Фея из Преисподней - Ad Astra

на предыдущие послания, и я лишь смею надеяться на то, что они попросту не доходили до тебя. Надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо, и тебя не гложет болезнь, одолевшая твоё тело и помешавшая нашей встрече в прошлый мой визит. Я бы хотела сказать тебе всё лично, но, думаю, после всего, что сделала наша семья, ты не захочешь ни видеть нас, ни слышать, но прошу хотя бы немного унять свою ненависть, пускай моя просьба ужасна и жестока. Ты многое сделала для собственной реабилитации, ты проделала огромный труд, дабы восстановить все то, что было разрушено тобой по незнанию, и я уверена, что ныне ты сильно занята, однако, нашей матушке с каждым днем становится лишь хуже, и она слабеет на глазах. Не ради семейных связей, которые мы обрубили во избежание порицания, но ради возможности увидеть этот свет, которую подарила тебе матушка, я прошу приехать в родовое поместье Ебельманий. Матушка хочет увидеться с тобой. Мне грустно думать об этом, но она, верно, чувствует приближающийся конец (здесь слова были особенно размыты, отчего я посмела предположить, что писавшая это письмо аристократка плакала). Если ты не приедешь, я пойму тебя, но, если в тебе остались силы для прощения, если в тебе есть хоть немного любви к матери, прошу, посети её в столь трудный час. Можешь не отвечать на это письмо, но я буду безмерно рада получить от тебя хоть какую-нибудь весточку.

Твоя ужасная сестра, Розалия».

Едва я дочитала письмо, как дверь без стука отворилась, и на пороге появился запыхавшийся Лайм. Увидев в моих руках пожелтевший лист, он поджал губы и бросил взгляд куда-то в сторону – тотчас в проеме показался и Азазель. Вместе они вошли внутрь, явно ожидая криков с моей стороны, но во мне не было злобы. Во многом потому, что к семье этого мира я привязана не была, и знала лишь то, что матушка решительно рано отдала меня в высшее общество, лишив детства, и что в тяжелые времена меня вынудили отречься от рода. Этого могло бы быть достаточным для того, чтобы разорвать письмо и заняться обычными делами, но внутри что-то просительно сжалось, обращая на себя внимание. В такие мгновения мне казалось, что со мной пытается заговорить частица былой жалостливой Сисиль.

– И к чему было все утаивать? – спокойно произнесла я, чем сильно удивила фаворитов. Они переглянулись и ответили не сразу.

– К тому, что семья никогда не сделала для тебя ничего хорошего, – резко ответил Азазель, – каждое их появление в твоей жизни не заканчивалось ничем хорошим. Лайм знает это, он нам и рассказал.

– Да, – тут же подтвердил фей, – сейчас ты много трудишься, много переживаешь, нервничаешь и испытываешь огромную ответственность, ведь на тебе не только судьбы новоприбывших селян, но и огромный воз ожиданий от Императора. Тревоги семьи, что бросила тебя в самые тяжелые времена, лишь навредят твоему здоровью.

– Мы приняли это решение, посовещавшись, – дополнил ифрит, – все без исключений проголосовали за то, чтобы оградить тебя от семьи, что сама отказалась от тебя.

– Я ценю вашу заботу, – произнесла я спустя минуту молчания, – но всё же мне надо было сказать. Дело идет о…

– На твои неудавшиеся похороны никто не пришел, Сисиль. Не говори мне о надобности посещений кого-то на смертном одре.

Он был абсолютно прав, и своим сохранившимся разумом я всё понимала. Сухо собранные факты делали род Ебельманий личным Чистилищем для Сисиль, однако, я сомневалась. Сознание принадлежало мне, но тело отнюдь, и сейчас сердце сжималось от грусти, которую я бы не хотела испытывать. Какой отвратительный и до безобразия ужасный диссонанс.

– Передай Эльфии, чтобы она готовилась к телепортации на завтра.

– Сисиль! – Азазель, будучи натурой холерического типа, мгновенно вскочил на ноги, хлопнув руками по столу. – Жалеть того, кто никогда не жалел тебя? Что за благородные позывы?

– Мы давно не виделись и многое произошло. Уверяю, меня это нисколько не тяготит, и на моём здоровье это нисколько не отразится.

Должно быть, спокойное выражение моего лица оказалось достаточно убедительным, чтобы ифрит замолчал, стиснув зубы, однако, Лайм выглядел настолько опечаленным, что я едва не решилась отменить своё решение.  Вся эта ситуация выглядела абсурдной: мужчины переживали больше, чем я, та, что должна была испытывать если не скорбь, то уныние, смешанное со злобой. Думаю, прежняя Сисиль была бы гораздо эмоциональнее, если бы вообще додумалась перехватить письмо.

Так или иначе, я решила отправиться в родовое поместье на два дня. Но, словно бы довершая венец новых воспоминаний, этой ночью ко мне пришел злой рок, чтобы напомнить о своих первоначальных и крайне ужасающих планах.

***

По окну с силой барабанил дождь, и глубокая ночь казалась ещё темнее, лишившись из-за туч лунного света. Назвав погоду своим словом, а именно – поганой – я получила очередное наставление о собственной грубости и отправилась спать, прогнав всех желающих составить мне компанию. День сборов вытянул из мелкого тельца абсолютно все соки, и я валилась с ног от усталости, надеясь поскорее коснуться головой подушки. Часы, пробившие недавно первый час ночи, убаюкивали тихим маятником, и, едва я легла в кровать, как тут же заснула, распластавшись по постели. Азазель вечно жаловался на то, что во сне я слишком активно машу конечностями, отчего ему не раз приходилось сдаваться и переходить на диван. Лайм дрался во сне так же, как я, поэтому утром мы просыпались в синяках, а Харон спал всегда так крепко, что мои удары были для него сродни укусу комара.

Поначалу мне ничего не снилось, но после я вдруг оказалась посреди большой, но пустой конюшни, в которую из главных врат поступал теплый яркий свет. Многие стойла показались мне черными, будто бы сажа густым слоем покрывала деревянные поверхности, и запах гари блуждал в застывшем воздухе. Сделав несколько шагов вперед, я остановилась, услышав приближающийся  ко мне быстрый топот: ко мне навстречу бежала Сисиль. Придерживая подол розового пышного платья, она что-то кричала, однако, я не слышала совершенно ничего, пока она не подбежала ближе, схватившись за мои плечи. Глаза её были широко раскрыты, готовые вот-вот заплакать, а сама Сисиль сильно трясла меня за плечи и за голову, да так сильно, что я пошатнулась и отступила назад.

– Проснись, проснись, прошу тебя, проснись! – кричала она, срываясь на хрип, и тонкое тело её ужасно дрожало,