Байки негевского бабайки - Пиня Копман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Льется кровь. И не понаслышке.
Все плотнее ночами тьма.
И мороз пробегает по коже,-
так кроваво блестит заря.
Тот, который распялся, похоже
ради нас старался зазря.
***
Город боли
У нас в пустыне тишь и расслабуха,
и воздух чист, и Божья благодать.
Йерушалаим — злоба, кровь, чернуха,
конца которым нет и не видать.
И я признаюсь (строго между нами):
Моя бы воля: полегчало чтоб
Йерушалаим снес бы к Бени-маме.
устроив ограниченный потоп.
***
Политика
Опять раскол, опять бардак.
Опять танцуют танцы
болтун, мошенник и мудак
и их друзья засранцы.
И возбуждают гнев толпы,
и, вдруг восстав из тлена,
сквозь взрывов призрачных снопы
ползет к нам Альталена.
Корабль "Альталена" получил известность тем, что доставил
в середине июня 1948 года большую партию оружия, закупленную
Иргуном, а также группу из 940 новых репатриантов — добровольцев
этой организации. Иргун был готов передать вновь образованной
Армии обороны Израиля (АОИ) 80 % оружия. Однако требование
правительства передать ему всё оружие и отказ Иргуна привели к
конфликту, в ходе которого корабль был обстрелян и потоплен АОИ
в порту Тель-Авива 22 июня 1948 года.
В ходе этого инцидента погибло 16 членов Иргуна (14 из них —
переживших Катастрофу, два репатрианта с Кубы) и трое солдат
Армии обороны Израиля.
***
Ночная гроза
Быть грозе. Трансформаторных боксов гул
Нам кассандрит молнии, гром и дождь.
Прогудел автобус, широкоскул
Полуночный город почти заснул,
Или лишь притаился, скрывая дрожь.
Ночь беззвёздна и отсветы фар желты.
То ли духов лёт, то ли тени снов
У обочин вьют темноты жгуты.
Серых кошек тени, поджав хвосты
Исчезают беззвучно в тенИ домов.
Что назрело того и не миновать
Как тут выбирать между злом-добром?
Обновленья жаждет Природа-мать.
Прежде чем родить, нужно мир сломать
Через молний блеск и раскатный гром.
Фонари погасли и тишина.
Вспышка, вспышка и громовой раскат.
Словно тут, за домом, упал снаряд.
Не война. О Господи, не война!
Это лишь гроза. И из глаз слеза.
Как я рад, о Господи! Как я рад!
***
Негевский этюд. Июнь
Июнь. С утра уже жара.
Взбесившись, солнце жалит кожу
И дымка над землей похожа
На слабый отблеск серебра.
Час без воды — уже каюк
Бреду, сгребая жар ногами.
На пальмах листья-оригами
Почти што тени не дают.
Пылает стёкол рубеллит,
А ветер с юга пылью душит.
Шуршат песчинки словно мыши
В траве пожухлой у земли.
А вот и бар. Там есть вода.
И там страдальца ждёт прохлада.
Без сил, как грешник в рай из ада
Едва-едва ползу туда.
Пещера-дверь раскроет пасть.
Эдема мнимого химера.
В объятьях кондиционера
Готов до вечера пропасть.
Как нега расслабляет нас!
Но ждет под солнцем путь неблизкий.
И не прощаясь, по английски
Я выйду! Выйду! Вот сейчас…
В кулак всего себя собрав
Бросаю, как Муму Тургенев.
Жесток бывает летом Негев
Июнь. Обычный день. Шарав.
***
Негев. Караван
Привычная и милая картинка:
прикрыла солнце облаков вуаль,
вдоль гор, по еле видимой тропинке
верблюдов караван шагает в даль.
Бряцает сбруя, фыркают верблюды,
пыль облачками вьётся возле ног.
Разлегся Негев раскаленным блюдом:
Титан, распятый нитями дорог.
А время будто замерло в пустыне,
забывшись ненадолго чутким сном.
Лишь смерчики бегут, как будто джинны,
Сшибаясь во вращении шальном.
Куда спешишь, о чем печешься, грешный?
Судьбы не обогнать, не обмануть.
Я принимаю ход времен неспешный,
и в завра не спеша продолжу путь.
***
Песнь бедуина
"О многих из этих бойцов, часть из которых передвигалась по Негеву
на верблюдах, до сих пор ходят легенды. Ну, а шейх Ауда был одним
из самых лучших. Его умение поражать цель на скаку, сидя на верблюде,
поражало очевидцев." Хроники Негева
Первый крик мой звучал на заре,
когда небо становится синим.
Я рожден в бедуинском шатре
посредине Великой пустыни.
Ночью небо как россыпь углей,
Солнце — дар Всемогущего бога.
Бедуин не привязан к земле.
Дом его: лишь шатер да дорога.
Славу предков в стихах воспою.
Дар певца мне дарован Аллахом:
Род мой славен, неистов в бою,
и мужчины не ведают страха.
Меч Небес, Ауд'a Моам'aр,
побратим самого Сал-ад-Дина,
для кяфиров* беда и кошмар
от Как'ура* до Ур-Шала'има*.
Достославны Хал'иб и Сард'ар,
Джад, Зак'aрия, сын Исмаи'ла,
Зейд, Раш'ид и Али Моамар.
Мы их помним и чтим их могилы.
Семь имен. Каждый, — славный боец.
Моамаров все помнят доныне.
Мы верблюдов стада и овец
выпасали в Великой пустыне.
Я — восьмой. Вас уверить дерзну:
в шестьдесят воин не из последних.
Взял себе молодую жену.
Роду нужен мужчина — наследник.
Л'ейла, страстных восторгов хурджин!
О царица моих дромед'aров*!
Подари мне девятую жизнь!
Да продолжится род Моамаров!
–
Кяфиры (аль кяфирун) — неверующие
Какур — древняя крепость крестоносцев
Ур-Шала'им аль Кудс — старое арабское название Иерусалима
Хурджин — седельная сумка, торба
Дромед'ар — одногорбый верблюд (гам'аль). Высшая ценность для бедуина.
***
Пойду искать по белу свету…
Вас рассеяло по заграницам
будто звездочки по небу в ночь
Что ж вам дома, друзья, не сидится?
что за ветер уносит вас прочь?
Нет ответов. Одни лишь вопросы.
И не сахар чужая земля.
С корабля убегают матросы
если крысы стоят у руля.
***
Тяжек путь к святой земле
Пыль, барханы, скорпионы,
заболевших бред и стоны.
Тень едва ползет на склоны.
Миражи сквозь щели вежд.
День за днём и ночь за ночью.
Жизнь, разорванная в клочья.
В нас самих сосредоточье
новой веры и надежд.
Истым Божьим словом званы
через зной и сквозь туманы
мы бредём в чужие страны
ясным днем и в серой мгле.
Под палящим небосводом
По камням, пескам и водам.
Станем мы святым народом
в обетованной земле.
Но пока — разноголосье.
Мы отдельные колосья
и скрипим кривою осью
на разбитом колесе.
В опьянении свободы
мнят себя вождем похода
племена, князья и ро'ды
одурев, почти что все.
Есть Завет, так что ж такого?
Путь так долог к жизни новой…
Божья воля как оковы.
Всё успело надоесть.
Нас несёт, как ветром тучи.
На зубах песок скрипучий.
