В недрах ангелы не живут - Василий Федорович Биратко

не было рядом, и я исчезла в пучине. Расчет оказался точен, сначала меня покрутило на поверхности воды, далее, ускоряясь, меня подхватил воздушный вихрь. Сужающимися стенками вихря изрядно притормозило падение, казалось, зависла на циклы. Шар оказался огромный, и мое падение с малой скоростью прошло мягко и прямо в озеро. Оболочка не лопнула, как рассчитывали, и не порвалась на скалах, батискаф сам пропорол его шипами и медленно испускал дух. Я вылезла из него и попала в паутину нитей.

– Гибук! Почему не взяла нож?

Обиду вскоре сменила радость, когда из пучины чистейшей воды вылезли камелии, они долго обнюхивали новое подношение из внешнего мира и решили помочь мне, точнее, разделаться с непрошенным гостем, который занял половину озера, проносясь быстро вдоль оболочки, лезвиями порезали ее на ремни, заодно и все оголившиеся нити. Меня они не поприветствовали, удовлетворившись своей работой, ушли в глубину.

– Ну, и на том спасибо, помогли и не тронули.

Батискаф также ушел на дно, забыла закрыть люк. Пришлось нырять, вязать веревки и вытаскивать на берег. Вроде и шарообразный аппарат, но колючки от солидного веса брони не давали быстро его перекатывать, застревали в мелкой гальке. Одно хорошо, что они пропускали валуны средней величины под собой. И вот, к концу второго цикла он стоял за клыком скалы возле обрыва с маленьким водоворотом, прячась от греха подальше, вдруг айсберг прилетит, хотя его время еще не вышло.

Бедный Принц, как ты там, все мечешься вокруг тора в поисках меня, надеясь на быстрый мой выход, или уплыл не дождавшись, – я тряхнула головой, прогоняя темную мысль. – Время идет, надежды тают, предполагая, что я разбилась о камни на острове, а как иначе могло быть, лететь с пятнадцатикилометровой высоты на острые камни, это просто экстрим для безбашенных афалий, вроде меня.

Пошарив по карманам в батискафе, нашла подаренный порошок со снотворным – ядом мусорога, размешала с фаршем из лангустов, бросила их камелиям. Как назло, одна проглотила оба куска, хотя старалась я бросить разным головам. Уснувшую подругу вытащила из воды и уложила в емкость с водой, яд мусорогов действует, как средство, вызывающее кому. В коме существа, бывало, проживали до пяти циклов, забывая дышать. Что делать со второй, порошок-то есть, а приманки нет, сдуру потратила всю.

– Размечталась дура на быстрый исход из ада, а как же наказания, – сплюнула с досады. – Придется ждать пищу извне. Ха-ха, сейчас Принц на блюдечке шлепнется.

Но нет, вторая камелия вернулась ко мне из воды и двинулась в направлении батискафа, покачалась, словно кобра, заглянула внутрь, затем влезла в него и растянулась на полу, поглядывая в окошко из прозрачного кварца на «сокамерницу». На все мои уговоры вылезти из аппарата или залезть в другую емкость она шипела и рычала, периодически смачивая голову и жабры в приготовленной для нее емкости. Одно успокаивало, что не бросалась на меня. Попробовала всыпать в пасть порошок, часть она сплюнула на пол. Стараясь больше ее не тревожить, чтобы не серчала, вытолкнула «ежа» на простор, установила его колючки на круглые валуны. Ведерком налила воды прямо на пол: пусть камелия лежит себе в луже, ждать нельзя, я не знала, сколько будет действовать яд на первую. Если она проснется, то придется выпускать, чтобы не умерла, а с двумя точно не справлюсь. Следующей попытки уже не будет. С ужасом в сердце я пробралась в свое кресло, раскачалась, валуны под передними шипами выскользнули в сторону, и батискаф устремился вниз, приближая свободу или смерть.

Все переживании и беспокойства достались Принцу, если я просто делала работу, то ему выдалась участь ждать. Ждать чего? Явления целого и невредимого батискафа или расплющенного о скалы, или чего мудрее, это неведение. Третий цикл он метался в неведении, нарезая круги вокруг пропасти в долине Смерти. После первых двух выбросов батискафа он примерно знал, на каком расстоянии от тора его искать. Без еды и отдыха, побираясь отбросами Мира рядом с ужасными созданиями, живыми черепами.

Циклопы довольно быстро передвигались при помощи мощных боковых плавниках, грозя клыкастой пастью, способной перемолоть любой величины кость в порошок. Изворачиваясь от них, Принц на бреющем заканчивал очередной виток, подняться выше нельзя, с течением спорить себе дороже, унесет далеко от вихря на десятки километров, пока не ослабеет поток. Сделав разворот на девяносто градусов и немного вверх, скат ушел от столкновения с черепом, налетев на второго, выныривающего из-за скалы. Челюсти со скрежетом сомкнулись на ласте слегка оторвавшегося от ската Принца, и снова, еще один. Потом еще и еще. Стада циклопов окружили в кольцо стража, решив покончить с назойливой мухой, лишающей скудной пищи. Пируэт за пируэтом, выполняя фигуры высшего пилотажа, скат уже не мог противиться напору хозяев поля. Все стрелы выпущены, даже арбалет с острием на конце, что выполнял роль штыка, канул в пасти черепа. Количество превосходило качество, один путь вверх. Рванув под узды, скат попал в мощную струю воды, и их отбросило на пять километров от водоворота. Страж с трудом заставил ската прижаться к тверди, но здесь поток опускался ниже, и спарке пришлось туго. Заметив возврат агрессоров, циклопы плотной стеной двинули в их направлении, один поднялся вверх в течение и стремительно приближался, легко управляя полетом, реагируя на каждое отклонение стража. Столкновения не избежать.

Остановить такую махину не в силах даже группе злобоежей, подумал принц, увидев возникшего за спинами черепов сверкающего огромного злобоежа.

– Злобоеж? – увиденный мираж от усталости и голода остановил стража.

Серебристый круглый шар с золотыми шипами на полном ходу, имея ускорение вихря, врезался в череп, проломив ему потылицу, и вращаясь, понесся мимо прочь из долины смерти. Принц пришел в себя, узнав в злобоеже милый смешной аппарат Софэллы, где сидела его принцесса. После длительного преследования ему удалось догнать серебристый шарик, но вскрыть легко не получилось, стража сносило сильное течение, и он, сняв ласты, упираясь в скалистый грунт, покатил батискаф дальше в более спокойное место, понимая, как это неприятно внутри его самой прекрасной единственной в мире самочке.

Насколько неприятно ей, до конца он знать не мог. Софэлла, скатившись по склону острова, угодила в водоворот. И внутри смешалось все: вода, рассыпанный порошок. Спирали камелии сверкали своими острыми лентами. Через минуту-другую она наглоталась этой смеси и отключилась на пару циклов, что творилось вокруг, ей было все равно.

Поток притих до умеренного, толкать не было больше сил, скат исчез, похоже, так же ослаб и парусоподобность крыльев унесла его за тридевять земель. Немного передышки,