Иномерники - Николай Басов

«Впереди несколько чужих», – отрапортовал Тойво. Как твари их окружили, когда успели? И лишь потом Гюльнара сообразила, что ее действия куда более правильные, чем мышление. Изменяя курс на выход из лабиринта, она ушла от этой нежелательной встречи… «Ха-ха, – подумала она, – нежелательной… Только бы ребята не заметили, должны ведь заметить, но в том состоянии, в каком они сейчас висят на привязях в своих креслах, могут и пропустить, не хватит им внимания и концентрации, чтобы заметить, насколько она… глупа и неэффективна».

Тварей она миновала мастерски, только никто не увидел этого. Парни приготовились стрелять, и кто-то из них выстрелил пару раз, никуда не попал, только привлек внимание приличной массы демонов, сбитых тут едва ли не в косяк. А вот на тех, кого кто-то из ее мужчин заметил и попытался отогнать прочь, на тех никакого эффекта пальба эта глупая не оказала, одно лишь радовало – чудовища не нападали… И тогда ей снова пришла идея, которая не могла, не должна была появиться: Гюльнара вдруг подумала, что демоны эти так привыкли тут к невыносимой муке и общему ужасу, что и на выстрелы не реагируют, может, это их только отпугивает?..

Как машина вышла из Чистилища, Гюльнара почти не запомнила. Пришла в себя, лишь когда Костомаров решительно заявил: «Теперь вперед галопом!» А они-то шли, как хромая лошадь перед тем, как пасть, не могли они галопом. Двигались неуверенно, нетвердо, но все же старались, и даже почему-то казалось, что никогда так не ходили, полностью, без остатка себя в машину вколачивая.

Отмеченный «подогревом» участок заметил не Тойво, ему было так худо, что он даже головой вертел, будто прятал глаза от экранчиков перед ним в шлеме. Зато командир не подвел, пытался еще действовать, и она – тоже. Высматривал зверей, а те были где-то очень близко, она это ощущала, только сказать не могла, откуда может ударить эта стая, откуда может появиться в этом красном, как клюквенный кисель, пространстве орава синекожих чудовищ.

«Все, пробуем вырваться…» Костомаров снова пальнул из пушки, но Гюльнара определенно знала, что бьет он уже не основными снарядами, а каким-то жестким излучением, на границе ультрафиолета… Но вот что это такое было – не догадывалась даже, лишь медленно гадала: неужто у них такая пушка тоже где-то поставлена на машине, и почему она не знает о ней?

А потом… да, потом они снова прошли зону света, очень яркого, уже не оранжевого или гнойно-красного, а какого-то другого, и машина оказалась в их испытательном зале, то есть там, откуда они стартовали, что когда-то прежде, необозримые прошедшие века тому назад, называлось тренировочным залом.

Гюльнара чуть не закричала от боли, машина казалась ей жутко горячей… Но не смертельно-раскаленной, а значит, подумала она, сейчас это пройдет. И еще она почему-то смущалась того, что группа техподдержки видит их всех троих в таком виде, в таком состоянии измотанности, в каком они сейчас пребывали.

Машина проявилась в зале, будто бы заходящий на аварийную посадку настоящий антиграв, и врезалась в прочнейший бетон, воткнулась в него чуть не на метр, так что двери-лепестки с двух сторон серьезно заклинило. Третья оказалась свободной, Костомаров сумел дать ей команду срочно открыться и стал выворачиваться из привязных ремней и зажимов… Ему казалось, что он должен вытаскивать Гюль и Тойво. Вот он и пытался… А оказалось, что он отковылял от машины, не пробуя их спасать, и вдруг присел, почти повалился на изрядно покореженный бетон. Но к ним уже бежали.

Тойво повис без сознания в ремнях, от него ужасно пахло, будто бы он горел изнутри. У Гюльнары были обожжены руки, она глупо пыталась дуть на них, трясла ими в воздухе. Кончики пальцев почернели, и откуда-то из этой черноты проступало что-то белесое: она до кости обожглась, когда выводила их из Чистилища? И почему она так определенно чувствует дым, на редкость вонючий, нестерпимо ядовитый дым?..

Ее вытащили первой. Потом кто-то еще, перегибаясь через общий – спина к спине – трехгранник их кресел, стал вытаскивать Тойво, у которого вдруг потекла кровь изо рта и из ушей… Но он пришел в сознание, пробовал улыбаться окровавленными губами. Оказывается, внешние видеокамеры по-прежнему работали вовсю, и он увидел ребят из второго экипажа, и кого-то еще из группы слежения и контроля.

Гюльнару уложили на носилки, она пробовала неумело материться. Впрочем, и по-своему, не по-русски, тоже ругалась. А при этом еще и соображала, что все обошлось и выглядит не так уж плохо. Пусть они не совсем вписались, не вполне точно уместились параскафом в родной континуум, зато… Да, она знала точно – зато они уже никогда не будут бояться ходить туда, они уже перебоялись до конца, у них нет сил и напряжения души, чтобы бояться… Вот только она не была уверена, что это хорошо, возможно, это плохо, ведь могло привести к ошибке, к смертельной ошибке, когда они пойдут туда следующий раз…

А идти, кажется, было необходимо. Потому что они там что-то приобрели, повисев своим сознанием в оранжевом свете и испытав, как все неправильное и плохое в них выгорает от близости к Аду. И теперь они, именно их экипаж, представлял для дальнейших экспериментов наивысшую ценность. Для этой работы они даже не на вес золота должны оцениваться, а покруче, подороже, пожалуй, они вообще стали бесценными.

2

Читать записи каждого «нырка» было довольно трудно, особенно в начале сеанса, следовало настраиваться, словно ты открываешь какую-то дверь, а может, и ворота шлюза, чтобы из перепада переживаний, мыслей, впечатлений, которые испытывали иномерники, на тебя хлынуло как можно больше этих самых переживаний-мыслей и, уж конечно, собственных впечатлений. Сначала Ромку мучили боли от этого шквала чужих жизней, причем полученных от людей, поставленных в очень сложные, экстремальные положения и состояния. Но со временем в нем проснулся интерес, который он определял для себя обыденной фразой: а до какой отметки он сможет на этот раз «доехать»? Будто он на лыжах по незнакомому и опасному склону с горки пробовал скатиться и ведь знал, что в какой-то момент упадет, но штука была в том, чтобы упасть как можно позже.

Работу эту для себя, ее смысл или хотя бы назначение, целеполагание, так сказать, он пока не очень хорошо понимал, но чувствовал определенно – она способна его к чему-то привести, потому что меняла многое в его сознании, в его способности воспринимать действия иномерников. Собственно, возникала нормальная ситуация: он адаптировался и учился лучше делать свою работу, служить ребятам подспорьем в их действиях, качественней служить техподдержкой. Вот только медленно у него все это улучшалось, не слишком-то быстро он учился, по собственному мнению, и слабо развивались в нем пси-способности по сравнению с иными ребятами из экипажей.