Дагестанская сага. Книга II - Жанна Абуева

– Не волнуйся! Скорее всего, она простудилась. Вон какая сырая погода! – успокаивающе произнёс Саидбек.

– Да, наверное! – согласилась Разия, хотя тревожное чувство её не покидало.

Она поднялась с кресла и направилась в спальню, намереваясь нанести на лицо новый ночной крем, который ей рекомендовала её парикмахерша.

Её удивило, что в спальне горит свет, и, войдя, она увидела там Зарему, которая искала что-то в ящике трюмо.

– Тебе уже лучше? – обрадовалась Разия-ханум, но, заметив, как дочь вздрогнула и отпрянула от трюмо, спросила удивлённо: – Ты что там ищешь?

Зарема молча стояла перед нею, и Разия – ханум повторила свой вопрос.

– Свидетельство о рождении, – с вызовом сказала Зарема.

– Что? Какое свидетельство? – не поняла мать.

– Моё. Ну, метрику свою ищу!

– А зачем она тебе?

– Просто… хочу посмотреть. Дай мне её, пожалуйста! – Несмотря на последнее слово, просьба скорее выглядела как приказ.

В этот момент до Разии-ханум начало что-то доходить, и она, изменившись в лице, судорожно сглотнула и произнесла сразу вдруг осевшим голосом:

– А для чего тебе понадобилась метрика?

– Сначала дай, а потом скажу, – ответила девочка.

Поняв, что дочери стало что-то известно, женщина пришла в ужас. Похоже, её тайные страхи теперь сбывались.

Она подошла к девочке и, обняв за плечи, усадила рядом с собою на кровать. Сквозь тонкую материю халатика ощущалось, как дрожит Зарема, и дрожь эта передалась Разии-ханум.

Она взяла себя в руки огромным усилием воли и нежно произнесла:

– Прошу тебя, доченька, скажи, что с тобой!

Слёзы, весь вечер переполнявшие девочкину грудь, прорвались, наконец, наружу, и она забилась в рыданиях, пока испуганная и взволнованная мать гладила её волосы и всё повторяла:

– Ну-ну, успокойся, прошу тебя!

– Это правда, мама?! – спросила, наконец, Зарема.

– Что правда, доченька? – Разия постаралась, чтобы голос её звучал как можно естественней.

– Правда, что я… что вы… что я вам не дочка?

С большим трудом выговорив эти слова, Зарема посмотрела на Разию, и в глазах её была такая мука, что женщина ужаснулась.

– Кто… С чего ты это взяла?! – воскликнула она горячо.

– Скажи мне, это правда или нет?

– Ну, конечно, нет, глупенькая! Откуда у тебя эти мысли? Как ты можешь быть нам неродной, когда я сама тебя родила!

– Это правда, мама?

– Конечно, правда! Что за вопросы, я не понимаю!

– Тогда… покажи мою метрику!

Зарема уже перестала плакать, но голос её всё ещё вздрагивал от недавних рыданий, а вмиг осунувшееся лицо одновременно выражало боль и твердую решимость узнать правду.

– Да что ты пристала ко мне с этой метрикой?! Думаешь, я помню, куда я её положила? Ну хорошо, завтра поищу, пока ты будешь в школе. Так всё-таки, кто тебе сказал… эту глупость?

– Какое это имеет значение, мама, если это неправда, как ты говоришь!

– Ну, конечно, неправда! Дай-ка я тебя поцелую, моё солнышко! Вытри слёзы и пошли чай попьём. С чебуреками. Я так старалась, а ты даже не попробовала!

Тяжёлая для обеих тема была на этот раз закрыта. Но Разия-ханум позже, лёжа рядом с похрапывающим Саидбеком, мучительно размышляла о происшедшем, теряясь в догадках: кто же всё-таки мог открыть её дочери правду? И что делать, если Зарема ей не поверит?

Само собою, метрика «не нашлась» ни завтра и ни послезавтра, и от этого недоверие девочки лишь усилилось, однако она молчала, держа свои сомнения при себе, тогда как вопросов в её голове рождалось всё больше и больше.

Глава 14

Чудесная студенческая пора была вся пронизана счастливым ощущением сопричастности к исторической науке, дружбой, совместными походами в кино и на концерты, беседами с преподавателями, участием в общественной и спортивной жизни родного вуза, выездами на виноградники и консервные заводы, где студенты в течение целого месяца дружно и весело осваивали сбор солнечной ягоды и процессы консервирования и транспортировки дагестанских фруктов и овощей.

Сказать, что Марьяше с Хадей студенческая жизнь нравилась, было бы неверно, потому что девушки просто жили в ней, окунувшись в неё с головой и стараясь ничего не пропустить из того, что она им преподносила. Они активно влились в молодёжную среду, став в ней весьма узнаваемыми и подружившись со многими интересными сокурсниками. Их объединяло светлое, чистое чувство товарищества и дружбы.

