Семья Наливайко - Федор Кравченко

Когда Клавдия скрылась за углом соседнего дома, Анне Степановне вдруг захотелось догнать ее и еще раз поблагодарить за «заячину». И пусть Клавдия не сердится на свою строптивую родственницу. Она, Анна Степановна, потому и ворчит, что любит Клавдию…

Пробежав немного, Анна Степановна увидела не грузовик, а сани, подле которых стоял высокий мужчина в шубе. Как только Клавдия приблизилась к нему, он ловко набросил на нее огромный тулуп и, приподняв на руках, усадил в сани. При этом он, кажется, поцеловал Клавдию, а она рассмеялась, как от щекотки…

Когда сильные черные лошади понесли Клавдию в сторону «Красного пути», как бы разрывая густую сетку снегопада, Анна Степановна с тоской посмотрела на освежеванного, холодного, словно лед, зайца. Он жег ей пальцы, как украденный саксаул.

Медленными шагами возвращалась она к себе домой, размышляя, как поступить. Вдруг захотелось эту драгоценную «заячину» швырнуть в снег вместе с кошелкой…

II

Максим приехал в Бузулук поздно вечером. Смутно выступали в темноте белые стены домов, в сыром воздухе носился запах дыма. Где-то топили соломой, и дым стлался над улицей, вызывая в душе Максима неясные воспоминания о далеких Сороках.

Он с трудом отыскал нужный дом, постучал в окно. Сердце колотилось так, что он невольно прижал к груди руку, державшую костыль, — словно хотел замедлить удары сердца. Дверь открыла заспанная, недовольная женщина.

— Это дом номер двадцать три? — спросил Максим, стараясь разглядеть лицо женщины.

— Это. А вам кого нужно? — Голос хозяйки дома был сухим и неприветливым. — Говорите скорее, а то холодно.

— Я муж Клавдии Михайловны, — сказал Максим.

— Какой Клавдии? — хозяйка явно недоумевала, и Максим тоже ощутил холод.

Вдруг женщина сказала, переменив тон:

— Клавы? Господи, вы ее муж? Входите, пожалуйста, что ж мы стоим на улице.

Максим вошел в темные сени, где по-домашнему пахло свежеиспеченным хлебом, и его охватил озноб. Только на одно мгновение вспомнилась жалоба матери на то, что письма ее возвращались «за ненахождением адресата». «Мало ли какие штуки выкидывает почта», — думал он, вдыхая теплый воздух чужого дома.

На окне в синем блюдечке беспокойно шевелился желтый огонек коптилки, едва освещая часть стола и примыкавшую к нему деревянную кровать. На кровати лежали два мальчугана, выпучив удивленные глаза. Пока хозяйка прикрывала дверь, чтобы не просачивался холод из сеней, Максим взволнованно оглядывал комнату.

— Садитесь, садитесь, — сказала хозяйка, беря у гостя чемодан и заботливо пододвигая тяжелый дубовый стул. — Рассказывайте, откуда же это вы. Ой, вы только не смейтесь надо мной, что спрошу, я всех спрашиваю… Не приходилось ли встречаться с капитаном Парфеновым? Он по политической части. Партиец. Тоже на Украине воюет, и вот уже третий месяц нет писем.

— Нет, не приходилось, — сказал Максим, недоумевая, почему хозяйка не зовет Клавдию.

Словно угадав его мысли, хозяйка прошептала:

— Господи, а ваша бедная Клава… что она пережила! Все не знала, что ей делать: верить или не верить, что муж пропал без вести… Мы уж тут ее все развлекали…

— Да где же она? — нетерпеливо спросил Максим.

— Ой, это я спросонья, — сказала женщина. — Вы, наверное, ищете ее… А я… а у меня… вы знаете… она и адреса не оставила.

— Значит, она уехала?

— Уехала. А куда — не знаю… — Хозяйка вздохнула. — Она, бедная, так переживала. Никакая работа не шла в голову. Вещи продавала, тем и кормилась. И все на станцию бегала. Тут эшелоны с ранеными проходят. Одна старушка, наша бузулукская, своего сына встретила… Так с тех пор и Клава все высматривала: может быть, мужа увидит. Хоть раненого… А потом какую-то женщину встретила… знакомую учительницу, что ли… И за пять минут собралась, чтоб поезд не прозевать. Я ей и вещи помогала тащить. Будто бы в Алма-Ату уехала…

— С ребенком она?

— С сыночком… Он такой потешный, ваш Ленечка. Мои мальчуганы очень баловали его…

— Значит, так ничего и не знаете? И не писала совсем?

— И не писала… — В голосе женщины прозвучала обида. — А я ее, как родную, приютила. Да у нее много забот всяких. Я и не сержусь… Она добрая…

С тяжелым сердцем ушел Максим из дома, спеша на станцию, хотя знал, что поезд будет не скоро.

