Джокер старого сыскаря - Юрий Шурупов

– Всё, что вы говорите, без сомнения, достойно самого пристального внимания. – Дмитрий Петрович осторожно попытался остановить бессмысленный поток слов задержанного. – Но меня, Анатолий Георгиевич, интересует…

– Расскажу, как на духу всё расскажу, – торопливо перебил полковника Прыщ. – А о чём рассказать? Вы спрашивайте, спрашивайте, господин начальник… Я всё знаю… Я как на духу…

– Прежде всего, скажите, пожалуйста, вы знакомы с Валентином Сергеевичем Глориным?

– Господином Глориным? Валетом? Как же, как же! – обрадовано всплеснул руками Прыщ. – Конечно, знаком. Он наш клиент. Вернее, клиент моего хозяина, господина Кузнецова… покойного.

«О Кузнецовых ничего не знает», – отметил про себя полковник, а вслух сухо произнёс:

– Успокойтесь, Анатолий Георгиевич. Прошу отвечать без эмоций, только по существу. И постарайтесь обходиться без всяких «господ». Я этого не люблю. А ещё не спешите отправлять своего хозяина на тот свет. Вы его, кстати, видели мёртвым?

– Что вы, что вы! Упаси Бог! Но господин Глорин говорил… Говорил, что Павел Николаевич погиб вместе с супругой. И сынок их, Глеб, съехал из городской квартиры в Сосновку. В приюте он там. – Прыщ громко шмыгнул носом и, неуклюже достав из кармана носовой платок, приложил его к глазам.

Полковник Игнатов налил в стакан воды и молча поставил перед Паниным. Тот сделал несколько мелких глотков и продолжал:

– Я его не оставляю… Глеба не оставляю, господин начальник. Большой грех оставить сироту на произвол судьбы. Я ему хорошую гитару подарил. Да! Он роком увлекается, как и его родители увлекались. – Прыщ допил воду. – Вот я ему гитару и подарил. И в Сосновке его навещал… Как же без этого?

– Ну конечно! Но почему же вы не захотели сами забрать у него икону из Троицкой церкви? Толкнули парня на преступление, а сами – в кусты. Какую-то Марию хотите послать в Сосновку. Не по-дружески получается, не по-мужски. – Игнатов достал сигарету и закурил, не спуская пристального взгляда с Панина.

Неожиданная осведомлённость полковника ввергла Прыща в шок. Он был на грани обморока, и Дмитрию Петровичу пришлось чуть ли не насильно заставить его выпить ещё воды. Посидев немного молча и тупо глядя в угол кабинета, Прыщ вдруг резко выкинул руки в сторону полковника, прохрипев:

– Надевайте…

– Что надевать? – удивился Игнатов.

– Наручники надевайте! Я преступник!

Дмитрий Петрович спокойно поднялся из кресла и сел напротив Прыща за приставной столик. Взяв его за вытянутые руки, негромко проговорил:

– Я же вас просил, Анатолий Георгиевич, эмоции держать при себе. Вы сознаётесь в совершённом преступлении, и это похвально. Это называется сотрудничеством со следствием, что, безусловно, будет учтено судом в вашу пользу. А теперь расскажите мне всё по порядку. Только без эмоций, предупреждаю вас ещё раз!

Исповедь Прыща заняла без малого два часа, но Игнатов терпеливо выслушал её, ни разу не прервав. Из всего сказанного задержанным он сделал для себя один-единственный вывод: Панин – пешка в чужих руках. Бандиты воспользовались его нуждой в деньгах на лечение дочери-инвалида. По сути, Прыщ причастен лишь к последнему эпизоду с попыткой уговорить Глеба Кузнецова похитить из сосновской церкви древнюю чудотворную икону. Обещали хорошо заплатить за посредничество – он и согласился.

– Так вы говорите, что первоначально Глорин поручил именно вам забрать у Глеба икону и передать её ему из рук в руки?

– Именно так и было, господин начальник, – встрепенулся Панин, но тут же осёкся. – Именно так! Извините…

– А женский голос, изменивший этот план, вам был не знаком, как и номер телефона, с которого звонила дама?

– Именно так!

– Хорошо. Дайте мне, пожалуйста, ваш мобильник.

– У меня его того… Нету мобильника…

– И куда же он подевался? – насторожился Игнатов.

– А его того… Забрал этот… Вон тот… Арестовал меня который. – Панин кивнул в сторону молча сидевшего в углу кабинета Кротова.

– «Того, его, этого…» Что за разговор, Анатолий Георгиевич? – к своему неудовольствию, полковник начал раздражаться. – Во-первых, никто вас не арестовывал. Во-вторых, задержал вас до выяснения обстоятельств майор Кротов.

– Именно так! Арестовал и отобрал…

– Не отобрал, а временно изъял, – уже машинально парировал Дмитрий Петрович, мельком взглянув на улыбающегося Кротова.

