Талисман Белой Волчицы - Ирина Мельникова

— Говорят, Михаил Корнеич к племяннице Владимира Константиновича сватался, а она вроде как ему отказала? — без всякого подхода спросил вдруг урядник. Голубые глаза его смотрели слишком безмятежно, чтобы заподозрить какой-то подвох. Алексей лишь молча пожал плечами в ответ и одарил Егора столь же безмятежным взглядом. Но тот не отступал от темы. — Теперь он ее как бы нанял свои коллекции в порядок привести, а вместо платы разрешил ей домашней библиотекой пользоваться. Она у него — богатющая! Во всем уезде такой нет. — Урядник вздохнул и с явным укором посмотрел на Алексея. — Все барышне заделье, да и какие тут поездки по степи могут быть, пока рука болит…

— Ну ты молодец! — поразился Алексей. — Я в этом доме живу — и половины того не слышал, о чем ты говоришь. Откуда только сведения такие берешь? Уж не сама ли Мария Викторовна тебе секреты поверяет?

— Ну это вы загнули, Алексей Дмитрич, — улыбнулся польщенно Егор и расправил свои роскошные усы. — Служба у меня такая — про всех все знать, а источников своих не выдаем. Вы ж не сказали мне, кто вам про Тригера шепнул.

Я и не рвусь узнать, ваши люди пусть на вас и работают, а у меня своя дружина. Справная и надежная! Я им помогаю, они — мне. Так и живем, хлеб жуем!

— Послушай, Егор. — Алексей взглянул на лист бумаги, на котором в стороне от всех утром вычертил еще один кружок, пока не связанный ни единой стрелкой с остальными кружками. И хотя вывел внутри его фамилию Анчулов, после ее перечеркнул и подписал сверху Гуран, почувствовав вдруг, что не зря назвала его Анфиса по кличке. И сами байские владения, обустроенные так, чтобы выдержать длительную осаду, и звероватая кличка их хозяина настораживали и вызывали чувство тревоги, скорее даже неясной пока опасности. — Тебе такая фамилия — Анчулов — знакома?

— Анчулов? — даже приподнялся со своего места Егор. — Тимофей или Степан?

— Понятия не имею, как его зовут, только кличку знаю — Гуран.

— А, тогда это Тимофей, старший брат, а с младшим, Степкой, мы в детстве вместе в бабки играли да в ночное иногда ездили.

— Нет, меня интересует только тот, кого Гураном кличут. Что он за человек, Егор Лукич?

— Что за человек? — вопросом на вопрос ответил Зайцев и вдруг протянул руку к его портсигару. — А давай свою папироску, Алексей Дмитрич. Про Гурана только через табак и можно рассказывать… — Он подошел к открытому окну и, устроившись на подоконнике, закурил, пуская дым на улицу. Видно, строгая Лукерья и вправду не на шутку запугала бравого урядника.

— У Анчулова отец был полукровка. Дед из забайкальских казаков, а бабка — дочь купца из Манчжурии. Сам Гуран об этом по пьяни рассказывал. Дескать, дед угнал за границу табун самого бурятского тайши. Еле ушел от погони, ухо ему пулей отшибло, но жив остался. А после от чумы в наши места бежал, да и прижился здесь. Китаянка ему кучу детей нарожала, куда все подевались, мне неведомо, а вот отец Гурана тоже на местной женился, на дочке бая Анчулова, и ее фамилию взял. Старики рассказывали, своя у него была то ли Запердуев, то ли того чище, Зае… — Урядник весело хохотнул, произнося срамную фамилию. — Вот почему русские девки от них завсегда шарахались. Кому хочется Запердуихой прозываться. А фамилия Анчулов по местным понятиям знатная. Да и кличка, между прочим, им по наследству переходит. Старик с ней до восьмидесяти лет дожил, лет пять прошло, как помер. Все хозяйство по наследству старшему отошло, Тимофею, а Степан и вовсе лет этак двадцать как сгинул. Говорят, в драке кого-то насмерть порезал, отправили его на каторгу в Якутию, чуть ли не на Алдан.

— Так ты его больше не встречал?

— Да нет! — поморщился Егор. — Откуда?

— А что ж тогда спросил: Тимофей или Степан?

— А кто ж его знает? — Егор пожал плечами. — Само как-то выскочило. Степка шибко злой был, в драке отчаянный, при виде крови зверел прямо. Меня, правда, боялся.

Я ему однажды чуть руку не сломал, когда он на моего дружка кинулся. После этого он стороной меня обходил. Гуран — тот похитрее: что ни делает — все с умыслом. Еще батя его тем занимался, что у нескольких инородческих улусов, что победнее, земли скупал и на них скот да лошадей разводил.

