Взгляд со дна - Юлия Александровна Лавряшина

«Может, и стоило рвануть к бабке? – внезапно охватило ее сожаление. – Вдруг эта чертова Русалка шляется где-то поблизости? Даже Артура не будет в городе…»

Она невольно скользнула взглядом по темным прожилкам кафельного пола – из них так и не смогли вымыть кровь. И со всех ног бросилась вверх по лестнице.

Ради абстрактной новой жизни, не интересуясь, нужна мне она или нет, Артур везет меня к бабушке в Дмитров. Неужели он надеется, что Русалка не найдет меня в другом городе? Это несколько наивно – на электричке до Дмитрова часа полтора. Не думаю, что ей лень будет потратить их, чтобы покончить со всем нашим семейством. Она ведь это задумала? И мы уже даже догадываемся почему…

Но я не стала отговаривать его: будь что будет. К тому же он, кажется, хочет встретиться с бабушкой не только ради того, чтобы сбросить там меня как надоевший балласт. Без меня ему станет легче?

Больше меня волновала Машка, оставшаяся в Москве совсем одна. Может, она и воображает, будто у нее миллион друзей, но на самом деле никто из них и не дернется, если ей понадобится помощь. Уж точно не станет связываться с убийцей. Мы обе могли рассчитывать только на Артура…

– Тебя как представить? – спохватилась я уже на подъезде.

Он фыркнул:

– Следователем. Ты хоть в курсе, что я Александрович?

– Мама говорила, – я произнесла это безотчетно, услышав, сама оцепенела. – О… Я… Так запросто…

– Так и должно быть, – отозвался Артур сурово. – И не смей сомневаться. Говорить о маме как о живой правильно. Пока ты так чувствуешь, так и будет. И не надо пугаться всякий раз, когда упомянешь ее. Это никоим образом не оскорбляет ее памяти! Да Оксана только рада, если ты чувствуешь, что она с тобой…

Он всерьез?

– Рада? Ее нет.

– Не знаю. И ты не знаешь. Никто из нас… Так что… Думаю, нам следует просто довериться интуиции. Если тебе хочется говорить и думать о маме как о живой, не оплакивая ее каждую минуту, значит, это правильно.

– Я подумаю об этом.

Почему-то это вызвало у него улыбку…

Когда мы с Артуром зашли к бабушке, я подумала: не миновать еще одной жертвы… У нее так выпучились глаза, что сразу вспомнилось, как в детстве Машка, разозлившись на что-то, назвала ее «бабка-жабка». За что получила от бабушки в лоб – рука у той всегда была тяжелой, а нрав вовсе не лягушачьим, горячим.

Но прозвище прижилось, только звали мы ее так за глаза. Любви к ней у нас не было… Хотя я не берусь объяснить почему. Бабушка не была злой или сварливой. Она просто была равнодушна к нам. Вся любовь, которая жила в ее душе, была направлена только на сына, и нам уже не досталось ни капли, хотя мы были его «кровиночками», как принято говорить.

– Никакие мы не кровиночки, мы его сперматозоиды, – как-то выдала Машка, рассердившись на отца.

Она то и дело ссорилась с кем-то из семьи, но только не со мной. Я была уверена, что если Машка и способна любить кого-то в этом мире, то лишь меня. Может, поэтому меня и подкосило, когда Машка просто ушла от нас… Наверняка мама тоже чувствовала себя преданной, но я просто была сражена, хотя к тому времени мы уже не были так близки с сестрой, как в детстве.

Не знаю, бывала ли Машка в Дмитрове вместе с отцом или он ездил к матери один, но бабушка первым делом сообщила:

– Ты не похожа на сестру.

Как будто для кого-то это могло стать новостью!

Артур засопел за моей спиной:

– У Маши больше сходства с мамой, а у Саши – с отцом. С вашим сыном. А он походил на своего отца, да?

Так он попытался тактично намекнуть, что на «жабку» никто из нас не похож. Но она не оценила его корректности.

– Кто это? – квакнула бабушка, глядя на меня, хотя смотреть на Артура куда приятнее.

– Это следователь – Артур Александрович Логов, – отчеканила я заготовленный ответ. – Он ищет… убийцу…

Больше мне ничего произнести не удалось, слова забились в горле и стало трудно дышать. Услышав о следствии, бабушка расслабилась, и даже глаза ее втянулись:

– Вот что… Ну, проходите.

– Мы можем побеседовать?

Артур улыбался так, что ни одна женщина в трезвом уме не могла отказать ему. К тому же в такой малости.

– А что я знаю? – ответила бабушка вопросом на вопрос, хотя еврейских корней у нас вроде не было.

И ушла в комнату. Мы двинулись за ней, как пара конвоиров.

Махнув на старый диван, застеленный светлым пледом, она тяжело опустилась в массивное кресло с широкими изогнутыми подлокотниками, которого я не помнила. Наверное, оно появилось здесь недавно. А вот «стенка» была старой, она стояла тут целую вечность. Из-за мутного стекла выглядывали фарфоровые фигурки, с которыми бабушка запрещала нам играть. Однажды Машка тайком открыла посудный шкаф, схватила раскрашенного под Гжель ежика и швырнула в открытую форточку. Я даже ахнуть не успела, а она зловредно хмыкнула:

– Думаешь, заметит?

Мне стало жалко ежика, и я побежала его искать. Он торчал попкой кверху среди желтых одуванчиков, я быстро его отыскала. И… не вернула в шкаф. Ежик уже начал новую жизнь, он до сих пор сидит у меня на полке. А бабушка так и не обратила внимания на оставшийся на стекле не запыленный овал. Почему тогда так ревностно берегла эти фигурки от внучек?

– Вот мы и попытаемся понять, что вы знаете, – мягко заверил Артур, усевшись рядом со мной. – Иногда важными являются мелочи, которым человек просто не придает значения.

Бабушка вздохнула:

– Мелочей в жизни слишком много…

– Это вы точно подметили, – восхитился Артур.

Оказывается, он умеет быть таким подлизой! Кто бы подумал…

Когда я увидела Артура Логова в первый раз, во мне возник – просто завопил во все горло! – непроизвольный протест: он слишком красив. Не для мамы, она сама красавица. Была красавицей… Нет, он же сказал, что это не противоестественно – думать о маме как о живой. Она красива. Навечно. В ней столько теплого света, что если б даже отдельные черты ее были неправильны, то это ничуть не портило бы ее. Как не уродуют общий пейзаж кривые веточки, если в их свежей листве прячутся солнечные зайчики. Недавно я прочла в одной книге, что англичане называют их «солнечными собачками», и