Семья Наливайко - Федор Кравченко

На стене большой комнаты висела зеленая картина с плоским изображением дворца и кипарисов. На потертом диване сидели две учительницы: одна из них упаковывала детские ботиночки, другая рассматривала новенькие учебники с голубыми обложками. Из-за стола поднялась маленькая женщина в черном пальто и меховой шапочке, одетой набекрень. Были у нее розовые щеки, толстые детские губы, и вся она казалась почти девочкой. Но серые глаза глядели строго, а морщинки под глазами старили ее лицо. Она спросила, окидывая взглядом незнакомого человека с чемоданом и костылем:

— Вы к кому, товарищ?

— Могу и к вам, — сказал Максим.

— Садитесь. Я Глазухина. Если вам нужна работа, вы попали по адресу. — Глазухина улыбнулась и скороговоркой спросила: — Математик, литератор, историк?

— Агроном, — ответил Максим. — И биологию читал… Дарвинизм могу…

— Марья Андреевна, — обратилась Глазухина к пожилой учительнице, рассматривавшей учебники. — Я вам биолога нашла. Знакомьтесь.

Учительницы оживились. Максим шутливо замахал руками:

— Что вы меня уже сватаете, я еще вдоволь не нагулялся…

Спустя несколько минут они уже беседовали, как старые знакомые. Максим рассказывал свою историю. Глазухина рылась в каких-то списках. И вдруг почти закричала:

— Вот… Кл. Наливайко… Значится по седьмой школе. Это школа при корейском колхозе. Сейчас я позвоню в «Красный путь», вызову ее к телефону.

Пока Глазухииа вертела ручку старого телефонного аппарата и кого-то убеждала, что ей срочно нужен колхоз «Красный путь», Максим не находил себе места: он взволнованно ковылял по комнате, гремя костылем, потирал руки, ерошил короткие волосы. Он почти не слышал, о чем говорила Глазухина, и когда она наконец объявила, что в два часа Клавдия будет у телефона, Максим побледнел и ухватился рукой за стол, чтобы удержать равновесие.

— Вот пока все, — сказала Глазухина улыбаясь. — Теперь вы можете отдохнуть… Если голодны, я организую пропуск в столовую. Здесь имеется столовая для инвалидов…

Максим был голоден, но боялся покинуть комнату, где висел телефон. Он уже ждал звонка, хотя до назначенного времени оставался еще целый час. И он был прав: звонок раздался на двадцать минут раньше. Глазухина подбежала к телефону, прижала к маленькому розовому уху черную грубую трубку.

— Товарищ Наливайко? Что? — Глазухина засмеялась, глядя на заволновавшегося Максима. — Клавдия? Правильно?

Максим прислонился к стене, нетерпеливо ожидая той минуты, когда Глазухина передаст ему трубку. Руки у него тряслись. Он прижимал их к груди, чтобы скрыть это. Зажав нижнее отверстие трубки, Глазухина строго сказала: «Успокойтесь». И продолжала разговор, чтобы дать возможность Максиму овладеть собой.

— А у нас в списках значится Наливако. Что, описка? Я так и думала. Ну, очень хорошо, что ошибка исправлена. Постойте, не бросайте трубку. Нет, нет, ради этого я не стала бы вас беспокоить. Есть более важное дело. Сейчас с вами будет говорить один товарищ.

Шутливо хмуря брови, Глазухина передала наконец трубку Максиму. Он крепко прижал трубку к правой скуле, чтобы незаметно было, как дрожит рука.

— Клава!.. Клавочка… Клавуся… — кричал он в трубку, забыв, что на него смотрят посторонние люди. — Здравствуй, родненькая. Ты ждала меня, да? Ну, конечно. Это я, Максим. Да что ты, миленькая, кто же тебя здесь будет разыгрывать? Я… Я… Вот товарищ Глазухина может подтвердить… Живой и невредимый… Да, да, сегодня приехал. Клавочка! Что? Я ничего не слышу. Клав…

Максим растерянно поглядел на Глазухину:

— Нас прервали…

Глазухина взяла трубку и принялась опять вызывать колхоз «Красный путь». Она долго стояла у телефона, дула в трубку, наконец объявила:

— Колхоз «Красный путь» не отвечает.

Желая успокоить Максима, Глазухина сказала:

— Сейчас я устрою вам подводу. Раз это она, не теряйте времени и поезжайте в «Красный путь».

V

Глазухина проводила Максима в большой белый дом, в котором помещались райком партии и райсовет. Она постучала в дверь, на которой висела табличка с фамилией «Утеев», написанной по-русски и по-казахски. Из кабинета донеслось глухое «пожалста». Максим вошел вслед за маленькой женщиной в кабинет.

На полу лежал малиновый, с зеленым орнаментом ковер; у стола, покрытого красным сукном, стояли тяжелые, обтянутые кожей кресла. Привычный вид обстановки хорошо подействовал на Максима. Он с любопытством рассматривал казаха в черной гимнастерке, ругавшего кого-то по телефону за задержку выгрузки вагонов с саксаулом.