А в работниках у него разный пришлый люд отирается. Беглых привечает, паспорта им выправляет. Давно у меня на него руки чешутся, но Михаил Корнеич с ним не желает ссориться, а одному мне с его ордой не справиться. На его земли мне путь заказан. — Он усмехнулся. — Хотя стоит мне появиться — Гуран ко мне со всей лаской и уважением, только нукеры его ни на шаг не отходят и дальше чем на версту во владения не пускают. Как-то попробовал без их ведома сунуться, так вмиг фуражку прострелили, аккурат под кокардой. Больше не лезу, своя голова дороже…

— Неужто он за скот свой боится?

— Что ему скот? Пытались у него несколько раз табун угнать, то ли монголы с Урянхая, то ли те же маньчжуры, так он тут же гонцов разослал по заимкам да таборам, где его подельщики живут, вмиг набралось с полсотни любителей шашкой помахать. В капусту порубали угонщиков. Теперь мало кто позарится на его табуны. Сам Тимофей почти из дому своего не выезжает, там и водку пьет, и баб пользует.

Ему каждую ночь непременно новую надо, всех девок в округе перепортил, теперь уже и до вдов добрался. Еще в карты по-лютому играет, только разве это игра, если все боятся у него выигрывать…

— И это вся крамола? Карты да девки?

— Да нет, не вся, — произнес задумчиво Егор и повертел в руке окурок, не зная, что с ним делать. Алексей протянул ему пепельницу. Затушив окурок, урядник отошел от окна и вновь сел за стол напротив Алексея, окинув того задумчивым взглядом потемневших отчего-то глаз. — Не вся, — повторил он, словно раздумывая, доверять или нет приезжему человеку то, что и сам держал до поры до времени в секрете. Но, видимо, решился:

— Поселыцики у Гурана — люди звероватые и хваткие. Поначалу ко всякому, кто на его земли проникал, просто приглядывались, далеко не пускали, а потом шалить стали, постреливать да грабить. Люди начали, по слухам, пропадать. Контрабандисты да старатели. Их вроде никто не спохватится, а добычу солидную взять можно.

— Выходит — разбоями промышляют?

— Выходит, так, — вздохнул Егор. — В последнее время сами стали табуны у монголов отбивать. Мои люди сказывают, в тайге на таборе Тобурчинова, первейшего помощника Гурана, лошади пасутся с монгольскими клеймами и подкованы не по-нашему. Две недели прошло, как их пригнали со стороны Ойского перевала… А по весне охотники показали мне в одном из урочищ костровище, что из-под снега вытаяло вместе с обгорелыми костями. Не иначе кого-то из бергалов![22] подкараулили с добычей, убили, а после на костре сожгли, чтоб золото добыть.

— Золото? — опешил Алексей. — Каким образом?

— Самым простым, — усмехнулся Егор, — старатель обычно, пока золото моет, в тулуне его, мешочке таком кожаном, на шее держит, а после, когда домой возвращается, песок и самородки в подкладку да в швы одежки своей немудреной прячет. Просто так золотишко не прощупать, так хунхузы для быстроты дела приспособились убитых в костер бросать, а потом только и остается, что золото из золы выгрести да пепел сдуть…

— Так это ж настоящая шайка! Почему ж ты исправнику или тому же Тартищеву об этом не докладывал?

— Надо прежде доказательства добыть, чтобы все по форме доложить, а у меня их пока шиш да маленько! — Он скептически усмехнулся. — Если б у меня только один Анчулов был! — Он вздохнул и опять потянулся к портсигару. — А шайка там приличная. Гуран своих особо доверенных людишек хорошо подкармливает. В хоромах своих привечает, красивыми девками на ночь одаривает, самогоном или аракой[23] поит, а потом как бы ненароком жалуется на кого-нибудь, кто ему мешает. После исчезают его обидчики или просто неугодные бесследно. И ослушников убивают.

Причем мучают их изрядно. Или на муравейник голым кинут, или к дереву тоже голяком привяжут на потраву мошке. За сутки бедолага в кусок мяса обращается. И вожаки у них свои, и устав молчания… Шайка — она и есть шайка! Со звериными законами и порядками!

— Ладно, собирайся! — Алексей затолкал «смит-вессон» во внутренний карман форменного сюртука, натянул фуражку на голову. — Поехали в контору! По дороге договоримся, как вдове объяснять, по какому поводу заявились.

Уже на пороге Алексей остановился и с недоумением посмотрел на Егора.

— Одного не могу понять: как твои люди сумели заметить Михаила Кретова возле амбаров за несколько минут до пожара? Я бы смог в это поверить, если б Марию Викторовну не видел раненую, если б Михаил ее на руках в дом не относил… Мы же с ним в одной комнате спать улеглись. Потом вместе на завод помчались, когда узнали о пожаре и о смерти Тригера…

Егор угрюмо посмотрел на него:

— Заметьте, Алексей Дмитрич, Михаил Корнеич, когда прибыл вместе с вами, был одет точно так же, как и человек, что бродил возле амбаров. Сторож, что донес мне об этом, давно на заводе служит, Михаила Корнеича хорошо знает.