Химера - Джон Барт

- Наш наставник улыбнулся. Как описать человека, который от семестра к семестру почти не походил сам на себя? В этом сезоне он, по-моему, был лыс, на подбородке - неопрятная щетина, дурно пах - вылитый козел; сезоном раньше он смотрелся львом, в следующем… к этому мы еще перейдем. Он указал, что соответствовать всем предварительным требованиям, предъявляемым геройством, еще не значит стать героем; на каждого младого Персея или Моисея - запакованного, сплавленного и спасенного - десяткам кандидатов приходится испускать в своих плавучих гробах дух, угрожая навигации и загрязняя литораль. Я не доказал, что являюсь сыном морского бога; Главково покушение на мою жизнь могло быть успешным. Ну а повернись все иначе и окажись, что в конечном счете я и вправду герой, мифография подсказывала, что в этом случае шансы уже на его выживание были весьма проблематичны, - но он мог, как отец Данаи Акрисий, прожить долгую и похвальную жизнь, прежде чем его настигнет воздаяние. Коли на то пошло, имелся также шанс, что детоубийственный эпизод окажется чисто символическим, этакий опасный момент в обществе моего прародителя, а не в его руках, - примером такого поворота событий могло бы послужить прободение кабаном бедра юного Одиссея, когда последний охотился со своим дедом Автоликом. Но как бы там ни было, сказал он, любому на твоем месте стоило бы поостеречься - как и на месте Главка, - тем более что покушения нужно ожидать буквально со дня на день. Мы уже отнюдь не мальчики, любой актуарий взвинтил бы наш страховой взнос.

- "Скажи нам, как все обернется!" - потребовал Делиад, как поступил бы и малолетний Исандр, дослушай он до этого места. Сказал бы, если бы мог, отвечал Полиид, но, как он ни сосредоточивался, единственное, что ему удалось из себя выжать, - образы двух причудливых зверей: прелестного белокрылого жеребца, как раз в этот миг родившегося на свет, и смутно виднеющегося сквозь дым его собственного дыхания чудовища о трех частях. Какое отношение имели они ко мне с Главком, сказать он не мог.

- Презрительно скривив свои красивые губы, - до чего ясно я себя вижу! - я сказал: "Жеребцу не обойтись без крыльев, чтобы попасть в наши стойла!" Напоминаю, доступ туда с момента моего зачатия был им заказан - политика, против которой я протестовал, находя ее противной природе и вызывающей нервозность у кобыл. Делиад, столь же расположенный к лошадям, как и я, был очарован идеей крылатого коня; ему хотелось, чтобы тот помог папеньке в состязаниях колесниц в рамках устрояемых аргонавтами тем же вечером погребальных игр. Здесь я сделаю трехчастное отступление…

Над моим мертвым телом. Да. Мы уже в трехчастном отступлении, разворачиваясь, повествование засасывает нас, как зыбучий кошмар! Порча Литературного Целого: ну да, так и есть, все так и портится, портится; все испорчено, повсюду порча. Ей-богу, я не то, чем привык быть, и ничем тут не поможешь. Но дело не в нехватке слов! Слишком многое надо сказать, вот на что жалуюсь я: высказать все-все-все - и при этом все сразу, а не то я забуду. Я уже позабыл половину того, что намеревался написать; перу этого не удержать; я наделал безумных маргиналий, примечаний к примечаниям о примечаниях; каждая фраза порождает две другие, четыре; из-за них я не могу заснуть; окоченели мои суставы; здесь холодно и сыро; мне тут же возлечь бы со своей тепленькой юной подружкой; вместо этого строчишь, строчишь ночь напролет, глаза покраснели, голова кружится - в отличной буду форме, когда вода повернет вспять, когда кончится долгий отлив! Что я говорил? Ну вот, ушло. Отступление от отступления не приведет в основное русло, так из болота не выберешься. "Держись на приливной волне", - говорят мне. Но кто? Моя любовница? Ерунда. Я знаю, кто застрял у меня в горле.

