Девятый круг - Валерий Георгиевич Шарапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А такая красивая фамилия, – вздохнул Москвин.
– О, мы не знаем, кто такой золотарь? – встрепенулся эрудированный Гриша Вишневский.
– А кто такой золотарь? – не понял Вадик. – Специалист по золоту…
– …а также по уборке выгребных ям и общественных туалетов. Ассенизатор тоже красивое слово, веет от него чем-то весенним, да?
– Да иди ты, – насупился Москвин.
– Подождите, Виктор Алексеевич, – подал голос Славин. – «Аппарат» – это же оборонное предприятие?
– И что с того? – пожал плечами Некрасов. – В нашем городе каждое второе предприятие – оборонное. А в каждом первом – закрытые цеха, где производят секретную продукцию. Это ничего не значит. Золотарев давно пропил свои знания. Да и что мог знать обычный слесарь? Производство нестандартных изделий, каждое из которых не несет в себе никакой информации. Зачем этому странному персонажу звонил Штейнберг? Ошибся номером и проговорил с незнакомым человеком несколько минут? Бред.
– Может, есть договоренность позвать кого-то из соседей? – начал фантазировать Москвин.
– Все равно надо ехать, – вновь заторопился Кольцов, – пусть сам расскажет.
Двор был тихий, уютный, с трех сторон окруженный типовыми кирпичными пятиэтажками. С четвертой стороны двор подпирала газораздаточная станция. Пейзаж портили изуродованные деревья: от старых тополей остались лишь двухметровые обрубки.
«Деревья спилили, стало некому поглощать углекислый газ», – почему-то подумал Кольцов.
Группа устремилась в подъезд, взволновав мирно отдыхающих на лавочке старушек. Золотарев проживал на третьем этаже, за обитой рваным дерматином дверью. Звонок не работал. На стук никто не отозвался. Снова постучали – бесполезно.
– Так и будем тут мяться как погорельцы? – проворчал Славин. – Он нам до Нового года не откроет, даже если дома.
Справа за соседской дверью раздался шорох: кто-то подглядывал в дверной глазок. Михаил приставил к глазку удостоверение и внятно произнес три «заветные» буквы, добавив:
– Откройте, пожалуйста.
Дверь, подумав, приоткрылась, показался острый нос, украшенный бородавкой.
– Ваш сосед дома? – строго спросил Кольцов.
– А мне откудова знать? – ответствовала пожилая женщина. – Я его не сторожу… Вадька обычно дома, куда ему ходить? Напьется, мычит что-то. Он вообще тихий, почти не дебоширит… А что он натворил-то?
Вопрос был интересный. Снова постучали. Некрасов отбил кулак о ржавую заклепку, глухо выругался. Потом задумался, подергал дверь. Она непрочно сидела в створе. Капитан извлек из кармана перочинный ножик, отогнул тонкое шило, потянул на себя дверь и просунул инструмент в щель. Провел вниз, вверх, во что-то уперся – видимо, в крючок. Резко ударил – и крючок, звякнув, выскочил из скобы. Дверь приоткрылась. Некрасов вопросительно уставился на майора:
– Входим, Михаил Андреевич?
– Ну нет, мнемся дальше. Чего спрашиваешь? Надеюсь, не пальнет он в нас из берданки?
– Нет у него никакой берданки, – скрипнуло за полуоткрытой дверью, – ножи есть, но все тупые…
– Благодарим, гражданка, за содействие, – буркнул Кольцов. – Дверь закройте, сидите дома и ждите, пока мы не придем.
Квартира была неплохая, во всяком случае, имела вместительную прихожую, две полноценные комнаты и просторную кухню. Но состояние жилплощади было ужасающим. Обои отваливались, с потолка свисала штукатурка. Дверь на балкон была завалена мусором: туда, похоже, не выходили. Мебели в квартире остался самый минимум: шкаф, колченогий стол, стулья. Сохранились книжные полки и даже книги – старые, потрепанные. Искать среди них «Моральный кодекс строителя коммунизма», видимо, не стоило. В дальней комнате вплотную к стене стояла софа. Из развлечений – пыльная радиола на подоконнике, старый черно-белый телевизор.
