Дагестанская сага. Книга II - Жанна Абуева

– Тоже мне нашёлся Станиславский! – пробурчала Марьяша. – Вот взял бы и сыграл что-нибудь сам, а мы бы на тебя посмотрели!

– Я и так играю… иногда… кое перед кем! – Взгляд юноши на миг стал серьёзным, и он пытливо взглянул на Марьяшу, которая тут же отвернулась и устремила взгляд на сцену, где «звезда» университетской эстрады Башир Гусейнов уже готовился петь на английском языке знаменитую «Дилайлу» из репертуара Тома Джонса.

Подготовка вечеров студенческой самодеятельности, как правило, проходила втайне от преподавателей, и те впервые видели большую часть номеров уже на концерте. В отличие от открытых репетиций обязательного хора, а также национальных песен и танцев, репетиции юмористических сценок носили характер сугубо секретный, и зрители всегда их с нетерпением ждали, зная, что непременно увидят что-то очень весёлое. Преподаватели с тайною опаской ожидали от студентов какого-нибудь подвоха в виде узнаваемых на себя пародий, и, когда те выдавались, преподаватели искренне или не очень смеялись вместе со студентами.

Высокий, худой профессор Рашидов под хохот зала усиленно делал вид, что не узнаёт себя в студенте, кричавшем со сцены с характерным рашидовским акцентом:

– А ну-ка все на субботник! Вот ви двое, ступайте к памятнику Ленину и харащенько отмойте дарагого вождя от пяток до ущей! И вообще, куйте, пока молоды!

Университетские преподаватели нравились Марьяше все, однако особое почтение к себе вызывали Вера Павловна Дзагурова, Расул Магомедович Магомедов, Валентина Павловна Егорова, Фарида Заидовна Феодаева и, конечно же, Шамиль Бутаевич Арчилаев. Их лекции всегда были интересными, и потому студенты старались не пропускать ни слова.

Профессор Магомедов, высокий, представительный мужчина с благородной осанкой и ослепительно белой сединой пышных ещё волос, был известен всему Кавказу в первую очередь как блестящий учёный, который много писал о Шамиле и Кавказской войне. Он оценивал её как прогрессивное явление и поэтому сильно пострадал от этого в печально известный период, когда Шамиль вдруг был объявлен английским шпионом, а народно-освободительное движение, им тридцать лет возглавляемое, реакционным.

Как обычно, спущенная сверху директива вызвала активную деятельность на местах, и по стране прокатилась карательно-пропагандистская волна, накрывшая в первую очередь тех учёных, которые занимались исследованиями периода национально-освободительных войн против царской России.

Расул Магомедович, всячески пытавшийся отстоять имя своего исторического героя, был немедленно дисквалифицирован, лишен всех званий и наград, а также должности заместителя председателя Дагестанской базы Академии наук СССР, чему в немалой степени способствовал обком партии.

Подобная участь постигла и дагестанских историков Нурмагомеда Пираметовича Эмирова и Александра Федоровича Назаревича, которым также было предложено освободить служебные кресла, хотя все они остались, слава Богу, жить и даже преподавать студентам местного университета. Гораздо меньше повезло другому учёному, азербайджанцу Гейдару Гусейнову, которого органы затаскали так, что, не выдержав давления и исторической несправедливости, он предпочёл свести счёты с жизнью.

Несмотря на всё давление, Расул Магомедов продолжал чтить память Шамиля, воздавая ему должное в своих научных изысканиях, пока что, правда, отправляемых в стол, и не терял надежды, что справедливость в отношении имама Шамиля когда-нибудь всё же восторжествует.

Глава 13

Весело попрощавшись с подружкой, Зарема свернула в сторону дома, крепко сжимая в руке новенький портфель, два дня назад подаренный матерью. Сегодня Вера Андреевна её похвалила, сказав, что она делает успехи в математике, и эта похвала Зарему очень обрадовала, учитывая тот факт, что, несмотря на все её старания, Вера Андреевна, как правило, выше тройки ей никогда не ставила.

Девочка уже почти дошла до дома, когда портфель вдруг непостижимым образом выскользнул у неё из рук и упал прямо посередине небольшой лужицы с мутной дождевой водой. Зарема быстро нагнулась за портфелем, но замок всё же раскрылся, и несколько тетрадок вывалились в лужу и теперь стремительно разбухали от влаги, превращаясь на глазах в куски мокрой бумаги с противными синими разводами вместо её собственного аккуратного почерка.

Расстроенная, Зарема размышляла в нерешительности, забирать или нет тетрадки из этой противной лужи, как вдруг услышала за спиной женский голос:

– Чего такая неловкая?

