Семья Наливайко - Федор Кравченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кореец залез на минусу в яму, подбросил в топку сноп соломы и, улыбаясь, проводил Максима в смежную комнату.
Здесь на сверкавшей от электрического света циновке сидело несколько человек. Все они были похожи друг на друга. На низеньком столике стояли пиалы и тарелки с капустой, кусками мяса, белыми рисовыми лепешками. Круглолицый кореец лет сорока наливал водку в стаканы, когда ему подали записку от дежурной сельсовета. По-видимому, это и был председатель. Он внимательно прочел записку и кивнул корейцу, сопровождавшему Максима:
— Сон, усади товарища.
— Снимайте ботинки, товарищ, — сказал Сон, — и садитесь.
Максим недоумевал. Тогда Сон снял валенки, затем помог Максиму расшнуровать ботинки и потянул его за собой на циновку. Максим не успел опомниться, как ему дали стакан водки и вилку.
— Отдыхайте, — сказал председатель улыбаясь.
Гость рад был напиться так, чтобы обо всем забыть.
Но после первых глотков водки захотелось есть, и он, опьянев, стал закусывать мясом, рисовой кашей. Все было так наперчено, что забивало дух. Он был рад, что на него не обращают внимания. Насытившись, он оглядел пировавших с ним корейцев. Что означало это пиршество?
Председатель то весело болтал по-корейски, то напевал песенки, позванивая ложками. Максим с тоской смотрел на незнакомых людей. Угнетало то, что все говорили на непонятном ему языке. Председатель, как бы вспомнив о госте, протянул ему стакан с белесой жидкостью, которую Сон наливал из большого медного чайника.
— Пейте, товарищ, это наша корейская буза.
— Да по какому же поводу мы пьем? — спросил Максим, с удовольствием отпивая глотками вкусную бузу. — Что у вас, не пойму, свадьба, что ли?
— Да, да, свадьба, — сказал председатель, словно обрадовавшись, что гость догадался, в чем дело. — Сона женим. Сон, иди сюда, чокнемся. — Председатель засмеялся и продолжал: — Племянник мой, сопляк (кореец с особым удовольствием произнес это слово), гулял с девушкой… А его военкомат вызвал… Оказалось, надо жениться. Завтра в военкомат, а сегодня женим. Они, черти, авансом жили…
Корейцы хохотали, глядя хмельными глазами на председателя. Сон мотал головой, разливая бузу. Он сердился на дядю.
В комнату вошел русский в шинели и старой красноармейской фуражке. Крикнув что-то по-корейски, он, как у себя в доме, не спеша снял сапоги, поставил рядом с ботинками Максима и подошел к столу.
Председатель помахал ему рукой:
— А, товарищ Громов, садитесь.
— Черти, опять женщин забыли пригласить, — добродушно ругнулся Громов, садясь подле Максима. — Дурацкий обычай. Вы же нудные без женщин, как столетние ишаки…
— Товарищ директор, — с нарочитой строгостью сказал председатель, — вы у меня в доме, а не в МТС — не кричите…
— Ладно, дьяволы, давайте выпьем!
Чокаясь с председателем, Громов сказал:
— Ну, будь здоров, Ким! Если ты и сеять будешь так, как пьешь, — далеко пойдешь.
— Пять лет сею — и, кажется, ничего, — возразил Ким.
— Этот год будет самый трудный, — сказал Громов, осушив стакан. — Смотри, чтоб не сесть маком…
Корейцы захохотали; им, по-видимому, нравились остроты Громова. Теперь они все заговорили по-русски, перебивая друг друга, и Максим повеселел. Он взял Громова за локоть и сказал ему на ухо:
— Первый раз в жизни гуляю на корейской свадьбе. Оказывается, пьют, как и у нас.
— На какой свадьбе? — громко спросил Громов, окидывая взглядом сидевших у стола корейцев. — Что же вы от меня скрыли, ребята? Кто из вас женится?
Снова все засмеялись, а Сон, лукаво поглядев на Кима, объявил:
— Я женюсь… на вашей бабушке.
Громов догадался, что Максима разыгрывали, и укоризненно покачал головой:
— Зачем же гостя обманывать… и Сона конфузить. — Обращаясь к гостю, он объяснил: — Это у Кима сегодня праздник по случаю того, что он начал танки строить. Да, да… Танки корейского колхоза начинают фашистов бить. Ким лично сто тысяч рублей на танки дал. Стоило по этому поводу выпить ведро бузы… Ну, ребята, кто хочет кушать, кушайте потихоньку. Нам с Кимом надо потолковать.
Максим невольно прислушался к их разговору. Ему показалось, что кореец назвал его фамилию. Громов повысил голос.
