Май любви - Жанна Бурен

— Молчите, ради Бога молчите!

Впереди показалась церковь Сен Северен. Гийом остановил лошадь. Он оторвал до дрожи вцепившиеся в его пояс руки Флори и прижал их к груди.

— Хотите вы того или нет, дорогая, но мы с этого дня связаны силой, которая мощнее всего того, что должно нас разделять и о чем я не перестаю думать, зная, что нам суждено через это переступить. И в вас, и во мне живет пожирающая жажда, притяжение страсти, которая неизбежно увлечет нас в вихрь, противиться которому невозможно!

Флори разжала пальцы, напряглась, пытаясь собраться с силами, способными ее защитить.

— Я жена Филиппа, вашего родственника, — в отчаянии твердила она. — Несмотря на то что вы, может быть, думаете, я люблю мужа и останусь верной ему. Все же остальное — вздор. Я не желаю никогда больше ничего об этом слышать.

— Успокойтесь, моя Флори, я не буду больше говорить с вами об этом; огонь этот — он внутри вас. Из моего сердца, в котором он пылает с момента, когда я вас увидел в день вашей свадьбы, он перешел в ваше сердце. И угаснет лишь вместе с нашими жизнями.

Какая-то дикая радость звучала в его словах. Он тронул лошадь.

Через несколько минут они были на улице Писцов. Перед домом Берод Томассен лошадь остановилась. Флори соскользнула на землю так быстро, что Гийом не успел ей помочь. Она скрылась в доме, и он тут же отправился дальше.

А потом были лишь тоска и тревога.

VI

В эти прекрасные летние дни, после первой обедни, Людовик IX обычно вершил свой суд, разбирая дела на открытом воздухе в дворцовом саду на острове Ситэ. В это утро, когда после пасмурной погоды над Парижем снова засияло солнце, король решил судить только тех из своих подданных, кто нуждался лишь в третейском решении.

Для короля и его советников на траве расстелили ковер. Окруженный пэрами королевства, видными юристами, король, прислонившись к стволу дерева, выслушивал стоявших вокруг него людей.

Люди говорили с ним свободно, без церемоний и без посредника. Он громко и четко спрашивал, не хочет ли кто из присутствовавших на кого-нибудь пожаловаться. Ему отвечали. Потом король внимательно и уважительно выслушивал каждого.

В камлотовом камзоле и в шерстяной безрукавке, в накинутой на плечи черной мантии, с тщательно расчесанными недлинными волосами, в шляпе с белым павлиньим пером, король, заслуженно пользовавшийся репутацией справедливого, беспристрастного, лояльного и рассудительного правителя, в свои тридцать два года был уже довольно полным, и лицо его с правильными чертами выражало серьезное, взвешенное внимание. Его знали как твердого, но не жестокого человека, доброго без слабости, справедливого без компромиссов, но вполне осознававшего королевское величие и роль, возложенную на него Богом: роль помазанника Божьего. Многие любили его, и все уважали.

Ему помогали опытные юристы, господа Пьер де Фонтен и Жоффруа де Вийетт.

Король только что рассудил дело кавалера из Иль-де-Франса, самовольно взявшего в заложники сына одного из своих должников, что стоило ему самому тюрьмы, где теперь он сможет поразмышлять о равенстве всех перед лицом правосудия, когда со стороны ворот послышался шум.

Быстро шагавшая по траве лужайки еще молодая женщина с печатью горя и негодования на лице приближалась к окружению суверена. За нею шел тучный мужчина. Он без колебания подошел к месье Жоффруа де Вийетту, с которым был, по-видимому, знаком, и что-то сказал ему вполголоса. Разговор был коротким. Знаменитый законовед выразил жестом сострадание женщине, приветствуя ее, а затем, повернувшись, поклонился королю.

— Ваше величество, — начал он, — месье Николя Рипо, суконщик в вашем городе, умоляет вас выслушать жалобу этой дамы, Матильды Брюнель, супруги здешнего ювелира Этьена Брюнеля, которого сейчас нет в Париже. Она пришла просить о справедливости.

Все умолкли перед печалью, затуманивавшей лицо пришедшей.

— Мадам, я слушаю вас, — проговорил король.

Матильда шагнула вперед и присела в реверансе. В ее ввалившихся, покрасневших глазах с темными кругами теперь было больше негодования, чем слез.

— Ваше величество, — заговорила она хриплым голосом, — я пришла просить вас наказать голиардов из замка Вовэр, которые вчера вечером напали, нагрубили, увели с собой и оскорбили двоих моих старших дочерей!

Людовик IX нахмурился. Вокруг послышался негодующий ропот.

— Как! — воскликнул король. — Как! Так это они — те несчастные жертвы, которых вырвали из Вовэра стражники ценой настоящего сражения? Мне сообщили об этом, как только я проснулся, но тогда никто, кажется, не знал имени потерпевшей — кажется, там была только одна девушка?

— Да, это так, ваше величество. Старшей, которую вы, несомненно, знаете — она из поэтов ее величества королевы…

— Уж не Флори ли это, что совсем недавно вышла замуж?

— Она самая, ваше величество. Так вот, Флори удалось вырваться из рук этой шайки негодяев, схвативших ее с сестрой при выходе из дома друзей близ Сен-Жермена, куда они были приглашены поужинать. Однако моей второй дочери спастись не удалось. Ее увели, несмотря на попытку студентов, знающих обеих как порядочных девушек, отбить силой, заперли, поранили и надругались этой ночью в замке Вовэр. Ваши стражники прибыли на место как смогли быстро… Им пришлось взять приступом древние укрепления, все еще окружающие это поместье, занятое неистово защищавшимися голиардами. После долгой схватки им удалось проникнуть внутрь. Они нашли там, ваше величество, мою младшую дочь брошенной на кучу соломы, и в каком состоянии! Разбитую, окровавленную, изнасилованную и без сознания. Полумертвую, ее на заре привезли домой.

Рыдания без слез разрывали грудь Матильды. Вокруг стояла мертвая тишина. Король с состраданием смотрел на несчастную мать.

— Схватили ли злодеев, совершивших это ужасное преступление? — спросил он.

— Всего лишь нескольких, ваше величество, — отвечал Николя Рипо. — Удалось захватить раненых, а также сдавшихся добровольно и отвести в Гран-Шатле, но их главарь, Артюс Черный, воспользовавшись суматохой, сбежал вместе с самыми отъявленными хулиганами и успел скрыться. Поймать их не удалось,

— Послать по их следу конных стражников, схватить и привести ко мне! — приказал король, обернувшись к капитану городской полиции, — Этих бандитов надо судить. Без послабления. Это очень серьезное дело. Слишком долго эти голиарды буйствуют, но теперь они переполнили чашу терпения. Я терпел до сих пор, надеясь на то, что они в конце концов исправятся, но больше ждать не могу. Они должны быть изгнаны из столицы.