В вагон столько людей набилось, что даже полки для багажа были заняты ими. Везде виднелись головы или ноги пассажиров. Люди лежали на полках, сидели на чемоданах и мешках, заполнив все свободное пространство. Шинели, пальто, шапки-ушанки, фуражки, белые пушистые береты, валенки, боты, туфли — все это разнообразило внешность людей, и в то же время все они чем-то были похожи друг на друга. Лица запылены, закопчены, мужчины не бриты…

На одной из нижних полок сидели инвалиды войны. Они сосредоточенно играли в домино. В вагоне было шумно. Обрывки фраз и песен, кашель, крик детей — все смешивалось в бессвязную музыку. Время шло медленно, и Максим, не зная, чем заняться, решил присоединиться к раненым бойцам. Играя в домино, он насвистывал украинские мелодии. Юноша с рыжим пушком на подбородке без особого любопытства спросил:

— Далеко едешь?

— В Среднюю Азию. А что?

— Да так… Скучно, потому спросил…

К Максиму подсел пожилой человек в командирской шинели и тоже спросил, закуривая:

— В какие места едете, товарищ?

— Говорю же: в Среднюю Азию.

— Я понимаю. Но куда именно?

— Сам не знаю куда. Я семью ищу: сына, жену…

Пожилой человек покачал головой и сдержанно улыбнулся:

— Средняя Азия — не совсем точный адрес.

— Хотя бы компас достал, — пошутил юноша.

Бойцы перестали играть, всех занимал теперь разговор. Скучающие пассажиры повеселели. Тут и там раздавались голоса:

— Жену можно без компаса найти.

— Не всякую. Иная рада, что от мужа избавилась, на край света удрала.

Максиму неприятна была эта болтовня. Он уже пожалел, что откровенно сказал о своей цели.

Поезд с однообразным шумом шел в бескрайней степи. Мимо окон проплывали серые пятна курая. Над горизонтом тускло желтело небо, оно как бы увядало к вечеру.

Чтобы замять неприятный разговор, пожилой человек спросил, угощая Максима папиросой:

— А с какого фронта?

— На Украине воевал, — сдержанно ответил Максим, — на родине у себя.

— И я… у себя на родине… — сказал пожилой человек и почему-то вздохнул. — Тоже на Украине. Ну, а как же это вы все-таки семью ищете без всякого адреса?

— Пока без адреса… То есть у меня был один адрес, да он не пригодился, — сказал Максим, скупо улыбнувшись. — Решил так попробовать… Все равно делать нечего, пока нога не зажила…

— А вы ко мне приходите, — сказал пожилой человек. — Я дам такую работу, что и с больной ногой работать сможете.

— Спасибо, мне бы сначала семью найти.

— Вместе будем искать… Серьезно, приходите. Я до фронта в горсовете работал. Запомните на всякий случай фамилию: Вершинин… Я вас устрою.

— Вы говорите так, будто сами уже устроились.

— Можете не сомневаться, — сказал Вершинин смеясь. — Я ни одного дня в простое не буду. Точно. — И прибавил уже серьезным тоном: — С инвалидами буду работать. Товарищам написал, так мне уже и работу подыскали.

Они долго говорили о делах на фронте, о наступлении Красной Армии. Ближе познакомившись со своим спутником, Вершинин рассказал о себе. Он вырос на Украине и собирался вернуться в Киев после войны.

За окнами постепенно темнело. Чувствуя усталость, Вершинин взобрался на верхнюю полку и, укладываясь спать, сказал Максиму:

— Смотрите, товарищ, уговор дороже денег.

Вскоре послышался храп: Вершинин уснул богатырским сном.

Поезд шел в пустом темном пространстве, где, казалось, не было никаких признаков жизни. Изредка покрикивал паровоз; мимо окон проплывали фонари, высвечивая на мгновение лица дремлющих пассажиров.

Максим долго не мог уснуть. Вспоминал, как Клава с сыном провожала его. Ленька махал пухленькой ручкой, но лошади его занимали больше, чем отец. Клавдия повернула сына лицом к Максиму, однако ничего из этого не вышло: помахав отцу ручкой, мальчик опять начал смотреть куда-то в сторону. Максим понимал, что Леня еще совсем крошка, но все же обидно было. Теперь Леня, наверное, по-другому встретит отца… «Надо будет купить ему игрушки в Алма-Ате, — подумал Максим, — какой-нибудь заводной танк, что ли. Как бы там ни было — парень».

Он улыбался, представляя себе сына в длинных штанах.

С верхней полки свесилась голова Вершинина:

— Слушайте, товарищ, вы не спите?

— Не сплю.

— Про сына думаете?

Максим молчал. Вершинин засмеялся.

— Мне мой Вася приснился. Знаете, он у меня уже третий год в школу ходит. Так вот, приснилось, будто я своего Васю первый раз в школу веду. Чертовски приятная минута для отца. Точно. — Он вдруг прибавил со вздохом: — Когда он в школу пошел, я на Дальнем Востоке был…