Она выпрямилась и увидела перед собой незнакомую женщину, глядевшую на неё с очень неприятной, явно фальшивой улыбкой, отчего Зареме незнакомка тотчас же не понравилась.

Она молча смотрела на женщину, а та уже задавала ей новый вопрос:

– Ты ведь, кажется, саидбековская?

– Да! – помедлив, ответила нехотя Зарема.

Будто не замечая враждебности в голосе девочки, женщина продолжала:

– Ну и как живёшь? Хорошо они к тебе относятся?

Вопрос Зарему позабавил и удивил одновременно, и она исподлобья взглянула на женщину.

– Я имею в виду, не обижают тебя?

– А почему они должны меня обижать? – вопросом на вопрос ответила девочка.

– Ну… всё-таки… Они ведь тебе не родные!

– Чего? – не поняла Зарема.

– Так ты не знаешь, что ли? – Вскинув тонкие брови, женщина с притворным изумлением смотрела на Зарему. – Ой, я ж не хотела! Ты извини, получилось, как будто я выдала…

– Что выдали?

– Ну… что они твои приёмные! Родители, имеется в виду… Тебя же взяли! Хотя ты больше на их внучку похожа, чем на дочку… Зато как повезло, а? В зажиточный дом попала, живёшь припеваючи!

Зарема застыла на месте, опустив глаза и не в силах посмотреть на говорившую. Затем медленно подняла портфель одеревеневшими пальцами и побрела нетвёрдыми шагами к дому, слыша, будто сквозь пелену, как вслед ей несётся фальшивое:

– Ой, моя золотая, зачем же я сказала! Нечаянно получилось!

Мать, как всегда, встретила её ласково и сообщила, что её дожидаются любимые чебуреки с мясом, но девочка не отреагировала обычным «ура», вяло кивнула головой и прошла в свою комнату.

Обеспокоенная необычной бледностью дочкиного лица, Разия-ханум пошла за ней следом.

– Что с тобой? – спросила она Зарему. – Ты случайно не заболела?

– Нет… мама, – быстро ответила девочка, чуть запнувшись на последнем слове.

– А почему ты такая… странная? Случилось что-нибудь? – продолжала допытываться мать.

– Ничего не случилось… Просто я… у меня сильно голова болит, – ответила Зарема.

– А что с твоей головой? Почему она у тебя болит? – Разия тронула лоб девочки.

– Откуда я знаю?! Болит, и всё! – отшатнувшись, воскликнула нервно Зарема, что совсем уже не понравилось её матери.

– Сейчас принесу таблетку, – сказала она и вышла в недоумении из комнаты.

«Может, кто-то её обидел, – думала женщина, перебирая в коробке лекарства в поисках болеутоляющего. – Какая-то она не такая…»

Позже девочка с неохотой съела половинку чебурека, и мать видела, что мысли её явно сосредоточены на чём-то другом. Не допив чая, она встала из-за стола и, вновь сославшись на головную боль, ушла к себе.

В своей комнате Зарема плотно закрыла дверь и бросилась ничком на кровать. Она чувствовала себя так, словно по голове её ударили чем-то тяжёлым, и теперь она гудела, разрывалась от боли, и мысли, одолевавшие её, были одна хуже другой.

Ей не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать. Ей не хотелось жить.

Все её обманывали: родители, родственники, знакомые, друзья, соседи. Все знали, кроме неё. Как могли они?! А может, это всё неправда? Может, та тётка просто со зла это выдумала? Или же перепутала её с кем-то?

Девочку охватила безумная надежда, что здесь какое-то недоразумение и эта чудовищная информация к ней никакого отношения не имеет. Очень хотелось плакать, но слёзы теснились внутри неё и никак не проливались, и тяжесть, её давившая, казалось, не отступит никогда.

Хорошо, если это неправда. Ну, а если всё-таки правда? Тогда кто она? Откуда они её взяли? Кто её настоящие родители? Как узнать, что там на самом деле? Вопросы набегали один за другим, а ответов на них не было.

Она долго лежала, уткнувшись в подушку и изнывая от горя, которое так нежданно на неё обрушилось.

Мать дважды заходила к ней в комнату и осторожно ощупывала её лоб, но девочка не реагировала, притворяясь, что спит, и Разия-ханум осторожно удалялась, крайне обеспокоенная.

– Что-то нашей Заремочке всё нездоровится! – сказала она мужу, когда они сидели перед телевизором в гостиной. Отведя взгляд от экрана, Саидбек спросил:

– А что такое?

– Не знаю. Говорит, голова сильно болит. И вялая какая-то, даже не поела свои любимые чебуреки. А я так старалась! – огорчённо добавила Разия-ханум.

– Не волнуйся! Скорее всего, она простудилась. Вон какая сырая погода! – успокаивающе произнёс Саидбек.