— Что вы себе склад устроили на станции? — кричал Утеев, не обращая внимания на вошедших. — Вы знаете, что вагоны для другой цели нужны? Что? Надо найти людей! Вот школа и то нашла выход — выгрузила своими силами. Словом, если завтра к утру не выгрузите, мы посоветуем начальнику станции передать ваше топливо другой организации. — Утеев помотал головой, пробормотал что-то по-казахски и, заметив посетителей, улыбнулся: — Что тебе, товарищ Глазухииа?

Маленькая женщина представила Максима.

— Нужна подвода, — сказала она. — Семья товарища находится в двадцати километрах отсюда… В колхозе «Красный путь».

Утеев сузил глаза до такой степени, что исчезли зрачки. Темная, почти коричневая рука с тонкими пальцами неспокойно зашевелилась на красном сукне стола.

— Да… — протянул он задумчиво. — Конечно, товарищу помочь надо… Но у меня нет подвод.

— Я знаю, что у тебя нет, — сказала Глазухина, сдерживая улыбку. — Я думала, что ты кого-нибудь попросишь… Или прикажешь… У нас ведь много организаций…

— Да… Хорошо сказать… прикажешь, — проговорил Утеев, вздыхая. — Вчера я всех ругал на совещании. Сегодня горячка началась. Наш завхоз вывозит саксаул. Райпотребсоюз послал за товарами… «Заготзерно» хлеб на станцию возит… Ну, кто еще? — Утеев снова вздохнул. — Хорошо, приходите утром, как-нибудь устрою.

— Я бы хотел сегодня, — сказал Максим, думая о том, с каким волнением ждет его Клавдия в «Красном пути». — Извините, если нельзя.

Ему вдруг стало неловко за себя, он виновато прибавил:

— Конечно, отрывать подводу или машину в такое время… Я просто не подумал об этом…

— У меня лично только верховая лошадь, — сказал Утеев. — Я верхом езжу. Если бы вы могли…

— Нет, мне легче пешком, — пошутил Максим и начал прощаться.

Глазухина вышла вслед за ним и в коридоре сказала:

— Пойдемте, я вас устрою, переночуете в средней школе… у директора… а завтра уедете.

— Вы думаете, что мне так легко дожить до завтра? — шутил Максим, чувствуя какое-то возбуждение. — Кто это сказал: не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня?

— Один день можно потерпеть.

— Нет, я сегодня же буду там. Что для нас, фронтовиков, какие-нибудь двадцать километров? — Он с благодарностью пожал руку Глазухиной. — Спасибо, я как-нибудь на своем костыле доеду.

Тяжелое путешествие предстояло ему, по, решив действовать, он никогда не колебался. Он не послушался Глазухину, советовавшую хотя бы чемодан оставить. В чемодане были подарки, которые он купил в Алма-Ате для Клавдии и Ленечки. Он решил во что бы то ни стало сегодня же попасть в «Красный путь».

Глазухина долго смотрела из окна на дорогу, по которой, прихрамывая, ушел Максим. Она, может быть, не без зависти думала о женщине, ради которой инвалид предпринял такое путешествие.

Максим шел, ориентируясь по телефонным столбам. Неожиданно столбы свернули в сторону от дороги и пошли напрямик, пересекая изрезанное белыми рвами заснеженное поле. Где-то впереди они снова вышли на дорогу. Вдали белели горы. Впрочем, Максиму казалось, что они не так уж далеко. Он шел, размышляя: «Где же колхоз, если горы так близко? Или колхоз находится в горах, или дорога у самых гор сворачивает куда-нибудь в сторону…»

Если бы Максим знал, где находится колхоз «Красный путь», он шел бы напрямик, чтобы скорее добраться «домой». Да, дом его теперь находится в неизвестном колхозе, где живет Клавдия с маленьким сыном.

Приближался вечер. Максим спрашивал встречных женщин-кореянок, нельзя ли пройти напрямик. Они плохо понимали его, но все же не советовали сворачивать с дороги. Он продолжал идти и удивлялся: горы все так же были далеко.

Он шел весело, иногда помогая какой-нибудь кореянке поднять на плечи сноп курая. А то задерживал пожилого казаха, ехавшего верхом на ослике, закуривал вместе с ним и, покивав головой, шел дальше. Половину пути он прошел быстро и почти незаметно.

Телефонные столбы, торчащий из-под снега желтый бурьян, далекие тополя — все это было слишком привычным и никак не вязалось с его представлениями о Средней Азии. Но вот он заметил посреди пустого поля домик с вывеской над крыльцом и, несмотря на усталость, подошел ближе. Он прочел вывеску: «Кара-Курганское лесничество» — и улыбнулся: вокруг ведь не было ни деревца, ни кустика.