Москва патриаршая - прот. Лев Лебедев

Патриарх Никон в своем «Возражении», как и во всей своей борьбе, выступает и как пламенный исповедник должной самостоятельности Церкви, и как патриот - защитник глубоко понятых интересов родины и государства.

Особое внимание было уделено Никоном в этом труде «Соборному Уложению» 1649 года в части церковных дел. Никон напоминал о том, что царь приказал главному составителю «Уложения» князю Одоевскому и его помощникам - князьям Прозоровскому и Волконскому и дьякам Леонтьеву и Грибоедову написать «статьи из правил св. апостолов и св. отцов, из градских законов греческих царей и великих князей» и на этом основании составить новый свод законов России - «Уложение». Но составители не исполнили приказа. «Князь Никита Иванович Одоевский человек прегордый, - писал Никон, - страха Божия в сердце не имеет, правил апостольских и отеческих никогда не читал и не разумеет и враг всякой истины; а товарищи его люди простые, Божественного писания несведущие, дьяки же - это заведомые враги Божии и дневные разбойники, без всякой пощады губящие людей Божиих». «Князь Одоевский с товарищами все солгал, ничего не выписал из правил св. апостолов и св. отцов и из законов греческих царей, но написал все новое, чуждое православия»192.

Такое состояние дел в православной России наводит Никона на тревожные мысли: «Не пришло ли ныне отступление от св. Евангелия и от предания св. апостолов и св. отцов? Не явился ли человек греха, сын погибели?.. Какой же больше погибели, когда оставив закон и заповеди Божии, предпочли предания человеческие, то есть Уложенную книгу, полную горести и лести? Антихрист приготовит и иных многих, как тебя, списатель лжи, и тебе подобных (это в адрес Одоевского. - Авт.). Он сядет во храме Божием не в одном Иерусалиме, но повсюду в Церквах, то есть примет власть над всеми церквами и церковными пастырями, на которых ты, отступник, по действу сатаны написал суд творить простым людям...»

В своем «Возражении» Никон доходит до самых гневных обличений Алексея Михайловича. «Царь... не исполнил ни в чем своих обетов перед Богом, - пишет он, - почему не достоин входить в церковь и должен всю жизнь свою каяться, а сподобиться Св. Причастия может только пред своею смертью. Он клятвоотступник и трижды нарушил свои обеты, данные при крещении его, при помазании на царство и при избрании (Никона) на патриарший престол»193. Таким образом, Никон публично заявил о том, что государственное законодательство о Церкви в России середины XVII века является уже не христианским, русский царь преступен и подлежит церковному суду и что в России началась апостасия - отступление власти от Бога и Евангелия.

Угрожающие признаки такого отступления особенно проявились в неудачной попытке Алексея Михайловича самостоятельно решить вопрос о новом патриархе и о судьбе Никона. В 1660 году по царской инициативе был созван Поместный собор Русской церкви для выборов нового патриарха. Никона не пригласили, а лишь поставили в известность об этом и попросили «благословения» на выборы нового главы Церкви. Никон ответил, что, хотя он добровольно оставил правление и давно изъявил согласие на избрание другого патриарха, но это избрание должно состояться с его, Никона, участием! Он возглавит хиротонию, простится со всеми, освободит архиереев от клятвы присяги не желать иного патриарха, кроме него. «А на то, чтобы избрать нового патриарха без меня, я не благославляю», - заявил Никон. Тогда по указанию царя Собор занялся вопросом о судьбе самого Никона. При этом патриарха на сей раз не только не пригласили, но даже и не предложили представить объяснения, почему он оставил правление; ограничились только сбором «сказок» о том, что он ушел от дел «самовольно», о чем и заявил сам 10 июля 1658 года. Благодаря усилиям объективно настроенных архиереев и духовенства во главе с иеромонахом Епифанием Славинецким, очень убедительно выступавшим против низложения Никона, Собор не вынес никакого осуждения патриарху. Ничего другого, кроме общих канонических рекомендаций о выборах нового патриарха на место ушедшего, Собор выработать не мог194. Без участия живого, не осужденного главы церкви, каковым продолжал оставаться Никон, Собор вообще не имел законной силы.

