Годы испытаний. Книга 1 - Геннадий Гончаренко

Миронов посмотрел в сторону опушки, где должна была сосредоточиться рота для контратаки. Там никого не было. «Где же они? Наверное, хорошо замаскировались, - подумал он. - Надо добраться до новых огневых позиций, поглядеть, как мои бойцы готовят их».

И вдруг Миронов увидел, что к нему бежит какой-то боец. Наверно, от Сизова. Да, это был связной, но не от Сизова, а от комбата Горобца. Связной сообщил, что роте Сизова приказано отойти, взводу Миронова тоже, и ни в коем случае огня больше не открывать.

- Это почему же? - удивился Миронов.

- Не могу знать, товарищ лейтенант. Комбат говорил, что Сизов за самовольное открытие огня пойдет под суд.

- Под суд?

«А ведь мои пулеметчики тоже вели огонь», - тревожно подумал Миронов.

- Так стреляли же в фашистов… Не в своих! - раздраженно крикнул Миронов. - За что же под суд?

- Не могу знать, - снова повторил связной. - Приказ, говорят, такой из дивизии пришел: огня не открывать…

«Почему же комбат объявил нам, что это война? - подумал Миронов. - Зачем выдали боеприпасы и НЗ [8] бойцам? Зачем поставили боевую задачу? И в нас же стреляли. У меня ранены Полагута, Ягоденко… А в роте Сизова семь человек убито, шесть тяжело ранено и три легко… Неужели все это пограничная провокация?»

Глава третья

1

Взвод Миронова отходил поспешно, в. беспорядке. Пулеметные расчеты, разобрав пулеметы по частям, бежали без оглядки, изредка падая, когда недалеко рвались мины или рядом подымались дымки от пуль противника. И надо считать просто чудом, что взвод отделался только двумя легко раненными.

Командир роты Аржанцев выходил из себя. Он и ругался и грозил, суетясь на своем наблюдательном пункте. Казалось, он изобьет Миронова, когда тот явится. Так по крайней мере думали вызванные к Аржанцеву командиры взводов лейтенанты Дубров и Сорока.

Дуброву хотелось чем-то помочь Миронову. И он сказал радостно и громко, обращаясь к Сороке, чтобы слышал Аржанцев:

- Ты только погляди, под каким сильным обстрелом Миронову удалось сохранить пулеметы…

Аржанцев недовольно перебил его:

- А вам откуда это известно? Привыкли пустое болтать.

Но, увидев, что взвод Миронова действительно вынес из боя всю материальную часть в целости, сердито добавил:

- Он лучше бы не пулеметы, а людей берег. Они под огнем противника бегут, точно ребятишки в войну играют.

Когда запыхавшийся и перепачканный землей Миронов предстал перед Аржанцевым и доложил о прибытии, тот гневно сказал:

- Прибывают, товарищ лейтенант, поезда на станцию… А по уставу надо докладывать: «явился». Это во-первых. А во-вторых, где ваши пуговицы на левом рукаве гимнастерки? - Миронов взглянул и удивился: оторвались сразу обе. - И, в-третьих, извольте вытереть лоб… Он у вас в крови и грязи. Расшибли? Неудивительно: больно усердно земле-матушке кланялись…

Миронов быстро вытер платком лоб. И только теперь почувствовал саднящую боль, какая бывает, когда обдерешь кожу и туда попадет соленый пот.

- Кто вам разрешил, товарищ Миронов, открывать огонь? - Аржанцев сурово нахмурил брови. - Самовольничаете…

Миронов стоял, потупя взгляд. Обидно было слушать все это, а главное: почему нельзя стрелять по врагу?

- А что же нам делать, товарищ старший лейтенант? - ответил он необычно громко и в то же время неуверенно. - Ведь они первыми открыли огонь…

- Ну и пусть!… Где же ваша выдержка? А может, это провокация? Вы знаете, что Сизова вызвали в штаб дивизии и дело передали прокурору? Судить будут. За самовольство. Понятно?… Да и вам, я думаю, не сойдет это безнаказанно.

Миронов сразу потемнел лицом, стоял подавленный, уничтоженный. «За что судить? Ведь нам поставили боевую задачу…»

Дубров сочувствующе глядел на Миронова…

- Хорошо, что вовремя приостановили эту дурацкую затею с контратакой Сизова, а то положили бы народу невесть сколько. А вас, - он гневно обратился к Миронову, - за один этот отход со взводом надо под суд отдать… Учились, учились на тактических занятиях, а теперь дуете кто во что горазд… Я требую, - обратился Аржанцев к Дуброву и Сороке, - действовать по уставу, а не так как Миронов…

Неизвестно, сколько бы еще бушевал командир роты, если бы не появился новый политрук,

- Товарищи, познакомьтесь, наш политрук роты товарищ Куранда Евгений Антонович, - представил Аржанцев огненно-рыжего, невысокого мужчину лет сорока. В левом и правом нагрудном кармане его гимнастерки блестели узкие зажимы трех авторучек.

