Новые и новейшие работы, 2002–2011 - Мариэтта Омаровна Чудакова

Атрибут «свойственный» уже опасным образом несет в себе — по совокупности контекстов, накопившихся к этому времени, — оттенок качественности, причем улучшительный. Первые же примеры подтверждают эти лингвистические опасения, неся на себе явный положительный знак: «Для советских патриотов родина и коммунизм соединены в одно нераздельное целое. Молотов» (патриот для тогдашних контекстов — заведомо хороший человек, что бросает отсвет на присоединенный к нему эпитет); «Ни одной пяди советской земли не уступим врагу» (там, где в высоком стиле речь идет о пяди земли, «советская земля» уже не может не быть лучшей землей).

Этот отсвет лучшего брошен и на многие из последующих примеров. «Советское кино», «Советская литература»[264] — трудно представить в это время фразу типа «советское кино — весьма невысокого уровня», «советская литература — пока еще весьма посредственного качества». Вполне соответствуют этому эпитету только определенного рода высказывания (подобные нижеследующему, уже внутренне тавтологичному: «Советская техника достигла высокого уровня»). Это относится и к дополнительному значению, указанному в словаре: «Добытый, изготовленный в стране советов, в СССР», что подтверждается примерами: «Советские машины. Советские автомобили. Советский чугун». Еще раз поясним: неписанный запрет на пейоративные высказывания со словом «советский» усиливал в процессе бытования слова его постоянное позитивное значение.

В словаре 1940 года дано и третье его значение: «Соответствующий мировоззрению и практическим задачам рабочего класса, преданный советской власти». Примеры: «вполне советский человек, советски настроенный человек».

Вернемся к первому значению. Примечательно, что к нему не дано напрашивающегося, казалось бы, примера: человек, живущий при советской власти, — советский человек, — примера, однородного приведенным (советское правительство [правительство при советской власти, в советской стране], советская общественность [общественность в советской стране]).

Однако отсутствие этого примера, как и примера советский писатель, не случайно. Они не приведены ни для первого, ни для второго значения именно потому, что с самого начала находятся — необъявленно! — под значением третьим («преданный советской власти»).

Не менее примечательно исчезновение этого третьего значения из Словаря, вышедшего двадцать с лишним лет спустя (семнадцатитомного академического). Оно исчезло именно потому, что втянулось за это время в два других, уже обнаженно идущих под знаком «советское значит лучшее»[265]: советская идеология, советский патриотизм; новый, советский быт, советские чувства [понятно, что только хорошие, иного не дано].

Во время подготовки Первого съезда советских писателей, на заседаниях Первого пленума оргкомитета Союза советских писателей И. Гронский, в силу особенностей своей личности, невольно отчетливей всего обозначил маршрут продвижения власти к внедрению этого всепокрывающего именования — советский писатель. Оно функционирует в упомянутых текстах на фоне понятия советская власть, тоже пока еще мерцающее разными оттенками, не обызвестковавшееся. Во вступительном слове Гронского на пленуме, где хорошо видна та подвижная плазма, из которой появляются словосочетания, которые скоро застынут, обращает внимание прежде всего сама частотность его повторения — на 296 слов (первые пять абзацев вступительной речи Гронского) синтагма советская власть встречается 15 раз. Она как будто порождает, отпочковывает словосочетание советский писатель: «Товарищи! Наш пленум является первым пленумом организации, которая представляет всю массу советских писателей. Создание такой единой организации советских писателей сделалось возможным благодаря повороту широких масс интеллигенции в сторону советской власти»[266].

В первой фразе этой речи главного организатора съезда слова советский писатель имеют, пожалуй, в виду общее именование литераторов, живущих и печатающихся в СССР. Но уже вторая фраза склоняет слушателя к тому, что одни были советскими изначально, другие — стали после поворота.

Далее в тексте Гронского фигурируют следующие эквиваленты синтагмы советский писатель:

писатели,

писатели, выросшие в условиях старого строя,

писатели, точно так же, как все другие отряды интеллигенции,

старые писатели,

беспартийные писатели,

интеллигенция,

старая интеллигенция

и даже —

один из отрядов… мелкой буржуазии.

«И если мы хотим быть большевиками, учениками Маркса, Ленина и Сталина, мы сами должны повернуть в сторону этой интеллигенции, в сторону старых писателей, памятуя, что у старой интеллигенции, у старых писателей очень большая культура, большой опыт, которого у нас, у молодого класса, не так много и который мы, победивший класс, должны ценить»[267].

В выступлении В. Кирпотина, столь же активного литературного функционера, синтагма советский писатель имеет не менее подвижные очертания: «В эпоху военного коммунизма и в первые годы нэпа <…> складывавшиеся центры беспартийных советских писателей, как например „Серапионовы братья“, демонстративно заявляли о своей аполитичности, о самодовлеющей ценности искусства». А несколькими абзацами ниже уже говорится о повороте «в сторону советской власти большинства, лучшего большинства советских писателей, и роста собственных кадров пролетариата в литературе» и о том, что поворот этого «лучшего большинства советских писателей, все эти сдвиги в литературе не могли бы произойти без роста писательских кадров, вышедших из рядов рабочего класса и отчасти колхозного крестьянства, без идейно ведущей роли пролетарской литературы»[268].

В первой фразе советский писатель — это живущий и пишущий в Советском Союзе. Еще можно говорить о советском писателе, заявляющем о своей аполитичности. Дальше речь идет о повороте в сторону советской власти «лучшего большинства» этих писателей — слово советских еще не окрашено идеологической краской, но подмалевок под эту краску уже нанесен.

«Наш пленум является первым пленумом организации, которая представляет всю массу советских писателей» (вступительное слово Гронского. См.: стенограмму Первого пленума Оргкомитета Союза советских писателей (29 октября — 3 ноября 1932).

«Глубокой, органической работы с писателями из рабочей среды не велось. И вот писательская масса, организованная вокруг Оргкомитета, должна выправить, должна вести эту работу по существу, а не только формально. <…> Это писатель, может быть, со своими ошибками, со своими уклонениями, даже часто очень глубокими, но писатель, который все-таки идет в массе советской литературы» (Выступление А. Серафимовича. Там же. С. 137, 138).

«Под руководством партии, при чутком и повседневном руководстве ЦК и неустанной поддержке и помощи товарища Сталина сплотилась вокруг советской власти и партии вся масса советских литераторов» (Речь секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова // Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934. Стенографический отчет. М., 1934. С. 3).

Только появляется понятие советский писатель как общее именование литераторов, живущих и печатающихся в СССР. При этом само собой разумеется, что все они разделяют доктрину Коммунистической партии. Именно это само собой разумение и есть черта тоталитаризма — по ней он должен был угадываться. Но большинством угадан не был.

6

Суть метода была, во-первых, в самом предъявлении требований к творческому продукту (и даже самому акту) — каким именно он должен быть, в самой идее долженствования и предрешенности творчества.

Во-вторых — в требовании однородности, одинаковости, то есть похожести результатов творчества. Этого одного