Две дамы и римские ванны - Анна Викторовна Дашевская

куском хлеба и сыром? И это добровольно? – Оттоленги содрогнулся. – Похоже, что этой женщине что-то было очень нужно в вашем монастыре, и это не пропавшая статуэтка. Что-то ещё.

– Статуэтка была самым ценным, что имелось в этой обители. И, если нам её вернут из мастерских семьи Морозини, она и останется самой большой нашей ценностью, – твёрдо ответила аббатиса.

– Кстати, нет ли оттуда каких-то вестей? – леди Камилла прищурилась, глядя куда-то вдаль. – Мне отчего-то кажется, что происходящие события относятся не только к монастырю…

– А может быть, и не столько к монастырю, сколько к внутривенецианским конфликтам интересов, – Оттоленги позволил себе перебить даму, чего она даже не заметила, потому что услышала неожиданное. – Знаете ли вы, кому принадлежит эта земля?

Он притопнул по камням тропинки каблуком элегантной туфли.

– Конечно, – ответила мать Октавия чуть удивлённо. – Прежняя настоятельница передала мне все документы, в том числе и договор о бессрочной аренде земли. Семья Кандиано, очень старый род, из него вышли три дожа в самом начале существования Венеции. Но сейчас членов этой семьи почти и не осталось, только старый Кристофоро и его внук, не помню имени. Они живут в своём старом палаццо, если он ещё не развалился, получают от монастыря ежемесячно сто дукатов, и раз в году благословение Великой Матери. Провернуть какую-то интригу… Вряд ли они бы могли. Да и ради чего?

– Внука зовут Клаудио, – сообщил Оттоленги. – И он очень, очень амбициозный молодой человек. Мне кажется, он знает, что в любом договоре есть слова мелким шрифтом, которые и являются самым важным в нём.

– Мелким шрифтом? – повторила аббатиса беспомощно.

– Угу, именно. И в том самом договоре, который вы получили от предшественницы, говорится, что в случае официального банкротства монастыря он будет расформирован, а земли, здания и вся собственность вернутся в род Кандиано.

– Ой, – только и смогла произнести аббатиса, опускаясь на скамейку.

– И ещё, – продолжал Оттоленги. – К какой семье принадлежала ваша предшественница?

– Торнабуони.

– Ну вот, а Кандиано всегда держали сторону их противников. В частности, женой старого Кристофоро была Лючия Фабриччако, а невеста уже упомянутого амбициозного молодого человека – из семьи Корнаро. На члена семьи Торнабуони они чихнуть не смели, а с вами им куда проще. За вами, мать Октавия, нет клана… Нет-нет, не сверкайте на меня глазами! Вы же помните, я ваш друг. И лично не заинтересован в каком-либо имуществе вашей обители, разве что баночку мёда куплю.

– За мной есть клан, – хрипло ответила мать Октавия. – И, если всё так, кое-кого ждёт неприятный сюрприз.

Полина уже приготовилась услышать очередную порцию совершенно ненужных ей, но таких увлекательных чужих секретов, но в этот момент в конце дорожки показались знакомые фигуры. Гранд-майор Фаббри и его племянник прибыли расследовать подозрительную смерть.

– Ой, почему-то мне кажется, что гранд-майор не будет рад нашей новой встрече, – шепнула Полина.

Леди Камилла согласно улыбнулась краешком губ.

И в самом деле, когда старший Фаббри увидел четверых, стоявших возле двери в винные подвалы, на лицо его появилось сложное выражение, сочетавшее досаду, почтение и некоторый… скажем вежливо, испуг.

– Такое впечатление, что с вашим приездом в наши края число правонарушений здесь резко повысилось, – сказал он с досадой. – И снова мы встречаемся на месте преступления!

– Скорее, рядом с местом преступления, – пожал плечами Оттоленги. – Мы, как законопослушные граждане, обнаружив… то, что обнаружили, немедленно вышли оттуда.

– Ну, хорошо! Гвидо, пойдём, посмотрим, что там такое. С вас, синьоры, пока снимет показания сержант Лукани.

– Минуточку, господин гранд-майор! – высокий мужчина в штатском, прибывший вместе с городской стражей, придержал Фаббри за плечо. – Прежде всего нужно снять аурограмму с двери, потом можно входить внутрь.

– Можно подумать, у вас нет наших аур! – пробурчал гранд-майор, однако остался стоять на месте.

Много времени, впрочем, это не отняло. В чемоданчике эксперта оказалось всё, что нужно, и уже через пять минут он коротко кивнул обоим Фаббри.

– Сюда можно входить. Я следом за вами, проверю следы аур внутри.

Бритоголовый, широкий как шкаф сержант активировал записывающий кристалл и стал задавать вопросы леди Камилле. Вопросы были стандартные, и Полина особо к ним не прислушивалась. Она пыталась расслышать хоть что-то через толстую дверь винного погреба, потому что уверена была: найденное тело и разлитое по полу вино – это совсем не всё. Что-то должно быть в дальних подвалах, куда она даже не заходили ни разу, без этого картинка получается неполная.

И дождалась.

Сержант Лукани только закончил опрашивать леди Камиллу, как не раз уже помянутая в этом рассказе дверь распахнулась, и наружу вышел лейтенант Фаббри, несущий на руках хрупкую женщину в чёрной рясе. Лукани жестом фокусника достал откуда-то и развернул прямо на газоне кусок чего-то вроде брезента, и лейтенант аккуратно положил туда монахиню.

– Ох, Единый! – аббатиса прижала руки ко рту. – Франческа! Она… жива?

– Жива, просто без сознания, – кивнул лейтенант. – И ещё, судя по всему, очень замёрзла. Нужны одеяла, пледы…

– Сейчас!

В чём нельзя было отказать матери Октавии, так это в умении организовать действия окружающих. Очень скоро на том же многострадальном газоне стоял шезлонг (у Полины мелькнула крамольная мысль, зачем бы оказался шезлонг в монастыре, славящемся своим аскетизмом), и в шезлонге расположили сестру Франческу, укутав её со всех сторон. Низенькая полненькая монахиня, сущий колобок с виду, водила над Франческой руками, что-то неслышное бормоча, и от её ладоней лился несильный, но явственный свет.

– Ого! – с удивлением произнесла леди Камилла. – У них и маг жизни есть среди сестёр! Неслабо…

Полина же, не отрываясь, глядела на родимое пятно размером, наверное, с половину ладони, уродовавшее правую щёку женщины и заползавшее на подбородок. «Как мог отец, родной отец, решить, что операцию делать не нужно? Он же испортил ей жизнь совсем, полностью! Вот убила бы такого! Или размножаться запретила. И туда же, на Единого ссылается, мол, лечиться – это грех …»

Франческа же глубоко вздохнула и открыла глаза; они оказались большими и голубыми, и вообще Полина поняла вдруг, что, если игнорировать пятно, то женщина очень красива. Целительница стряхнула руки и сказала аббатисе.

– Ей немедленно дайте горячего чаю, лучше даже с ложкой бренди, и вызывайте медиков из клиники, нужно госпитализировать и обследовать. Мне – полить на руки и тоже чаю.

Аббатиса кивнула.

– Говорить ей можно? – спросил гранд-майор.

Целительница смерила его взглядом.

– Пять минут, не больше.

– Я… могу говорить, – прозвучал тихий голос Франчески. – И хочу рассказать, потому что боюсь, мне это всё померещилось.

– Что же, сестра? – ласково спросила её маг жизни.

Франческа подняла на неё взгляд, и