Мужчина в трико и тельняшке лежал на софе, разбросав в стороны руки. Запах в помещении стоял убойный – впрочем, не трупный. Такую вонь производят, как правило, живые. Помещение давно не проветривали. Под софой – консервная банка с окурками, под окном – живописная галерея пустых бутылок.
«Я так и знал», – с досадой подумал Кольцов.
Лицо лежащего на софе человека было спокойным, глаза закрыты, но впечатление живого он не производил. Субъекту явно перевалило за шестьдесят. Плюс сложный образ жизни – это еще десяток лет сверху. Морщинистое лицо отливало синевой, но это ничего не значило – таким оно могло быть и при жизни.
Алексей Швец склонился над телом, приподнял веко:
– Мертв.
– Вообще мертв? – насторожился Вадим Москвин.
– Вообще мертв, – подтвердил Алексей. – Отдал богу душу твой тезка. Допился. Возможно, давление резко упало. Какое удивительное совпадение.
– Как-то он не взволнован тем, что умер, – Гриша Вишневский озадаченно почесал переносицу. – Лицо спокойное, я бы даже сказал, умиротворенное.
– Трупного запаха практически нет, – подметил Швец, озирая обстановку. – Но и свежим наш друг не выглядит. Умер вечером или ночью. Эксперт точнее скажет, но примерно так.
«В то время, когда я гулял с Погодиной», – подумал Михаил.
– Его рвало в ванной, – сообщил из глубины квартиры Славин. – Весь унитаз залил, уже высохло. Мазила…
– Удивительно, но вроде сам откинулся, – пожал плечами Швец. – Дверь изнутри была заперта на крючок. А окна и балкон сто лет не открывались. Не любил гражданин свежий воздух. – Швец двумя пальцами поднял бутылку, стоящую у кровати. Бесхитростное изделие – водка «Русская», правда, этикетка приклеена как-то криво. В бутылке оставалась примерно треть. Швец осторожно поднес ее к носу, понюхал и поморщился.
– Ты еще попробуй, – посоветовал Кольцов. – Поставь на место, пусть эксперты работают.
Сотрудники потянулись в зал. Не та картина, чтобы наслаждаться. Славин полез в книжную полку, что-то с интересом перебирал, разглядывал.
– Что ты там нашел? – проворчал Михаил. – Бухгалтерию резидента?
– Книги, Михаил Андреевич, представляете? Непроста, видать, судьба резидента. Был приличным человеком, читал интересные книги. «Посол урус-шайтана» Владимира Малика, Беляев, Алексей Толстой, даже «Двадцать лет спустя» лохматого года издания…
– Не поверишь, Николай, – ухмыльнулся Некрасов, – все опустившиеся люди некогда вели праведный образ жизни, во всяком случае, большинство. Кого-то женщины довели, других гибель близких или еще какие напасти… Объясните, Михаил Андреевич, за каким, извиняюсь, хреном Штейнберг звонил этому персонажу? Ошибка исключается: на АТС проверили и перепроверили.
– Понятия не имею.
– Как сказала бы моя дочь: «Маразм крепчал, и танки наши гнулись», – хмыкнул Швец.
– Вы пока пофантазируйте, а я милицию приглашу, – сказал Кольцов.
От былой роскоши у квартиросъемщика остался только телефон. Аппарат находился в прихожей на ветхой тумбочке – старый, перевязанный изолентой. К удивлению, он работал, в трубке раздавались гудки.
Михаил сначала не поверил, нажал на рычаг, отпустил. Снова пошли гудки, теперь уже короткие. Маразм действительно крепчал. Что-то щелкнуло в голове, но как-то тихо и неопределенно. Майор набрал осевшие в голове цифры,