Между тем события развивались в сторону все большего обострения внутренней обстановки в стране. Уход Никона от правления, естественно, оживил его давних противников в деле обрядовых и книжных исправлений. Царь, вместо того чтобы проявить последовательность и твердость в отношении к этим людям, решил заигрывать с ними, надеясь, может быть, что, примирив их с собой как с противником Никона, он сделает их и единомышленниками. В свою очередь, и сторонники старых обрядов старались заручиться расположением Алексея Михайловича, утверждая безусловный приоритет царской власти во всех церковных делах. Большая свобода действий была предоставлена Григорию (Неронову). В Сибирь в 1660 году была послана грамота с разрешением Аввакуму вернуться в столицу. В 1663 году он прибыл в Москву. Деятельность сторонников старых обрядов настолько оживилась, что к ним стали примыкать значительные народные массы. 21 декабря 1662 года Алексей Михайлович в указе об обращении по делу Никона к четырем вселенским патриархам вынужден был признать, что «ныне в народе многое размышление и соблазн, а в иных местах и расколы». При этом царь прямо связывал это явление с тем, что Никон ушел от правления Церковью, «нерадит о ея вдовстве» и не исправляет «несогласия церковного пения и службы литургии и иных церковных вин» (дел)195. Это было первым официальным свидетельством о начинающемся расколе в Русской церкви. Церковный раскол, таким образом, явился результатом раскола царской и церковной власти и начался вслед за ним, хотя некоторые идейные основы его сложились ранее у противников обрядовых исправлений Никона. К 1666 году Алексею Михайловичу снова пришлось пересажать за решетку основных деятелей старообрядчества. Но было уже поздно.

Рождественским постом 1662 года Лигарид посоветовал царю: «Отправь грамоты четырем восточным патриархам pi объяви им все дело о Никоне, и тотчас достигнешь своего желания»196. Царь обещал подумать. Положение его было трудным. С одной стороны, он получал от Никона все более резкие и страшные обвинения, с другой стороны, он не решался все же доводить дело до вселенского суда по делу русского патриарха. Но соблазн предложения газского митрополита состоял в том, что обращение к вселенским патриархам избавляло Алексея Михайловича от личной ответственности за отстранение Никона. А они, несомненно, как на то и намекал Паисий Лигарид, вынесут решение, угодное русскому царю, помощью которого все они так дорожат. Соблазн подействовал. 21 декабря 1662 года царь принял решение обратиться к четырем вселенским патриархам с приглашением прибыть в Москву для разбирательства дела патриарха Никона и других церковных вопросов на Собор, который должен состояться в мае - июне 1663 года.

Вселенские патриархи получили грамоты Алексея Михайловича. Приехать в Москву да еще в столь короткий срок они не могли по причине зависимости от турок. Согласившись друг с другом, они решили написать свое определение («томос») относительно дела Никона. Поскольку устные сообщения царского посла, во многом извратившего суть дела, были признаны недостаточным основанием для суда о патриархе Никоне, вселенские святители написали свои канонические определения безымянно, не упоминая лично Никона, высказав свои суждения о том, как вообще следует поступать, если некий «епископ или патриарх» сделают то или иное. Четыре свитка «томоса» были доставлены в Москву только в мае 1664 года.

Безымянный характер «томоса» вызвал в Москве разочарование. Собор, намеченный на середину 1663 года, все равно не состоялся, и Алексей Михайлович пришел к мысли о необходимости непременного личного прибытия восточных патриархов в Москву. В сентябре 1664 года на Восток отправилось новое посольство с новыми настоятельными приглашениями.

Тем не менее «томос» патриархов интересен и важен, как документ, показывающий их отношение к «делу» Никона с самого начала. В первом же разделе документа утверждалось, что «царь есть верховный владыка в своем царстве и имеет право наказывать всех сопротивляющихся ему своих подданных, хотя бы кто из них занимал самое высшее место в Церкви; в монархии должно быть одно начало царь, а не два, и патриарх в вещах мирских должен покоряться царю наравне с прочими подданными... а в вещах церковных не должен изменять древних уставов и обычаев; если же дерзнет сопротивляться царю или изменять древние уставы, то да будет лишен своего достоинства»197. Но несмотря на эту неясность, общий смысл и дух данного определения вполне понятен. Год спустя константинопольский патриарх Дионисий, подтверждая главы «томоса» в личном письме Алексею Михайловичу, высказался по этому же вопросу гак: «Извещаю твоей пресветлости, что по тем главам ты имеешь власть обладать и патриархом, у вас поставленным, как и всеми синклитиками, ибо в одном самодержавном государстве не должно быть двух начал, но один да будет старейшина»198 (выделено мной. - Авт.). Удивительно только, как греки высочайшим авторитетом утверждали и поддерживали в Русском царстве то, из-за чего они сами потеряли свою монархию! Паисий Лигарид не подвел Алексея Михайловича: вселенские патриархи решали дело заведомо в пользу русского царя.