Москва патриаршая - прот. Лев Лебедев

В 24-м возражении, говоря о привилегиях церковных, Никон восклицает: «Мы не знаем иного законоположника себе, кроме Христа, который дал нам власть вязать и решить. Уж не эту ли привилегию дал нам царь? Нет, но он похитил ее от нас, как свидетельствуют его беззаконные дела. Какие? Он Церковью обладает, священными вещами богатится и питается, славится тем, что все церковники - митрополиты, архиепископы, священники и все причетники покоряются ему, оброки дают, работают, воюют; судом и пошлинами владеет». Такое обладание царя Церковью, по слову Никона, является «антихристовым узаконением». «Господь сказал о последнем времени, что тогда... за умножение беззакония иссякнет любы многих... Какого беззакония? Того, если кто восхитит не принадлежащее ему, как государь царь восхитил церковь и все достояние ее в свою власть беззаконно, и потому нас ненавидит, как прелюбодей никогда не может любить законного мужа, но всегда помышляет о нем злое...»180 В ответе на 26-й вопрос Стрешнева Лигарид утверждал, что «царь может ставить архимандритов и всякие церковные власти, это одна из привилегий царских, и у всех народов обычай - царю раздавать должности, для чего и орел царский пишется двуглавым, расширяющим достоинство царя церковное и мирское». На это Никон заявил: «Ты солгал и здесь, как и везде прежде. Нигде, даже в царских законах, не написано, чтобы царю избирать епископов и прочих властей... А то правда, что царское величество расширился над Церковью, вопреки божественных законов, и даже возгорелся на самого Бога широтою своего орла» (выделено везде мною. - Авт.).

Такого определенного, решительного и гневного осуждения царской власти за ее посягательство на Церковь наша история не знала ни до Никона, ни после него! Во всех этих словах - поразительное свидетельство о некоем духовном перерождении русской монархии, когда из защитника Церкви она начала превращаться в ее обладателя и распорядителя. Строго говоря, в мистическом смысле осуществление такого стремления вообще невозможно: глава Церкви - Христос. Но в эмпирическом земном плане какое-то подавление самостоятельности церковного управления со стороны монархии, внешнее господство над церковными делами может иметь место.

Это изменение или перерождение монархии Никон чувствовал на себе, увидев явление в самом зародыше, когда почти никто из его современников не видел или не хотел видеть. Поэтому доказать справедливость своих обвинений Никону было крайне трудно. Самыми сильными и основательными обвинениями патриарха, по существу, являются следующие:

1. Царь нарушил клятву, которую дал при постановлении Никона на патриаршество, - повиноваться патриарху во всех церковных делах;

2. Царь возжелал править церковными делами сам, стремясь поставить себя в Церкви выше патриарха.

Происходил переход инициативы в церковных делах в руки царской власти, когда царь брал ответственность за Церковь на себя. Он еще не нарушал принятых ранее законов в отношении Церкви, не вводил новых, но начинал править церковными делами даже не в совете с патриархом, а «преболе» его. Вот об этом с невыразимой тревогой и болью Никон свидетельствовал своим современникам, самому царю, но его свидетельства не принимали. Ясно видя сущность происходящего и справедливо усматривая в этом духовную катастрофу для России, Никон как бы захлебнулся от возмущения, у него «перехватило дыхание». В своих обличениях он поэтому был не всегда справедлив, допускал резкости, ошибки, неточности, преувеличения. Однако нельзя не видеть, что через все его обличения красной нитью проходит острая боль о том, что град земной восстал на град небесный и пытался подчинить себе, что Церковь теряет должную независимость, что царская власть беззаконно узурпирует власть духовную, что «приближается тиранское разорение Церкви», как выразился Никон в письме к П. Лигариду в 1662 году181.

При таком положении вещей патриарх - глава Церкви должен был стать в значительной мере номинальной фигурой, во всем послушный воле самодержца. Таким патриархом Никон быть не мог и не хотел. Уход от правления стал для него вынужденным и единственно возможным шагом.