— Словом, ты не крути, Ким, — сказал он. — Все равно придется выделить десять человек на курсы трактористов. Иначе я тебя и обслуживать не стану. Мужчин у тебя много…
— Откуда у меня мужчины? — возмущался Ким, хотя рядом с ним сидели молодые корейцы. — Одни калеки остались. Все мои мужчины у Княжанского на шахте… Он, кажется, скоро и женщин заберет. Такую программу развернул…
— Княжанский? — неожиданно для самого себя вмешался в разговор Максим. — Вы знаете Княжанского?
— О, даже слишком! — засмеялся Громов. — Они вдвоем за одной женщиной ухаживают.
— Ну, ну, — рассердился кореец, — Клавдия Михайловна не заслужила таких шуток. Она замечательный человек. Правда, немного надоедает просьбами: то ей молока для учительских ребятишек отпусти, то барана для самих учителей зарежь. Она в школе профсоюзный вождь, — в шутку прибавил Ким. — Даже у мужа умеет кое-что выдрать для школы.
— Княжанский — ее муж? — глухо спросил Максим.
— Вы ее знаете? — в свою очередь спросил кореец. — Да, это замечательная пара. — Он подмигнул Громову. — Я уж старался отбить ее — не помогло. Она женщина постоянная.
Кореец и Громов снова заговорили о своих делах. Максим принялся пить бузу. Он вдруг почувствовал желание поскорее уйти отсюда. Поехать в «Луч», где мать осталась…
Пирушка кончилась, и Максим понял, что это был обыкновенный ужин. Веселье прекратилась, как только женщины убрали стаканы и пустые пиалы. Максиму было неловко: он основательно захмелел. Хотелось подняться, но дремота приковала его к циновке. В голове помутилось. Голоса вокруг него затихли, постепенно все поглотила тьма.
…И вдруг он увидел, как распахнулась дверь и на пороге появилась Клавдия. Она искала кого-то глазами. Ким весело сказал:
— Ну, вот и женщины к нам идут.
Кореец протянул Клавдии стакан с бузой, но она, словно не замечая никого, шла к Максиму. Он поднялся ей навстречу. У нее было светлое, улыбающееся лицо, такое, каким оно запомнилось Максиму с первых дней совместной жизни.
— Я тебе Леньку принесла, — сказала Клавдия. — Тебя обманули… Леня не умер, вот он у меня за спиной. Возьми его…
Она повернулась к нему спиной, и Максим с радостным криком потянулся к ребенку. Но вдруг увидел, что это не Леня, — это была маленькая кореянка.
Клавдия посмотрела на Максима через плечо и засмеялась, обнажая большие белые зубы. Максим повалился на циновку и зарыдал.
…Проснулся он с мокрым от слез лицом и увидел склонившегося к нему Кима. Вокруг — никого. На циновке не было никаких признаков вчерашнего пиршества. В углу лежали аккуратно сложенные подушки и разноцветные ватные одеяла, — покрытые белыми кружевными накидками.
— Что-то приснилось? — участливо спросил Ким, глядя на Максима понимающими глазами. — Наверное, родные края приснились? — Кореец почему-то вздохнул.
Максим сел на циновке рядом с корейцем и спросил:
— Скажите, учительница Наливайко брала у вас вчера машину? Вечером?
— Вчера вечером? — Ким лукаво подмигнул. — Вчера вечером к ней муж приехал, а в такие вечера ее не вытянешь из дому… А почему вас это интересует?
Максим ответил уклончиво:
— Да так… Я мог тоже уехать с той же машиной… с которой она должна была уехать. Ну, думал, что прозевал.
— Зачем вам уезжать? — сказал кореец. — В записке сказано, чтоб я вас устроил. Оставайтесь, пожалуйста.
— Нет, — решительно сказал Максим, начиная собираться в дорогу. — Я в Россию вернусь. В колхоз «Луч»… Там у меня мать-старуха. Так что прощайте…
VIII
Из-за горы показалось багряное солнце. На него еще можно было смотреть. Облака, туманная полоса в горах, снег — все было окрашено в красновато-золотистый цвет.
Верхушки тополей зажглись от солнца. Над ними вился белый дым, шедший из дымоходов. Над домами показался силуэт всадника, он как бы плыл в воздухе. Трудно было разглядеть дорогу, тонувшую в ярко освещенной полосе тумана.
Максим озирался по сторонам. Он не мог найти дом, в котором жила Клавдия. Белые домики были похожи друг на друга. Максим подумал, что в эту минуту Клавдия, быть может, смотрит на него. Она, пожалуй, побоится идти в школу и сорвет урок.
Не торопясь, Максим вышел на дорогу. У сельсовета стояли телеги, хотя дорога была покрыта глубоким снегом. Казахи в огромных лисьих шапках сосредоточенно поили лошадей. Может быть, они могли бы подвезти? Но он только на мгновение задержался возле них и заковылял дальше. Ему не хотелось уходить, но он упрямо продолжал идти.