Куранда протянул лейтенантам пухлую руку, густо поросшую золотистыми волосами.

- Будем знакомы, товарищи, - проговорил он, улыбаясь и блестя золотыми клыками. - Каково настроение бойцов?

- Отличное, - ответил Дубров. И, покосившись на Аржанцева, добавил: - Рвутся в бой.

Политрук бросил недоверчивый, слегка насмешливый взгляд и обидчиво поджал губы.

- Орлы, значит, в бой рвутся… Это похвально. Вот только вид у лейтенанта Миронова не боевой…

Над головой появились вражеские самолеты. Сверкая серебристым оперением, не спеша они летели правильным тупым клином, как летят гуси. Все подняли головы кверху.

- Двадцать шесть, двадцать семь, - считал самолеты Аржаицев и, оборвав счет, с досадой махнул рукой: - Не меньше сорока…

Миронов видел, что командир роты взволнован, хотя лицо его оставалось спокойным. Никто не заметил, когда и куда исчез политрук Куранда. Он как будто провалился сквозь землю.

- Ну, чего вы удивляетесь? - сказал Аржанцев. - Товарищ только что прибыл на фронт… непривычно ему… - И, подозвав всех, стал ставить задачу командирам: подготовить огневые позиции, в случае необходимости поддержать бой батальона.

Дубров и Миронов недоуменно переглянулись, и оба, спросив разрешения, отправились в расположение своих взводов.

2

На войне нередко бывает, что от трусости до преступления - один шаг. Особенно если воин не приобрел еще самого драгоценного солдатского качества - «обстрелянности». К каждому бойцу приходит оно со временем… И нет здесь единых законов и правил. Но во всех случаях для этого необходим толчок, который заставил бы человека побороть чувство страха, подчинив его своей воле. Люди сильного характера могут добиться такого перелома сами, а люди слабовольные нуждаются в чьей-то посторонней помощи. Кто воевал, тот пережил эти минуты тяжелой борьбы с собой и никогда не поверит, что есть люди, не знающие страха.

Доложив о готовности пулеметных расчетов к поддержке атаки, Миронов торопился на позицию взвода. На опушке леса он увидел труп неизвестного бойца. Тот лежал навзничь, запрокинув голову, острый кадык его, поросший черными волосами, торчал бугром. Глаза с матово-желтыми белками были открыты, иссиня-фиолетовые губы искривились, обнажив почерневшие, прокуренные зубы. Боец обеими руками зажимал на животе смертельную рану. Труп бойца как будто предупреждал: «Не ходи туда, с тобой может быть такое же».

И сразу Миронова охватил холодящий сердце ужас. Он взглянул вперед и оторопел: на позиции с оглушительным воем и свистом падали коршунами-стервятниками пикирующие бомбардировщики. С высоты, покрытой кустами и редким лесом, спускалась, развертываясь в цепь для атаки, вражеская пехота. А там, где были позиции его взвода, уже бушевал огненный артиллерийский шквал, и все заволокло дымом и пылью.

Солнце пугливо юркнуло в лохматую черную тучку, И сразу все потемнело. Неудержимым черным потоком катились на наши позиции гитлеровцы в черных туповерхих касках. Они шли торопливо, упирая автоматы в живот, рассекая воздух угрожающим посвистом пуль.

И казалось, нет клочка земли, который остервенело не клевали бы пули, подымая пыльные дымки. Трава от пронзительного визга и свиста стелилась, как под ветром, а пули неслись пчелиным растревоженным роем, сея повсюду смерть.

За первой цепью фашистских автоматчиков катилась волной вторая, за ней - третья.

«Противник опередил нас!» - в отчаянии подумал Миронов и почувствовал, как страх сковывает его тело и он не может сделать вперед ни шагу. «Что делать? Оставаться здесь? Или бежать на позиции взвода?»

До позиции метров пятьсот. Миронов огляделся. Впереди виднелась заросшая бурьяном яма. Словно кто-то подтолкнул лейтенанта, и он опрометью кинулся к яме, скатился на дно, отдышался. А потом, высунув осторожно голову, стал наблюдать за вражеской атакой. Постепенно дым рассеивался. Миронов увидел своих бойцов. Они все чаще оглядывались, будто ждали от кого-то поддержки. Ему даже показалось, что они заметили его. «Неужели я трус?» - тоскливо подумал Миронов, и сердце его больно сжалось. И вдруг ему страстно, как никогда, захотелось жить. Неужели вся его жизнь, стремление, мечты, учеба - все только для того, чтобы какой-то безвестный вражеский солдат безжалостно оборвал ее в этой яме?…