3 февраля 1660 года Никон писал боярину Зюзину: «Из писания твоего мы узнали, что вы печалитесь о нас; но мы, милостию Божией, не скорбим, а радуемся о покое своем (то есть о том, что он, Никон, отошел от правления. - Авт.). Добро архиерейство во всезаконии и чести, и надобно поскорбеть о последнем всенародном событии. Когда вера евангельская начала сеяться и архиерейство чтилось в христианских царствах, тогда и самые эти царства были в чести; а когда злоба гордости распространилась и архиерейская честь изменилась, тогда, увы, и царства начали падать и пришли в бесчестие, как известно о греках» (выделено мной. - Авт.). Знаменательные слова! В незаконных посягательствах царской власти Никон видит причину будущего неизбежного падения монархии в России и пророчески намекает на это. В этом же письме о себе самом Никон с полным основанием говорит: «Нам первообразных много, вот реестр их: Иоанн Златоуст, Афанасий Великий, Василий Великий и здешний Филипп митрополит»182.

С этими глубокими и серьезными причинами ухода Никона от правления тесно сплетались и другие, психологические причины - личная ссора с Алексеем Михайловичем, «неправедный царский гнев». И с точки зрения этих обстоятельств Никону также ничего не оставалось делать, как уйти от неправедного гнева, чтобы другу его «было просторнее...». Свои отношения с Алексеем Михайловичем Никон мыслил только как отношения искренней любви и полного согласия. Так эти отношения сложились с самого начала, и поэтому всякие иные отношения все равно означали бы разлад между церковью и государством. Если бы изначально Никон не был личным другом царя, то какой-то временный «неправедный гнев» царя можно было бы и претерпеть, будь это просто личным человеческим недоброжелательством... Однако личный гнев Алексея Михайловича вызывался глубокими духовно-политическими причинами, носил характер крайнейшего раздражения, которое начало проявляться в таких поступках, что оставаться Никону главой Церкви - значило бы еще более раздражать царя, как бы вызывать его на более пагубные выходки, которые неизвестно чем могли кончиться.

В «деле» патриарха Никона перед нами не пошлая интрига, устранение неугодного царю патриарха, а глубочайшая историческая драма России и ли ная драма двух «великих государей» и великих друзей. Сложные переплетения личных чувств и велений общественного долга характеризуют отношения Никона и Алексея Михайловича в момент разрыва между ними и после него. Этим переплетением вполне объясняются те кажущиеся противоречия в поведении и словах царя и особенно - Никона, каких немало содержится в документах того времени.

Слово патриарха к народу 10 июля 1658 г. свидетельствует как будто о безоговорочном отречении Никона от престола. Однако поскольку этот уход от правления оказывается вынужденным, то Никон удивляется, когда его потом обвиняют в «самовольном отречении» («Какое тут отречение!»). Царским посланникам и другим лицам Никон иногда говорит, что ушел сам, никем не гонимый (говорит, чтобы не вызвать смуты!), а когда его начинают официально обвинять в самовольном, беспричинном и дерзком оставлении кафедры, свидетельствует, что вынужден был уйти «ради царского гнева», ради беззаконных стремлений государя «обладать Церковью». Сразу же после события 10 июля на слова верного ему боярина Никиты Зюзина: «Что, государь, оставил престол свой? Оставь свое упорство и возвратись» - Никон отвечал: «Будет тому время, возвращусь»183. А официально в эти же дни он заявляет, что ушел навсегда, в церковные дела больше вступаться не будет, благословляет избрать на свое место нового патриарха, а пока поручает, согласно царскому желанию, править церковные дела митрополиту Крутицкому Питириму184.

Где же правда о действительных намерениях Никона? Правда и в первом, и во втором заявлении. В контексте отношений патриарха с царем линия поведения и намерения Никона выглядит так: если в сознании и душе государя относительно Церкви ничего не изменится, то он, Никон, к правлению не вернется; если же царь поймет свою неправоту - Никон не зарекается вернуться на патриаршество. При этом главное для Никона - не вопрос личной власти, а восстановление правды в отношениях царской и церковной власти. Если с другим, новым патриархом царь будет чувствовать себя иначе и не станет стремиться к «обладанию Церковью», то есть если все дело в личном раздражении Никоном, то пусть будет новый патриарх! Никон готов целиком отдаться монастырскому строительству и просит сохранить ему владение его монастырями. Но если царь и без Никона будет продолжать беззаконие, то Никон считает своим долгом вмешиваться в церковные дела и не будучи у власти. «Я ни за какие вины от Церкви не отлучен, - говорит он в 1659 году, - и хотя своею волею оставил паству, но попечения об истине не оставил (выделено мной. - Авт.), и впредь, когда услышу о каком духовном деле, требующем исправления, молчать не буду»185.