Химера - Джон Барт

О. Тем не менее я, заскрежетав зубами, продолжал:

- Год или два, убравшись из Коринфа, я поскитался по Пелопоннесу, при случае подрабатывая, осматривая достопримечательности, восстанавливая, как мог, по памяти Схему. Я чувствовал, что в основном завершил первую ее четверть, квадрант Ухода: с моим зачатием и метрикой все было в порядке; Главк мертв; приобрел я и предписанный шрам, метку на память о том, что могло сойти за его попытку убить меня; в подобающем случаю мраке пересек я своего рода порог, у колодца в священной роще получил предписания по путешествию от удостоверенного Spielman'a, под псевдонимом отправился на запад. Достигнув на Элидском взморье песчаного Пилоса, я подумал было, что правильно будет отплыть оттуда гребцом, скажем, на первом же отправляющемся на запад суденышке, чтобы начать тем самым второй квадрант - Инициацию - путешествием по ночному морю.

Но чем дальше я прочесывал берег, тем сильнее одолевали меня сомнения, с той ли я ноги на самом деле начал. Даже со скидкой на определенную гибкость Схемы, мне не верилось, что кто-то из легендарных героев мог начинать главные свои деяния с кровью, как мы это называем, на руках: Одиссей и Эней, если ограничиться двумя Полиидовыми "персонажами из будущего", в самом разгаре своей карьеры будут вынуждены с превеликими трудами вернуться по своим же следам назад лишь для того, чтобы придать земле оставшегося без погребения случайно потерянного сотоварища по плаванию. Недостаточно, на мой взгляд, ясно было и на что же я в точности нацелен - пусть даже чисто внешне: по моим сведениям, ни один герой не отправлялся на запад просто из соображений Схемы; на самом деле, столько же начинало, отправляясь на восток, с тем чтобы потом на запад возвращаться домой. Коли, насколько мне было известно, за вычетом Коринфа я оставался бездомным, добраться туда при моем нынешнем курсе потребовало бы кругосветного плавания, - а Полиид напророчил нам несколькими годами ранее, что шарообразность земли не будет обсуждаться, а тем паче доказываться на протяжении еще многих веков. Наконец, когда я однажды поутру с ленцой пописывал на бережку (как упомянутый Полиидом безымянный менестрель), мне показалось, что над горизонтом машет крылом белый конь. Возможно, это парила чайка - расстояние было большое, а я занят тем, что выводил воображаемыми буквами свое имя, - но на ум мне пришли волшебный Пегас, модельные сандалии Персея - и полное отсутствие любых приспособлений у меня самого, кроме разве что сжимаемого в руке орудия, которое доселе только и сумело, что впутать меня в немалые затруднения. Короче, я почувствовал, что, прежде чем я смогу продолжить свою карьеру, мне желательны по меньшей мере три вещи: ясный совет по поводу очищения от вины; большая определенность в общем направлении моих героических свершений - с конкретными противниками, целями и заданиями; волшебное оружие, средство передвижения или секрет, с помощью которых можно было бы приняться за работу. И за всеми тремя обращаться следовало либо к пророку, либо к богам; чтобы не тратить времени зря, я обратился сразу по обоим адресам, останавливаясь для молитв в каждом храме Афины, попадавшемся мне на обратном пути к Полииду.

- Афины?

Почему не Афродиты?

Занимать одним и тем же рассказом одновременно и жену и любовницу - дело непростое. "Де-Де, баловень Афины, умер ведь, Филоноя, в роще Афродиты, верно?" - "Ну да". А я, Меланиппа, всю ночь промариновался в дыре богини пола. Ну и? "Беллерофону нужна была не любовь, а совет. Придя в Тиринф - ближе, как подсказывало мне чутье, подходить к Коринфу было небезопасно, - я получил и то и другое".

- Гм.

Гм.

Беллерофону хотелось бы никогда не начинать этого рассказа. Но он его начал. Тогда он хочет умереть. Никак. И вот он мучительно воссоздает его для своей милой амазонки, как однажды уже мучил им терпеливую Филоною. (Покойный) Де-Де грезил наяву о езде на белом коне, пока в ночном кошмаре кобылицы не перевернули всю его жизнь, и по совету Полиида однажды даже пропостился пять дней и пять ночей в коринфском храме Афины, чтобы разузнать, как это чудо отыскать. На пятые сутки - так он мне рассказывал, ведь верно? - ему показалось, что он услышал слова богини: "Отыскать Пегаса проще простого; он околачивается среди колодцев и зарослей моей сестрицы; удивительно, что ты ни разу не видел, как он там пасется. А вот поймать и оседлать его - совсем другое дело; вот что тебе для этого нужно". Она сняла и вложила ему в руку опоясывавшую ее тунику тонкую золоченую уздечку. Но, проснувшись, в руке он, совсем как я позже, сжимал лишь свое вялое орудие - так он, распалившись, рассказывал нам с Сивиллой на следующий вечер в роще, ну да, в последний в его жизни вечер, когда он дал себе волю, бросился спасать папашу, пошел скоту на корм. В подлинной "Беллерофониаде" это обычно фигурировало в более раннем отступлении.

