Май любви - Жанна Бурен

Ожидая возвращения мужа, Матильда думала, что найдет в нем твердую опору перед лицом общего врага. Разочарование в этом было для нее тем более мучительным. В глазах ее показались слезы.

— Не нужно говорить так громко у дверей комнаты нашей барышни, — проговорила Тиберж, почуявшая бурю. — Ей нужны покой и тишина.

— Ты права. Как она сейчас?

— Просидела весь день почти без движения.

— О чем мы говорим? — почти насмешливо вскричал Этьен. — Кларанс изнасилована, замучена, лежит полумертвая за этой вот дверью, неподвижная — чего еще можно ожидать?

— Замолчите, ах, замолчите! Неужели вы не видите, какую боль мне причиняете? — воскликнула Матильда, почти выходя из себя.

Не в силах больше оставаться рядом с тем, кто в этот момент в ее глазах был олицетворением всего того, чего так плачевно была лишена ее жизнь, всех ее неудач, она повернулась к мужу спиной и отправилась на первый этаж. Вместо того чтобы сблизить их, на что Матильда было понадеялась, горестная судьба Кларанс лишь углубила пропасть, отделявшую ее от мужа, чья сверхчувствительность превращала его в человека, с которого содрана кожа.

На Матильду навалилась такая тяжесть, что она не сдержала разрывавших ее рыданий.

В этом состоянии она, плачущая, увидела, как в залу вошел Гийом Дюбур.

— Вы! — при виде его воскликнула она. — Вы! Почему вы…?

Он неправильно понял это полное муки восклицание.

— Видит Бог, увы, я не смог спасти вашу вторую дочь, мадам! — проговорил он с горячностью, похожей на признание вины.

Едва дышавшая Матильда, все еще испытывавшая безудержное желание спрятать свое лицо на груди этого человека, утешить свою печаль в его объятиях, которые, однако, никогда для нее не раскроются, готовая умолять его о защите, о любви, вновь охваченная приступом горечи, смогла лишь покачать головой.

— Я не ставлю под сомнение вашу готовность помочь Кларанс, — проговорила она бесцветным голосом. — Я вовсе не думаю об этом. Без сомнения, никому не удалось бы вырвать ее из рук голиардов, такая попытка кончилась бы лишь поражением такого безумца, и вы это правильно понимали.

— Она исчезла, ее увел Артюс Черный, пока я относил Флори в безопасное место, подальше от схватки, Где ей было нечего бояться. А потом было уже слишком поздно.

Чтобы остановить слезы, совладать с волнением, Матильда сделала усилие и задышала ровнее. Что скажет Гийом? Она снова перенесла свое внимание на него после того, как секундой раньше снова обрела самообладание.

— Я слышала, что вы участвовали в сражении студентов с голиардами, — сказала она, — но не знала, что именно вы вырвали из их рук Флори.

— Я заметил ее первой. И, вполне естественно, кинулся ей на помощь.

— Вполне естественно… конечно… конечно… Я прекрасно представляю себе, — продолжала она мягко, как если бы обращалась к тяжелораненому, — прекрасно представляю себе, что вы должны были испытать, увидев Флори в их власти. Понимаю и ваши действия в этот момент. Только — подумайте об этом! — пока вы занимались ее спасением, отбивали ее у похитителей, мою вторую дочь уводили внутрь этой крепости, где ее ожидала известная вам судьба!

— Ради святого Иоанна, мадам, клянусь вам, у меня не было ни одного шанса на успех. Рютбёф, приложивший к этому все силы, и Гунвальд со своими знаменитыми кулаками не смогли ничего сделать.

— Я ни в чем не упрекаю вас, месье, абсолютно ни в чем. Действовало Зло. Оно намного сильнее нас.

Она шагнула к Гийому, положила ему на плечо свою обессиленную руку, тут же упавшую по складкам камзола.

— Я, разумеется, много думала обо всем, что произошло в эту ночь насилия, — продолжала она, — и пришла к заключению, что нам не было дано ни предвидеть, ни избежать этого несчастья. Внутри самих себя, в тайне нашего сознания мы должны были противопоставить тому, что готовила судьба, нашу единственную защиту — нашу веру. Но веру без проявлений слабости, не запятнанную ничем. По-видимому, мы оказались на это неспособны. И злу, пользуясь этой нашей неспособностью, оставалось лишь выбрать жертвы. В конечном счете на вас не ложится никакой ответственности в этом плачевном деле. Решительно никакой. Далекая от того, чтобы вас осуждать, я признательна вам за то, что вы так храбро вырвали Флори из рук похитителей. Я благодарю вас за это от самой глубины моей любви к ней.

Что могла она сказать еще, не выдав себя?

— Наверное, — продолжала она, — наверное, вы пришли, чтобы повидать Кларанс?

— Да, конечно, — согласился Гийом, сбитый с толку предположением, столь далеким от его истинных намерений, — разумеется…

— Увы, это невозможно. Не знаю, сказала ли вам Флори о состоянии, в котором находится ее сестра?

— Я не видел ее с того момента, как отвез домой после нападения, жертвой которого она оказалась.

— Так знайте же, наша дочь лежит без сознания в постели, словно замурованная в свой страх. Никого не узнает, горит в лихорадке, мечется, сражается с призраками и за четыре дня не произнесла ни слова.

— Значит, врачи ничего не могут сделать? Она неизлечима?

— Не знаю. Моя золовка, а также врач короля, присланный по приказу его величества, исчерпали возможности своей науки без всякого результата.

— Что они думают об этом?

— Они говорят, что уже имели дело с больными, остававшимися без сознания неделями. Некоторых из них, однако, удавалось спасти.

— Мне пришла в голову мысль… я знаю человека, чьи знания и опыт огромны. Вы согласны с тем, чтобы я пригласил его к вашей дочери, хотя он, по правде говоря, и не врач?

— Почему бы и нет? Надо испробовать все, чтобы ее вылечить, все. Если вы думаете, что тот, о ком вы говорите, сможет хоть что-то для нее сделать, попросите его помощи. Если ему удастся хоть немного облегчить ее страдание, мы будем вам глубоко благодарны.

— Прекрасно. Итак, я без промедления иду за ним.

Матильда посмотрела вслед Гийому. Зачем он приходил? Из внимания к судьбе Кларанс? Конечно, нет! Скорее, чтобы увидеться с Флори. С Флори, которая не нашла нужным сказать матери о вмешательстве молодого человека в схватку, ставкой в которой была она сама… О вмешательстве, которое, однако, по-видимому, сыграло решающую роль в ее освобождении.

Что делать? Что подумать?

Жена ювелира вышла из залы, прошла по мощенному камнем двору в свой любимый сад, под сенью которого, прикасаясь к самой природе, находила умиротворение, покой, которых ей всегда не хватало. Звуки, доносившиеся со стороны дома, фасад которого возвышался над кронами лавровых деревьев, самшита, над боярышником, зарослями папоротника, образовывавшими вместе зеленый занавес, отделявший сад от того, что происходило в доме, суета вокруг приготовления ужина на кухне, голоса Жанны и Мари, игравших рядом с кормилицей в соседнем плодовом саду, где они проводили большую часть времени, лай борзых, всевозможные стуки, ржание лошадей в конюшне сплетали вокруг Матильды такую знакомую ей оболочку из неясного гула, окутывавшую ее своей успокаивающей реальностью.