- Престолонаследие в Коринфе, - не мешкаю я, - об это мы, Беллер и Делиад, дразнясь, и спорили, высмеивая аргументы полиса. Первым, опередив меня примерно на час, родился Делиад, но, поскольку были мы близнецами, первородство, на взгляд многих, являлось чистой формальностью. Чаще в коринфских барах и темных аллеях сцеплялись из-за проблемы законнорожденности. Никто не отрицал, что у нас разные отцы, то ли поскольку считалось, что с близнецами так всегда и бывает, то ли потому, что наши манеры ни в чем не походили друг на друга, то ли из-за царских перебранок по этому поводу, о которых напропалую сплетничали все кому не лень. Консервативной можно было назвать позицию, согласно которой, так как Главк являлся царем Коринфа, его законный сын был законным наследником его титула, безотносительно к тому, кто родился первым; с этой точки зрения вопрос заключался единственно в том, кто из нас законнорожден, и, как было установлено несколькими страницами ранее, почти все склонялись к Делиаду по причине его схожести цветом со старой патиной глаз. Следуя более радикальному подходу, ежели производителем одного из нас послужил Посейдон, и биологическая законность, и первородство оказывались или по крайней мере должны были оказаться на вторых ролях, настоящая же проблема заключалась в том, как определить, кто из нас - если кто-то - полубог. Большинство стояло тут за меня, хотя, как не преминула отметить фракция Главка-Делиада, популярность доказательством не является. Кроме того, то, что было справедливо во многих подобных случаях (возьмем, к примеру, Геракла и Ификла) - что один из близнецов бессмертен, а второй нет, - выполнялось все же не всегда; каждый из нас мог оказаться как той, так и иной породы, посему эксперимент, в шутку предложенный Полиидом и всерьез воспринятый всеми остальными, по сбрасыванию нас обоих, скажем, в Коринфский залив с целью выяснить, кто из нас выживет, вызывал нарекания из-за своей неокончательности не меньше, чем из-за своей отвратительности, ибо он в лучшем случае погубил бы законнорожденного царского сына, а в худшем - прервал бы царскую династию, так и не положив конец диспуту.

- Позиции эти еще более распаляли и запутывали политические, исторические, даже логические соображения, например тот самый культ кобылицы - пережиток минувшей матриархальной эры, ведущий свое начало с тех дней, когда люди еще не осознавали, что причиной беременности является совокупление, а не магия. Самые воинствующие приверженцы этого культа отрицали, что даже Главк провозглашен царем по праву, и подстрекали Эвримеду к государственному перевороту. Кое-кто высказывался в пользу открытого дуумвирата близнецов, тогда как отдельные группы, цитируя всякого рода реальные и легендарные прецеденты, призывали в качестве мирного решения проблемы к совместному правлению, но в форме ежегодно чередующегося верховенства. На полном серьезе выдвигались даже такие откровенно иррациональные средства, как подбрасывание монетки: только боги знали, был ли один из нас полубогом, и если был, то который, а значит, пусть боги и решают, кому править Коринфом и т. д.

- С каждом годом доводы становились все горячечнее, все нерасторжимое сплетались с расстановкой политических сил. Главк, хотя и не предпринимал против меня в открытую никаких мер, демонстративно настаивая на равенстве в обращении с нами, не мог скрыть свою зависть и тревогу, особенно после того, как Полиид вынужден был признать рискованность "отцовства", когда речь идет о полубоге. Эвримеда, со своей стороны, любила обоих своих сыновей и не принимала ничьей стороны в дебатах о наследовании; даже в вопросе о моем отцовстве она, казалось, на фоне Делиада только пожимала плечами. Но в одном пункте сомнений не терпела: среди набегающих на берег бурунов на нее взгромоздился Посейдон, и никто другой.

- "Женщина не ошибается", - с неизменной твердостью повторяла она, и Главк рвал на себе волосы.

- На свой тринадцатый день рождения, - тени моих сыновей, простите меня! - когда нас спросили, что мы хотим получить в подарок, я, как обычно, запросил охотничьи снасти, скаковых кобыл, новые туники; Делиад же, втайне подученный Полиидом, удивил весь двор, попросив бумаги с нашими родословными. Главк залился румянцем: "Они не заполнены. Ты знаешь почему. Проси что-нибудь другое". - "Я хочу, чтобы Полиид заполнил пробелы, - заявил Делиад. - Принесите наши бумаги и заставьте его превратиться в ответы". Главк сердито вперился в своего провидца. Эвримеда резко спросила Полиида, может ли ли он и в самом деле совершить подобное превращение; если да, то почему он, дабы успокоить страну, давно уже этого не сделал? Главк возразил, что любой такой трюк означает не более и не менее, как еще чье-то мнение по спорному вопросу, каковое, буде Полиид его имеет, он мог бы с тем же успехом высказать прямо, не прибегая к откровенно презираемым им цирковым фокусам. Нервничая, Полиид завел было лекцию о, как он выразился, протоэкзистенциалистском взгляде на онтологические метаморфозы: в определенных пределах самотождественность любой личности импровизируема и достойна доверия; человек свободен создать сам себя и т. д. Своенравный парнишка, я выхватил свой меч: "Заполни пробелы или умри". Полиид зажмурился, закряхтел, будто у него запор, исчез. Делиад расцеловал меня и с ликованием показал двору неведомо откуда свалившийся ему в руки свиток: сын Главка и Эвримеды, гласил он под его именем, а под моим - помет Эвримеды от Посейдона.