Взяв переданный майором мобильник, Игнатов спросил Прыща:

– Вы помните номер, с которого вам была подана команда отменить завтрашнюю поездку в Сосновку?

– Нет, не помню. Как же я могу его помнить, если никогда раньше не видел? Но сегодняшним числом он один во входящих. Больше мне никто сегодня не звонил. Я ведь…

– Хорошо, хорошо. Я вас ни о чём пока не спрашиваю, помолчите, пожалуйста.

Открыв в мобильнике Прыща папку входящих звонков, полковник действительно увидел только один номер за текущий день. Но это был номер не мобильного телефона, а стационарного аппарата. Ситуация осложнялась. Реальной возможностью выйти на преступников оставалась лишь встреча их посредника с Глебом. В том, что в Сосновку будет послан именно посредник, сомнений у полковника Игнатова не было. Прыща он решил поместить в изолятор временного содержания, по опыту зная, что полностью доверять искренности задержанных в ходе следственных мероприятий ни в коем случае нельзя. Тем более завтра операция «Антиквар», вероятнее всего, будет завершена и наконец появится возможность предъявить официальные обвинения всем подозреваемым.

Дежурный сержант вывел Панина из кабинета полковника.

– Дмитрий Петрович, – Кротов пересел на своё обычное место за приставным столиком, – послушал я сейчас Прыща, и знаете, что вспомнил? Как-то в одиннадцатом классе наш учитель обществознания задал девчонкам вопрос: пошла бы кто из них на панель, если бы срочно понадобились деньги на лечение близкого человека. Все замялись, заулыбались, а одна, Наташка Коробова, встала и вполне серьёзно заявила: «Пошла бы не задумываясь». В классе тихо стало, только слышно было, как Наташка плачет. У неё, когда мы учились ещё в третьем классе, мать умерла. Если бы вовремя сделать операцию, её можно было спасти. Но денег не было… Вот я и спрашиваю, можно ли осуждать Прыща? Не с позиции закона, конечно, а чисто по-человечески. Я не смогу… А вы что скажете?

– Дилемма не из простых, Миша. – Игнатов достал сигарету и закурил. – Поверь, я от души рад, что ты способен задавать себе такие вопросы. Из чёрствого, бесчувственного буквоеда никогда не получится настоящий опер, тем более следак под стать нашему Репнину. Ведь почему Тимофею Кузьмичу не раз уже помогали его бывшие подследственные? Да потому, что в каждом из них он прежде всего старался видеть человека, а потом уж преступника. – Полковник стряхнул пепел с сигареты в пепельницу. – А вот что касается Панина… Той девочке, про которую ты рассказал, было бы проще решиться на аморальный поступок ради стоящей перед ней благой цели. Ведь она принесла бы в жертву только себя, лишь преступив порог нравственности без намерения пасть за этот порог. От её поступка никто бы не пострадал, разве что у родителей случилось бы нервное потрясение, узнай они об этом. Панин же пошёл на сделку с преступниками. Это уже другой разговор… В результате он и сам остался ни с чем, и на семью, о которой радел, бросил тяжёлую тень. Из истории нашей страны мы знаем, как ломали фашисты взятых в плен партизан. На глазах у родителей издевались над детьми, перед мужьями насиловали жён… А ведь стоило только пленным выдать требуемую от них информацию, и всего этого ужаса можно было бы избежать. Но как после этого жить дальше? Моральные устои наших людей были настолько высоки и нерушимы, что не факт – простил бы сын отца или отец сына за предательство даже ради спасения жизней близких. Так и здесь, ещё неизвестно, простит ли Прыща его дочь за то, что из добродушного отца, которого она любила и уважала, он вдруг превратился в сообщника бандитов… Всё не так просто, Миша. Философствовать на эту тему можно долго, а до бесспорной истины так и не доберёшься. Недаром говорят, что жизнь – это злая и сложная штука.

– Это уж точно, – вздохнул Кротов. – Чужое дело – что яма, не разберёшь прямо… Ну, я пойду.

– Как это – пойду? Прыткий какой! – улыбнулся Игнатов, стараясь поскорее освободиться от гнёта нелёгких размышлений. – Кстати, ты понял теперь, куда пропал Глорин, когда Олег ждал его у подъезда мастерской?

– Хитёр бобёр этот Глорин, ничего не попишешь, – тоже с улыбкой ответил Кротов.

– Ведь это ж надо! – разошёлся полковник. – Когда Глеб выскочил за ним в коридор, он спрятался за открывшейся дверью. А пока парень бегал на улицу, пока вы с ним охали да ахали, Глорин спокойно вернулся в мастерскую и, пригрозив Прыщу, спрятался за шторой затемнения, где и просидел весь день. После ухода Глеба и Прыща он открыл дверь ключом, который оставил Панин, и без проблем вышел вместе с товаром… Ладно, Миша, что было, то было. Нам сейчас важнее другое. – Игнатов перешёл на деловой тон. – Ты давай-ка запиши номер телефона, с которого звонили Панину, и срочно выясни, кому он принадлежит.