решился:

— Он сказал, что не хочет видеть, как Аскольд смеется в последний раз!

— На что он намекает? — вскипел Аскольд.

— На неудачу во втором походе на греков.

— Опять он за свое! Я же знаю все его заклинания! Ни разу они не подвели меня! Чего он боится? — возмутился Аскольд.

— Он сказал, что из похода ты привезешь причину своей ранней смерти, — тяжело выговорил Дир и внимательно посмотрел в лицо Аскольда.

— Я это уже слышал от него! И не верю в это пророчество! И тебе не советую мутить свою душу его предсказаниями, — гневно посоветовал Аскольд и перевел взгляд на буйно отплясывающих дружинников, переодетых в русалочьи наряды. — Ха-ха-ха! — от души хохотал Аскольд, глядя на игры русалок и леших.

Экийя долго в этот вечер не могла уложить сына, а казалось бы, что проще, если рядом находится ласковая, добрая нянька и можно переложить эту заботу на нее. Но Экийя верила: если ребенок уснет на ее руках, то благополучие в ее доме завтра не иссякнет. Почему-то в последнее время ей в голову постоянно приходила одна и та же тревожная мысль: ее счастье зыбко, оно не вечно и может в любой миг оборваться. В такие минуты она бросалась к сыну, пылко прижимала его к себе, жадно целовала в щеки, лоб, черные кудри и внимательно всматривалась в черные глаза, подернутые печальной дымкой. Что он чувствует, этот маленький человечек? Почему вдруг смех его обрывается на полузвуке, не дозвенев радостью? Что прервало его? Какое видение мелькнуло только что перед его взором, омрачило душу и сомкнуло уста?

— Ты что-то увидел сейчас, сынок? — тревожно спросила Экийя, почувствовав, как вспотел лоб от предчувствия.

Ребенок испуганно прильнул к матери и крепко обнял ее за шею.

— Не уходи от меня! — прошептал он ей на ухо, и она, задохнувшись от счастья, ласково погладила его по спинке. — Мне страшно! — пояснил вдруг он так же таинственно, на ухо, и снова крепко обнял ее за шею.

Экийя вздрогнула. Который день он шепчет ей эти слова и боится сказать что-то еще.

— Ну, мой маленький, мой ненаглядный сыночек, что тревожит тебя? Стража в доме утроена, на каждом повороте стоят с секирами удалые охранники семейного счастья киевского князя, а сын его который день не засыпает и не дает покоя чуткой матери.

— Нас всех… убьют, — наконец шепотом сказал он и пояснил: — Я это вижу каждый день, когда берусь за поясной набор. — И он указал на угол за большим столом с игрушками, изготовленными на досуге умелыми руками отцовских дружинников и ремесленников Киева.

— Что ты, радость моя! У нас столько защитников!

— Мама, я это вижу каждый день! Это не сон! Я боюсь спать! — захлебываясь слезами, горько говорил он и, подведя мать к пустому углу, сказал: — Вот, я протягиваю руку за своим поясным набором и поворачиваюсь лицом к этому проклятому углу!

— Не говори о проклятиях, сыночек, так нельзя, — пытаясь отвлечь сына от болезненного состояния, улыбнулась Экийя и провела рукой по стене. — Светлый дух, мой Святовит, скажи, о чем ты хочешь предупредить мою семью? — Она присела на корточки рядом с сыном и пристально вгляделась в ту часть стены, которая была на уровне лица Аскольдовича. Сын закрыл свое лицо ладонями.

Экийя не отводила от стены взора. Немного погодя на стене забрезжило светлое облачко, и внутри его она увидела фигуры близких ей людей, спускающихся к какой-то реке, где началась кровавая сеча.

— Нет! — закричала Экийя что. было сил, и на ее вопль сбежалась вся стража дома.

Бледная Экийя безумно раскачивала головой в разные стороны, крепко прижимая к себе сына, и повторяла только одно слово: «Нет! Нет! Нет!»

Стражники недоуменно обшарили всю комнату, привели для гневного спроса няньку, дрожащую от страха и ничего не понимающую, но Экийя не могла от ужаса, охватившего все ее существо, что-либо произнести и молча смотрела на суету и переполох охраны.

— Мама! Ты же говорила, что Святовит нам поможет! — вдруг пролепетал напуганный Аскольдович и вернул Экийю к действительности.

Она поцеловала сына в лоб, крепко обняла его за плечики и резко приказала стражникам:

— Найдите Аскольда, позовите его домой и без него не возвращайтесь!

Стражники побледнели: найти Аскольда в русальную ночь!

— Идите! — гневно потребовала Экийя, видя на лицах стражников нежелание выполнить ее приказ, и сурово добавила: — Не то я сама вам голову снесу! — топнула она ногой, и те наконец-то двинулись к двери.

Экийя задумалась. Ежели Святовит который день подряд извещает семью Аскольда о ее дальнейшей судьбе, значит, боги ничего уже изменить не могут. Такова воля свыше! А как же изменить волю богов? Да, семейных молитв к Святовиту она знала множество! Это были молитвы о сохранении здоровья отца, сына и матери. Это были молитвы о сохранении благополучия ее дома. И она задабривала своих богов жертвами, чтобы они ее ничего этого не лишили. Значит, нужна другая молитва! Но где? Неужели прямо у изваяния Святовиту, там, где молится сам Аскольд, Бастарн и Дир, а другим — не место? Тем более женщинам!..

Экийя погладила сына по голове и твердо сказала:

— Мы попробуем это сделать вместе с тобой, сынок, и прямо у Святовита попросим его избавить нашу семью от бед и несчастий!

— Но к Святовиту имеют право подходить только мужчины! — шепотом напомнил Аскольдович. — Отец говорил, что детям и женщинам Святовит не внемлет!

— Я знаю, сын, — устало возразила Экийя, — но мы будем очень усердно просить Святовита снизойти до нашей мольбы, может, он и сжалится над нами.

— А может, лучше дождаться отца, поведать все ему, и пусть он вымолит у Святовита защиту нашей жизни! — с явным страхом перед всесильным божеством проговорил Аскольдович, глядя на мать умоляющим взором.

— Почему ты боишься Святовита? Ты же защитник мой и своей будущей семьи, — грозно проговорила Экийя, стараясь не выдать сыну своего страха перед Святовитом. Сказано ведь жрецами: от рождения женщина поклоняется богине Мокошь и богу Радогосту. Мокошь дает ей здоровье, семью и детей, а Радогост — мужа и радость в любви! Чего ты еще хочешь, женщина? Посягнуть на удел мужчины? Не гневи богов! Тебе уготована твоя судьба, ей и повинуйся!.. Но тот мужчина, который должен в одно мгновение отвести роковой удар злой судьбы от своего семейного очага, не слышит зова своей семьяницы! Он слеп и глух к зову своего сына. Он потерял чутье своего сердца. И я не могу больше ждать, ибо боги, которые известили меня о предстоящей беде, смотрят на меня своим испытывающим взором. Я не могу бездействовать. Радогост мне этого не простит.