Май любви - Жанна Бурен

Он снова обратился к Матильде:

— Если вы не против, мадам, я пошлю к вам месье Жана Питара, моего врача, чтобы он занялся вашей дочерью.

— Благодарю вас, ваше величество. Моя золовка, тоже врач, лечит больных в вашей Центральной больнице. Я пригласила ее, как только привезли Кларанс, она теперь с моей бедной девочкой.

— Не ранена ли и Флори?

— Нет, ваше величество. Благодаря вмешательству кузена ее мужа, которому сообщила о несчастье служанка, ей удалось вовремя от них избавиться.

— Королева будет очень огорчена этой ужасной новостью, — добавил король.

— Хотя ничто не может поправить дело, я умоляю вас, ваше величество, безжалостно осудить этих негодяев, ведь они так надругались над моей дочерью!..

— В этом отношении будьте спокойны, мадам. При всем своем великодушии я при необходимости умею проявить строгость. Эти злодеи, на которых вы жалуетесь, служат Злу. Мы же, король Франции, служим Добру, служим Богу. И никогда этого не забываем. Правосудие свершится.

Матильда поблагодарила короля и, откланявшись, вышла из замершего в молчании круга людей, настолько же потрясенных ее горем, как и восхищенных ее достоинством.

В сопровождении Николя Рипо, который в этом демарше был ее наставником, Матильда покинула дворец. В отсутствие Этьена, уехавшего за много дней до этого на большую ярмарку в Провин, она чувствовала необходимость в совете, в защите. Поэтому она и поведала с самого утра их другу о случившемся с Кларанс.

В молчании они прошли мимо строительных лесов часовни Сент Шапель, где вот уже два года среди шума и пыли неустанно трудились гранильщики и скульпторы, плотники и каменщики, столяры и кровельщики, нанятые Людовиком IX для строительства этой монументальной раки, пронизанная светом архитектура которой даст приют самым драгоценным реликвиям Страстей Христовых.

Выйдя за ворота, преграждавшие доступ в резиденцию короля, они пошли улицей Барийери, которая привела их на Большой мост.

По-прежнему в сопровождении Николя Рипо Матильда миновала площадь Гран-Шатле, в застенках которой уже сидели некоторые из напавших на Кларанс, дошла до гавани Пепэн, вышла на улицу Бурдоннэ и остановилась перед массивным парадным входом своего дома, дверь которого открыла с внутренней дрожью, словно у нее начинался приступ лихорадки. В каком состоянии она застанет свою дочь?

При входе в залу первого этажа она встретила выходящего Арно. Лицо студента окаменело, вид у него был суровый.

— Вы уходите, сын?

Прозвучавший в этом вопросе призыв тронул юношу.

— Да, мама, — тем не менее решительно ответил он. — Мне надо выжить из логова эту подлую скотину, предавшую одновременно и дружбу, и честь.

— Его величество король обещал мне, что прикажет отыскать и наказать его. Не ходите туда, заклинаю вас, Арно. Хватит с меня и того, чему уже подверглись двое из моих детей!

— Что бы вы подумали о брате, не ответившем на зло, причиненное его сестрам?

— Что он слушается мать и не хочет усугублять ее горя.

В разговор вступил Николя Рипо:

— Отцу, в Провин, отправлено письмо, и, по-моему, Арно, более разумно дождаться его возвращения — он с ним не замедлит. Когда он вернется, вы вместе решите, что надо делать, и последуете его советам.

— Он будет здесь не раньше чем через два или три дня, месье. Черт побери, не могу же я все это время оставаться в бездействии!

— Я должна знать, что вы рядом со мной, пока нет отца. Бога ради, сын, останьтесь!

— Бога ради, мама, позвольте мне делать то, что я считаю своим долгом!

Вынужденная склониться перед непреклонной волей, Матильда перекрестила лоб старшего сына.

— Да хранит вас Бог, Арно, и да защитит вас! Вы хотя бы подумали о том, чтобы взять с собой слуг? Они вам пригодятся.

— Да, подумал. Со мной идут трое из самых крепких, ведь я знаю, что Артюс не один, у него хватает помощников. Итак, я иду к нему. До свидания, мама!

Он быстро вышел.

— Мой бедный друг, — заговорил Николя Рипо, — я не могу никак помешать его намерению отмстить. Впрочем, мне кажется, удерживать его было бы неправильно.

— Конечно, Николя, конечно. Что делать! Зная его характер, я прихожу к мысли, что моя любовь слишком боязлива, лишает его единственного шанса стряхнуть с себя бремя ответственности, которое так тяжко на него давит.

Она сняла плащ и протянула его вошедшей Маруа.

— Как чувствовала себя моя дочь, пока меня не было?

— Она дрожит в лихорадке, мадам, и как будто никого не видит.

— Рано утром она пришла в сознание, но вид у нее был по-прежнему отрешенный — глаза были закрыты, говорить она отказывалась, — пояснила Матильда своему другу Николя. — Словно в бесчувствии.

— Мадам Шарлотта Фроман все время с ней, — добавила служанка, — даже ее созданное для улыбки лицо распухло от слез.

— Я иду к ним.

Николя откланялся.

— Я ухожу, Матильда, сожалея о том, что больше ничем не могу вам помочь. Скоро придет Иоланда, и она сделает для вас все, что потребуется.

— Ее дружеское расположение меня ободрит.

Матильда остановилась перед дверью в комнату дочерей и глубоко вздохнула. Однако ей не удалось унять дрожь пальцев, когда она открывала дверь.

Окна в комнате были закрыты, горели ветки розмарина, одновременно нагревавшие и освещавшие комнату и очищавшие воздух.

Склонившись над постелью с поднятым пологом, Шарлотта накладывала на лоб Кларанс компресс, пропитанный отваром трав. Стоявшая на коленях по другую сторону кровати Флори молилась, закрыв лицо руками.

В комнате, стены которой были увешаны гобеленами, а пол усыпан свежесорванной травой, стояла тишина.

Матильда подошла к кровати. Сминая подушку, голова Кларанс непрестанно поворачивалась справа налево, слева направо в судорожном движении, выражавшем протест. Под белой повязкой, удерживавшей волосы, лицо ее с лихорадочно горевшими щеками и с коричневыми кругами вокруг глаз было искаженным, без признаков возраста. Натянутая до подбородка простыня скрывала измученное тело, сохранявшее тепло под одеялом из овечьей шкуры.

Матильда была готова выть от отчаяния, от чувства протеста.

«Дочка моя маленькая, еще вчера так хранимая, ты снова дома, но оскверненная негодяями… распростертая, навсегда лишенная той чистой прелести, которая делала тебя похожей на струю родниковой воды! Они воспользовались тобою как какой-то вещью! О, Господи! Если мы должны прощать нанесенные нам обиды, как Ты можешь желать, чтобы я смогла простить истязателей моего ребенка? Они — Зло, как сказал наш король, и я не смогу простить зло сатанинским палачам! Я знаю, нам не дано сомневаться ни в Твоих делах, ни в их причинах; что пути Твои неисповедимы, что протесты Иова были бесполезны и что Ты ему это показал. Я знаю все это. И я, мой Боже, не протестую: я страдаю. Я не стремлюсь проникнуть в суть тайны, которая бесконечно выше нас. Потому что, несомненно, Ты всегда на стороне жертв, Ты и сам вечная жертва, но я проклинаю тех, кто стал орудием дьявола! Я растерзала бы их своими руками, привела бы их к вечному огню!»