Бестеневая лампа - Иван Панкратов

— Хорошо, что курткой расплатился. Остальное заживет, не забудь швы снять через десять дней.

— У тебя?

— Да хоть сам, если сможешь. Но лучше у меня.

— Гуд, — кивнул Андрей. — А сегодня кто был? Я ее знаю?

Платонов кивнул.

— Алёна?

— Нет. Но лучше бы Алёна.

— Почему?

— Это сложно на пальцах объяснить. Навязчивости в ней меньше, наверное. Это ж очень важно — знать, что никто шашкой махать не станет, звонить, в двери стучать, скандалить. В такой ситуации — это едва ли не главное.

— Я примерно понимаю, о чем ты, — Лагутин допил банку, аккуратно пощупал бок под повязкой, поморщился. — Нужны такие, что принимают правила игры сразу, с первой секунды. И согласны с тем, что это именно игра, что все не по-настоящему.

— Это мы так хотим — чтобы они понимали. И верим в то, что понимают. Ты смотрел фильм «Осенний марафон»?

— Наш фильм?

— Наш. Басилашвили, Гундарева. Голливуд так не снимет. Посмотри. Этот фильм делит мужчин на две половины — тех, кто его смотрит совершенно спокойно, и тех, кто не может вынести этого житейского кошмара на экране. Не может, потому что он сам так живет. Я смотрел его дважды — первый раз еще до всего, что случилось со мной, второй после. И уже не смог досмотреть.

— Себя увидел, что ли?

— Скажем, я качественно изменился между этими просмотрами. И дальше я менялся только количественно — пусть это и не совсем логичная формулировка, зато точная.

— Заинтриговал, — Андрей щелкнул ключом еще на одной банке. — Будет время — гляну. Не обещаю.

— Да я и не требую.

Платонов повернулся к Лагутину спиной и стал смотреть в темноту окна. Этаж был второй, деревья немного перекрывали обзор, но аллея, освещенная прожектором на столбе, видна была хорошо. Где-то на горизонте красными отблесками бушевала гроза — воздух был плотным, душным. Скоро и здесь пойдет дождь…

«Надо позвонить, узнать — доехала или нет, — подумал Платонов. — Или уже утром?»

Расстались они со Светой не так спокойно и мило, как он описал Андрею. Она вспылила от того, что он оставит ее и пойдет оказывать помощь другу, а ведь он «мог бы и поехать в травмпункт, между прочим, а мы не так уж и часто видимся, чтобы…» Ну и так далее. Он молча кивал; она швырнула туфли в сумку, надела балетки, оторвала в спешке одну пуговицу на блузке, рассерженно подхватила ее с пола и ушла, попросив не провожать.

Платонов пожал плечами, постоял у открытой двери в ожидании звука отъезжающего автомобиля и вернулся. Решение порвать со Светой пришло к нему там, у двери, и было вполне осмысленным, а оторванная пуговица оказалась очень символичной. Может, расстаться надо было не сразу, постепенно — тут нужна осторожность, потому что никогда не знаешь, как поведет себя бывшая любовница. Но опыт у Платонова был — он мог читать курс лекций на тему «Как правильно и качественно утопить отношения». Еще пару встреч — а там можно потихоньку и соскочить…

— Может, таблетку какую дашь? — спросил Лагутин, возвращая Платонова к обычной жизни. — А то уже болит. Пиво не помогает.

Пришлось достать из стола ампулу.

— Вот, выпей, быстро отпустит, — отломил он верхушку. Андрей накапал в чайную ложку прозрачной жидкости из ампулы, выпил, быстро залил легкую горечь пивом.

— Да у тебя там целая аптека, — Лагутин понимающе покачал головой. — На все случаи жизни.

— Не на все, но от головной боли, от зубной, от давления… Спазмолитики… Ночью ведь можно до медсестры и не достучаться — спят как праведницы. Приходится все свое иметь. Сам понимаешь, мало ли что. Вот тебе понадобилось. Да и я не молодею.

Андрей посидел еще немного, допил и вторую банку, две оставшихся засунул Платонову в холодильник и собрался уходить, прихватив камуфляжную куртку.

— Ты ее только возле входа в урну не выброси, а то найдет кто-нибудь — решит, что солдаты поножовщиной занимались, — попросил Платонов.

— Я ж понятливый, — кивнул Лагутин. — Буду через забор перелезать — прям на заборе и повешу. Там же можно?

