Две дамы и римские ванны - Анна Викторовна Дашевская

мы бы побеседовали с сестрой Козимой, и, если наши выводы подтвердятся, они будут озвучены.

– Хорошо. Вы хотите говорить в винном погребе?

– Да.

– Хорошо, – повторила настоятельница. – Пойдёмте.

Следуя за ней, Полина дотронулась до локтя Камиллы и спросила очень тихо:

– Выводы?

Камилла кивнула.

– Думаю, да. Думаю, я не ошиблась…

У двери в винный погреб аббатиса вытащила из кармана всё тот же большой ключ и попыталась вставить его в скважину. Но это не понадобилось: дверь качнулась со скрипом, так что стало понятно, что она не заперта.

– Но… Но я запирала, я всегда запираю! – проговорила аббатиса.

– Давайте я войду и посмотрю, что там, – Оттоленги шагнул вперёд и приоткрыл дверь.

Принюхался, покачал головой и шагнул по ступенькам вниз.

Три женщины остались ждать у входа. Полине показалось вдруг, что, несмотря на очень тёплый день и яркое солнце, по её спине пробежал ледяной ветерок.

– Что-то там не так, – пробормотала она.

Аббатиса встрепенулась.

– Я думаю, мы должны войти.

– Подождём ещё минуту, – покачала головой леди Камилла.

И в самом деле, Оттоленги вернулся почти сразу, сердитый, с нахмуренными бровями.

– Надо звонить в городскую стражу, – сказал он. – Простите, мать Октавия, но там… труп. Женщина в рясе монахини, лежит в луже вина.

– Кто? – спросила аббатиса побелевшими губами.

– Не знаю, лица не видно.

– Так нужно посмотреть, может, можно ещё помочь?

Настоятельница сбежала по ступеням. Дамы, переглянувшись, последовали за ней.

Да, во втором зале всё было именно так, как описал Оттоленги: тёмно-красная, почти чёрная лужа на каменном полу, тело женщины в чёрном. Мать Октавия опустилась возле неё на колени, и жидкость окрасила багровым её белую рясу. Осторожно она протянула руку и отвела край платка, закрывавшего лицо. Всмотрелась, вскочила и сделала шаг назад.

– Я не знаю эту женщину! Это… это кто-то совершенно чужой!

Теперь вперёд шагнула леди Камилла. Она зажгла магический фонарик и склонилась над телом, пару мгновений всматривалась, потом распрямилась.

– Полина, посмотрите, вдруг мне померещилось.

Внутренне поморщившись, Полина в свою очередь подошла ближе. Лицо, ярко освещённое магическим светом, казалось очень знакомым, и эта медная прядь, выбившаяся из-под белого платка… Она зашла с другой стороны, пригляделась и выпалила:

– Да это же пропавшая Клотильда фон Эшенбах! То есть… я забыла настоящую её фамилию

– Это и неважно. Но вы правы, это она, – кивнула Камилла. – Теперь давайте выйдем отсюда и вызовем специалистов.

Оттоленги стоял на улице возле крыльца.

– Я связался с полковником Фаббри, – сообщил он сумрачно. – Должны быть минут через двадцать.

– Будем ждать, – с той же интонацией ответила леди Камилла и повернулась к аббатисе. – Скажите, мать Октавия, откуда эта дама могла бы взять рясу и прочие детали облачения?

– Рясу и прочее – в прачечной, например. Сёстры стирают два раза в неделю, но, даже если там не было ничего чистого, могла взять и ношеную. Но вот нагрудный знак… – настоятельница покачала головой. – Знак Великой Матери у каждой свой, сёстры с ним не расстаются. Его носят под одеждой, как можно ближе к телу. И у каждой монахини он немного другой. У меня вот кипарисовый, привезён с острова Патмос.

Она вытащила из-под рясы круг из тёмного дерева, на котором сиял янтарный косой крест.

– А у… той женщины какой?

– Серебряный с перламутром. И я точно знаю, что он принадлежал Франческе, я сама его подарила!

– Вот как, знак, принадлежавший Франческе… – леди Камилла нахмурилась. – Ряса не опознаваема. Может быть, что-то еще заметили? Кольца, ногти, обувь?

– М-м-м… Туфли? Да, конечно, туфли! – аббатиса вдруг оживилась. – Утром сестра Франческа мыла полы и подоткнула рясу. На ней были поношенные башмаки из коричневой кожи со шнурками. Я еще заметила, что один из шнурков порвался, и велела ей поменять, пока не упала и нос не расквасила. А у этой… – она кивнула в сторону подвала. – У нее черные туфли, и, как мне показалось, дорогие. И еще размер!

– Что размер?

– У Франчески почти детская ножка, тридцать третий размер, не больше. А те чёрные туфли показались мне очень большими.

– Я посмотрю, – Оттоленги шагнул к двери в погреб.

– При всём уважении, синьор, как вы сможете определить размер женской обуви?

Леди Камилла говорила вроде бы и серьёзно, но уголки её губ дрогнули.

Оттоленги потёр нос.

– Ладно, сознаюсь… Только имейте в виду, это страшная тайна! У моей старшей сестры и её мужа сеть магазинов обуви по всему Лацию, а сейчас уже и за его пределами. Так что этому фокусу я обучен с детства!

Он скрылся за дверью и через пару минут вернулся со словами:

– Сороковой!

– Со-ро-ко-вой… – повторила Камилла.

Полина повернулась к аббатисе:

– Когда вы видели сестру Франческу, в какое время?

– Ну-у… Это было вскоре после третьего часа, то есть, в начале десятого утра. Пятнадцать или двадцать минут десятого. Франческа переоделась после молитвы в старую одежду и собиралась мыть трапезную, – мать Октавия прикрыла глаза, вспоминая. – Я выходила из трапезной, потому что задержалась за разговором с сестрой Терезой, кухаркой, а Франческа принесла ведро с тёплой водой и как раз подтыкала подол. Мы минуту поговорили, и я ушла. Больше сегодня я её не видела.

– Так, а тело мы обнаружили?.. Карл?

– В половине двенадцатого, – ответил Оттоленги, погружённый в свои мысли.

– То есть, за два с небольшим часа лжебаронесса проникла в монастырь, увела куда-то подальше сестру Франческу, привела её в бессознательное состояние, сняла знак, переоделась и пришла в винный погреб. Какая… активная женщина! – покачала головой Полина.

– Вы не учитываете, что ещё она должна была стащить рясу из прачечной, – добавила Камилла.

– Интересно, где же она скрывалась эти дни? Надо спросить Фаббри, может быть, им удалось это выяснить? Где он, кстати? – Оттоленги взглянул на часы. – Обещал быть через двадцать минут.

– Мне кажется, я могу предположить, где она скрывалась, – внезапно сказала аббатиса. – Вы помните, я говорила о том, что дальний подвал переходит уже в катакомбы? Вот в этих ходах могла спрятаться небольшая армия, не то, что одна женщина.

Брови Камиллы поднялись даже чуть выше, чем могла себе позволить истинная леди.

– Но, мать Октавия, она же не могла обходиться без еды несколько дней!

– Кухню никто не запирает, – пожала та плечами. – Вчера сестра Тереза мне пожаловалась, что пропал большой кусок сыра, хлеб, да и жареной рыбы стало меньше, но мы грешили на… Ну, неважно, на одну из сестёр. Она очень голодала в детстве, и до сих пор иногда вдруг ей кажется, что кормить больше не будут.

– Несколько дней в подземелье, с