Знак единорога - Роджер Желязны

— Это не обязательно, — сказал Брэнд, и я осмотрелся и увидел, что он опирается на стопку подушек и демонстрирует желтозубую улыбку.

— Извини, но я не так доверчив, как Брэнд, — сказал Джерард, — и я не позволю своим трудам пропасть впустую. Дай взглянуть.

— Я сказал, что не обязательно, — повторил Брэнд. — Это не он пырнул меня.

Джерард быстро обернулся.

— Откуда ты знаешь, что не он?

— Потому что знаю, кто это сделал. Не будь задницей, Джерард. Я не позвал бы его, если б у меня были основания его бояться.

— Ты был без сознания, когда я вытащил тебя. Ты не можешь знать, кто это сделал.

— Ты уверен в этом?

— Ну… Тогда почему ты не сказал мне?

— У меня есть на то причины, и вполне веские. Теперь я хочу говорить с Корвином наедине.

Джерард опустил голову.

— По-моему, ты бредишь, — сказал он. Шагнул к двери, вновь открыл ее. — Если что — кричи, — добавил Джерард и закрыл дверь за собой.

Я подошел ближе. Брэнд протянул руку, и я пожал ее.

— Приятно видеть, что ты вернулся, — сказал он.

— Vice versa[29], — сказал я, а затем сел в кресло Джерарда, при этом постаравшись не рухнуть в него.

— Как ты сейчас себя чувствуешь? — спросил я.

— В одном смысле, гнусно. Но в другом — лучше, чем в течение многих лет. Все в мире относительно.

— Как правило, так.

— Но не Янтарь.

Я вздохнул.

— Ну хорошо. К черту формальности. Какого дьявола, что случилось?

Взгляд Брэнда стал еще напряженнее. Он изучал меня, что-то выискивая. Знание, полагаю. Или, если точнее, неведение. Отрицание просчитать труднее, его разуму пришлось быть быстрым, уже с той минуты, как он очнулся. Насколько я знал его, больше всего Брэнда интересовало то, чего я не знаю, чем то, что я знал. Он не имел намерений раскрывать секрет, если мог его придержать. Он хотел знать объем той чайной ложки света, которую ему понадобится пролить, чтобы получить нужный результат. А по получении — ни ватта больше. Ибо таков был его метод, и, конечно же, он чего-то хотел. Разве только… Сильнее, чем прежде, я пытался убедить себя, что люди меняются, что течение времени не служит лишь тому, чтобы подчеркнуть уже имеющееся, что иногда случаются и качественные изменения благодаря тому, что они сотворили, увидели, подумали или прочувствовали. Это служило бы слабым утешением в таких случаях, как этот, и вдруг что-то пойдет не так, как раньше, не говоря уже о нескончаемом подъеме духа моей приземленной философии. И, вероятно, Брэнд отвечает за сохранность моей жизни и моей памяти, каковы бы ни были на то причины. Ну ладно, я решил отдать ему должное — не подставляя спины. Тут была небольшая уступка — мой ход вопреки простым мотивациям, что обычно руководили дебютами в наших играх.

— Не все бывает таким, как кажется, Корвин, — начал он. — Твой друг сегодня — завтра твой враг и…

— Кончай, — сказал я. — Настало время «карты-на-стол». Я оценил то, что сделал для меня Брэндон Кори, но мне принадлежит идея испытать тот трюк, которым мы нашли и вытащили тебя сюда.

Брэнд кивнул.

— Похоже, что много лет спустя есть веские причины для рецидива братских чувств.

— Могу предположить, что и у тебя были особые причины, чтобы мне помочь.

Он вновь улыбнулся, поднял правую руку, затем опустил.

— Значит, мы либо квиты, либо друг у друга в долгу — в зависимости от того, как на это смотреть. Но вроде как сейчас мы нуждаемся друг в друге, и было б неплохо взглянуть на себя в более лестном свете.

— Брэнд, ты виляешь. Ты хочешь меня завести. К тому же ты сводишь на нет мои дневные усилия в жизненном идеализме. Ты вытащил меня из постели, чтобы что-то рассказать. Так что будь как дома.

— Все тот же прежний Корвин, — сказал Брэнд, ухмыляясь. Затем оглянулся. — Или ты?.. Интересно… Как ты думаешь, изменился ли ты? Много лет жизни в Тени? Не зная, кто ты на самом деле? Будучи частью чего-то иного?

— Может быть, — сказал я. — Не знаю. Да, полагаю, я изменился. Я знаю, что, когда дело доходит до семейной политики, она вздергивает мой норов.

— Говорим прямо, жестко, действуем открыто? Так ты теряешь флер веселья. Но это значит, у новшества есть ценность. Держать всех вне равновесия… вспомнить забытое, когда меньше всего ожидают… Да, это может быть ценно. К тому же свежо. Отлично! Никакой паники. И давай закончим на этом предварительное собеседование. Перекинулись шуточками, и — достаточно. В тайну сущего дверь приоткрыть не могу — в море мысли найду я жемчужину-суть…[30] Но сначала вот что, если тебя не затруднит. Есть у тебя с собой что-нибудь, что можно курить? Река времени протекла мимо, и мне хочется хотя бы скверной сигаретки или чего-то другого… чтобы отпраздновать возвращение домой.

Я начал говорить «нет». Но вспомнил, что где-то в столе есть забытые мной сигареты. Мне не очень хотелось двигаться, но:

— Минуту, — сказал я.

Поднимаясь и проходя через комнату, я попытался сделать свои движения скорее небрежными, чем неловкими. Шаря по столу, я постарался повернуться так, будто ладонь на столешницу легла легко и естественно, а отнюдь не всей тяжестью навалился я на стол — хотя в общем-то так оно и было на самом деле. И, насколько было возможно, я замаскировал все движение телом и плащом.

Я отыскал пачку и вернулся, остановившись, чтобы раскурить пару сигарет у очага. Брэнд помедлил, когда брал свою.

— У тебя дрожит рука, — сказал он. — В чем дело?

— Загуляли прошлой ночью, — сказал я, возвращаясь в кресло.

— А я и не подумал. Представляю, как все было, — ведь было? Конечно. Все вместе в одной комнате… Неожиданный успех поисков, вытаскивание меня обратно сюда… Отчаянный шаг со стороны очень нервного, очень виноватого человека… Но всего лишь полууспех. Я — раненый и помалкивающий, но как долго? Затем…

— Ты сказал, что знаешь, кто сделал это. Ты шутил?

— Нет, не шутил.

— Тогда кто?

— Всему свое время, дорогой брат. Всему свое время. Последовательность и порядок, время и напряжение — в этом деле они важны. Позволь мне вкусить драматизм событий в безопасной ретроспективе. Я вижу себя раненым и всех вас, собравшихся вокруг. Ах! Почему я не свидетель этого расклада! Возможно, ты сможешь описать выражение каждого лица?

— Боюсь, в то время меньше всего меня интересовали их лица.

Брэнд вздохнул и выдул дым.

— Ах, хорошо, — сказал он. — Ничего, я сам смогу представить их лица. Знаешь ли, у меня живое воображение. Шок, страдание, недоумение — сверху прикрытое подозрением, — страх. Затем все разошлись, а ласковый Джерард стал моей нянькой, — он сделал паузу, вглядываясь в дым, и в то мгновение нота насмешки отсутствовала. — Знаешь ли, он среди нас единственно порядочен.