Они посмеялись, пожали друг другу руки. Спустя несколько секунд внизу громко скрипнула входная дверь. Платонов выглянул в окно — Андрей махнул ему рукой и скрылся за углом.

Телефон завибрировал.

«Поищи на диване помаду», — написала в WhatsApp Света. Первым делом он удалил чат, а потом принялся за поиски. Нашел не сразу — она упала на пол и закатилась в пыльный угол. Платонов достал ее, протер, открыл, понюхал.

— Судя по тому, что вспомнила про помаду — доехала нормально, — сказал он сам себе. — Никогда не понимал, почему запах приятный, а вот на вкус — полное дерьмо. Как они так делают?

Еще одно сообщение. От Алёны.

— Вы сговорились, что ли?

(сколько их сейчас)

«Знаю, что дежуришь. Вижу, что онлайн. Хочешь, приеду».

— Полчетвертого утра. Куда ты приедешь? Зачем? — он сел на диван, обхватил голову руками. — Лучше бы у операционного стола всю ночь простоял, честное слово.

(и все срастается)

Он смотрел в экран телефона, на аватарку Алёны и не понимал, что сказать в ответ. Прямо сказать «нет» или наплести какой-то врачебной пурги?

«Мне скоро в операционную».

«Ок», — короткий ответ.

(мы могли бы служить в разведке)

— Ну и замечательно, — Платонов поставил телефон на зарядку. Не стал раздвигать диван — он никогда этого не делал, когда ночевал на дежурстве один; бросил на жесткое покрывало сложенную вдвое простыню и заснул мгновенно, едва коснувшись подушки…

Сообщение от Ларисы пришло спустя примерно минуту — жена, как всегда, отслеживала ситуацию.

«Ты был в сети в 03—42. С кем ты там все переписываешься? Очередная дама сердца, которая не знает, что ты женат???»

Но он этого уже не видел. Он спал в счастливом и спасительном одиночестве на своем любимом диване, где только и мог быть самим собой. Во сне приходил Андрей и спрашивал: «Сколько их у тебя сейчас?», а потом, не дождавшись ответа, добавлял: «Ну и зачем тебе столько?..»

Ночью его никуда не вызывали.

2

— Я не могу сейчас говорить, — сказал Платонов в телефон и нажал отбой, понимая, что из этого не выйдет ничего хорошего. Но он действительно не мог — на кушетке рядом с его столом сидела мать одного из пациентов и пытала хирурга около получаса. — Извините… Повторю — ваш сын не первый и не последний. Так было, есть и так будет, пока существует армия и не готовые к ней пацаны…

— Что ему теперь… Его посадят? — мамаша всхлипнула и вытерла слезы рукавом, забыв, что в другой руке у нее платок.

— Я не знаю, — пожал плечами Виктор. — В военное время все было бы несколько иначе, а сейчас…

Телефон зазвонил снова. Очень хотелось выключить его совсем, но он знал, что это — не выход. Сбросив звонок, глухо откашлялся и продолжил:

— Не все так просто — он же не только членовредительством занимался, он к этому пришел, так сказать, в силу необходимости. Он совершил преступление и пытался уйти от ответственности. Так что тут где-то между дисбатом и тюрьмой.

Она зарыдала в голос. Платонов встал, налил стакан теплой воды из чайника, протянул ей. Ситуация для матери была, мягко говоря, без особых перспектив. Сынок, будучи программистом-самоучкой, быстро втерся в доверие к начальству, починил пару компов, напечатал несколько приказов, после чего сумел прослыть просто незаменимым для ленивых штабных офицеров. Его взяли в штаб — условно говоря, писарем. Он там как сыр в масле катался, отчеты составлял, документацию печатал — и все это, сидя в командирском кабинете. Виктор был уверен, что временами тот от наглости и ноги на стол закидывал, и коньячком из шкафа баловался, и селфи делал на фоне знамени части — для таких же, как он, балбесов.

Почему от наглости? Да потому что в итоге сумел он сделать ключ от командирского сейфа и добрался до проездных документов. Как он с ними мутил, понять было сложно — но несколько десятков дембелей домой вовремя уехать не смогли, а офицер, который по ним билеты на вокзале брал, в комендатуру загремел; Платонову рассказал об этом следователь, что за парнем в госпиталь приезжал.