На третьем курсе Хадя вдруг влюбилась. Она поведала об этом Марьяше взволнованным шёпотом, и её жёлто-зелёные глаза при этом сверкали сотней огоньков.

– Да ты что!!! – воскликнула Марьяша. – И кто же он, говори скорее!

– Догадайся сама!

– Карим, что ли?

– Да прям, какой Карим!

– Ну не томи, скажи мне!

Хадя, приблизив к ней лицо, прошептала:

– Это Русик Мамаев! Ты его знаешь, он известный спортсмен, учится у нас, но почти всё время в разъездах!

– Да ты что! – снова воскликнула Марьяша. – И ты молчала?!

– Я даже себе в этом не признавалась! Но я поняла, что он единственный!

– Давай, рассказывай всё, как есть! – потребовала Марьяша.

– Ты представляешь, иду по нашему коридору, а навстречу он. Остановился и смотрит на меня своими голубыми глазищами, и я чувствую, как мои ноги подкашиваются… Прохожу мимо него, а он вдруг говорит: «Девушка, как это я вас раньше не встречал! Вы у нас учитесь?»

– А ты что?

– А я, не поворачивая головы, отвечаю: «Я не у вас учусь, а у себя!»

– А он?

– Он засмеялся и говорит: «Я понял, что вы очень гордая, но всё равно давайте с вами познакомимся!»

– А ты?

– А я не отвечаю и иду дальше, а сердце при этом так колотится, что вот – вот из груди выпрыгнет. Я даже боялась, что он услышит!

– И всё? – произнесла Марьяша недоверчиво. – И ты сразу вот так и влюбилась?

– Ну-у, не сразу, конечно… А может, и сразу, я и сама не знаю! Знаю только, что постоянно о нём думаю.

– Вот это да! – воскликнула Марьяша. – И что теперь?

– Ничего! Просто думаю, и всё! – ответила Хадя.

– А если вдруг снова его встретишь?

– Снова пройду мимо! Уж будь уверена, что и виду не подам! Ой, кошмар! – горестно вздохнула девушка.

– Хадька! Неужели ты и впрямь влюбилась?! И он, наверное, тоже в тебя влюбился!

– Да нет, не думаю… У него, небось, целая куча поклонниц!

– Ну и что? Уж точно они не красивей тебя! Пусть он радуется, если ты обратила на него внимание!

– Ага, радуется, как же! Он явно о себе высокого мнения… Но как же он мне нравится, господи!

Через несколько дней Хадя вновь встретила Русика. Он подошёл к ней и поздоровался так, словно знал её очень давно, а потом каждый раз подходил к ней, встречаясь в институтских коридорах и заговаривая как с хорошей знакомой.

И Хадя научилась отвечать ему с шутливой приветливостью, скрывая за ней своё первое большое чувство, которое с каждым днём всё более в ней нарастало. Она познакомила Русика с Марьяшей, и они втроём весело болтали, встречаясь всё чаще и чаще.

Между ними установились дружеские отношения, что вовсе не мешало Хаде вздрагивать при одном упоминании имени Русика, не говоря уже о его участившихся появлениях.

Некоторое время спустя Русик сообщил, что ему предстоит уехать из Махачкалы на довольно длительный срок – начинаются сборы, а потом и соревнования, из-за этого ярким пламенем горит его дипломная работа, к которой он ещё даже не приступал.

– Поезжай и ни о чём не беспокойся, – сказала ему Хадя. – Я сама займусь твоей дипломной!

– Вот здорово! – обрадовался Русик. – Ты меня очень выручишь! Но мне, правда, как-то неловко.

– Да ладно! – сказала Хадя. – Мы же друзья, а друзья на то и нужны, чтобы помогать!

– Я так тебе благодарен! – воскликнул Русик с очаровательной непосредственностью, благодаря которой девчонки влюблялись в него с первого взгляда.

Он уехал, а Хадя с присущей ей энергией взялась за написание его дипломной работы. Через некоторое время она получила от Русика письмо, где он подробно описывал свою спортивную жизнь и вновь благодарил Хадю за помощь. Письмо перечитывалось девушкой бессчётное количество раз, в одиночку и вместе с Марьяшей, а дни, остававшиеся до приезда Русика, отмечались девушкой в заветном календарике.

Время, как ей казалось, тянулось бесконечно долго, а когда он, наконец, приехал, Хадиному счастью не было предела. Девушка радостно кружилась по комнате, с упоением повторяя: «Он здесь! Он здесь!».

Дипломная была давно готова, и когда пришёл срок защиты, то экзаменационная комиссия безоговорочно оценила её на «отлично». Довольный и счастливый Русик, сказав Хаде: «Это твоя пятёрка, а не моя!», вновь отбыл на очередные сборы, обещав девушке непременно написать ей оттуда.

Хадина жизнь превратилась отныне в нетерпеливое ожидание. Она считала дни, остававшиеся до приезда Русика, и то, что он не писал ей, относила к его занятости на сборах.