Итак: на пути в Тиринф мне пришло в голову попробовать еще раз - то есть Беллерофон решил сделать то, что сделал покойный Де-Де. Первые две ночи - ничего; храмы те были обычными придорожными святилищами, где все, что я сумел уловить, - расплывчатый черно-белый образ коня, наподобие провиденного на ранней стадии Полиидом. На третий день я пришел в Тиринф, где N аря Прета был достаточно велик, чтобы устраивать в нем самые пышные приемы. Там они с царицей Антеей меня и приняли как просителя; за обедом из пяти блюд (но я постился) я поведал им историю своей жизни (Первый Прилив, Глава Один) и попросил дозволения ложиться спать в оставшиеся три ночи моего поста прямо в храме.

- Места хватит, - сказал царь, средних лет монарх с вкрадчивыми манерами; в продолжение моего рассказа он вертел в руках свой столовый прибор. - И я полагаю, мы сможем устроить тебе очищение, если ты и в самом деле казнишь себя за это фиаско на пляже, - должен сказать, от своих людей из Коринфа я слышал более правдоподобные отчеты. Конечно, я не спорю, это не мое дело, но не слишком ли ты поспешно принимаешь на себя вину?

- Я убил своего брата, - настаивал я. - И отца тоже - я имею в виду приемного.

Прет вздохнул:

- О да, полубожество.

Я зарделся, но прикусил язык. Антея - женщина с острыми чертами лица, по возрасту находившаяся где-то между своим мужем и мной, - сказала:

- Лично я думаю, что тебе это на роду написано, и собираюсь приветить тебя на геройский лад, Беллерофон. Понадеемся же, что ты обретешь здесь то, ради чего пришел в Тиринф; Бог ведает, мы, чего доброго, сможем найти применение твоим побуждениям. И нет ничего дурного в умеренной толике честолюбия.

- Разве кто-то против честолюбия? - обратился к присутствующим Прет. - В его возрасте я и сам был честолюбив: пошел войной на своего братца Акрисия; женился на этой вот прекрасной ликийской принцессе - чем не деяния. Но я никогда не похвалялся налево и направо, что собираюсь стать звездой, а то и целым созвездием.

- Зелен виноград, - сказала Антея.

- В наши дни каждому мало быть порядочным мужем и отцом, - продолжал царь, - или вдумчивым администратором. Всем подавай геройство - пан или пропал.

Обидевшись, я отвечал - и это было, конечно же, правдой, - что, на мой взгляд, к цели направляло меня скорее не честолюбие, а определение. Вызвезживание - как свидетельствовали или еще засвидетельствуют примеры Ориона, Геркулеса, Кастора и Поллукса - для легендарных героев такой же естественный удел, как коронация для царевичей, смерть в бою для строевых солдат, забвение для простых смертных. Я не "выбирал" убивать Главка и своего брата, не выбирал себе в производители Посейдона, не выберу убивать чудовищ и все остальное. Все дело в Схеме…

- Ага… - Прет поднял палец. - Ты не выбирал своих родителей, дело ясное; рад также слышать, что ты признаешь более или менее случайный характер всей этой заварушки с кобылами. Но ведь никто не понуждает тебя гоняться за крылатым конем, верно ведь? К тому же, по своему собственному признанию, ты до сих пор не решил, что будешь делать, когда его поймаешь.

Он скорее поддразнивал меня, чем насмехался, но я не мог с ходу его опровергнуть. Я начал объяснять, сам впервые призадумавшись на эти темы, что в случае героев речь, похоже, не идет о выборе общей канвы их судеб, поскольку она предопределена, так сказать, Схемой; но каждый отдельно взятый герой может в любой момент, предположительно - по своему усмотрению, отвергнуться, если можно так выразиться, от самого себя и, как Ахилл, с обидой удалиться в свой шатер, вместо того чтобы гоняться за славой. Если он будет упорствовать в подобной никчемности, то по определению перестанет быть героем, подобно тому как наследный принц, отказавшись от престола, перестает быть наследным принцем. Без сомнения, это можно выразить еще лучше…

- Но это не для Беллерофона, - бросила своему мужу Антея. - Логика - для таких, как ты, а его дело - быть легендарным героем, и точка.

Я согласился, жалея, что наговорил лишнего. Прет пожал плечами: