Исчезнувший - Дмитрий Красько

— Алле! — осторожно позвал я. — Если там кто живой остался, вы меня сразу не убивайте, ладно? Я сперва в туалет хочу. Последнее желание приговоренного — закон.

Поскольку отвечать никто не торопился, я приподнял голову.

На первый взгляд, выживших не было. Я встал в полный рост и подошел к телам. И понял, что ни после второго, ни после десятого взгляда ничего не изменится. Мертвы были все трое. Что неудивительно, если учесть дистанцию, с которой велась стрельба. Насколько я мог судить, не было совершено ни одного промаха. Три пули досталось Лоре, шесть — Славику. Санек обошелся всего двумя, но обе поймал головой.

Я неодобрительно покачал головой. Неадекватная семейка. Из-за их разборок я потерял как минимум полкило нервных клеток и лет пять жизни. Единственное утешение — мне больше не грозила несвоевременная смерть в горящей бане.

Хотя, говоря на чистоту, Славика было жалко. Он показался мне нормальным парнем. Даже странно, как умудрился остаться таким в подобном окружении.

Но — к делу. Санек говорил, что в бане мне предстоит гореть в компании, в том числе, Четырехглазого. Значит, он где-то неподалеку.

Все так же сжимая «Беретту» в руке, — кто его знает, может, в одной из комнат притаился еще какой-нибудь буйнопомешанный, — я обошел всю квартиру, но ничего не обнаружил. Ни Четырехглазого, ни гроба с телом Ломанова.

Ломанов был мне до лампочки, а вот из-за отсутствия коллеги серьезно расстроился. Нужно было снова что-то придумывать. Как меня заколебал этот бесконечный процесс придумывания! И, главное, словно пальба в воздух — все бесполезно. Нет, придумки были славные, слов нет. Но ни к чему не ведущие. С такими темпами у меня скоро мозг мозолями покроется. Однако деваться некуда — без очередной попытки не обойтись. Вряд ли она окажется последней, но к этому печальному обстоятельству я уже привык. Надо придумать — буду придумывать. Только займусь этим не здесь и не сейчас. Выстрелы наверняка привлекли внимание, и скоро в квартире будет не протолкнуться из-за обилия людей в погонах.

Выйдя на лестничную площадку, я захлопнул за собой дверь и торопливо пошел вниз по лестнице. Но, пройдя пару пролетов, остановился.

Саня обмолвился, что горло папаше резал таинственный брат Лоры. А длинный говорил, что квартиру этому брату Ломанов приобрел здесь же. Стоило нанести визит.

Стараясь ступать неслышно, я вернулся на четырнадцатый этаж.

Конечно, брат не спал. То, что его не позвали на большой семейный совет, совсем не значит, что он не знал о его проведении. А даже если и не знал, то однозначно слышал выстрелы. А потом — хлопок закрывающейся за мной двери. И теперь стоял в своей прихожей, наблюдая за происходящим в дверную щель.

Ну, дурак, натурально. Сквозь нее на площадку падала полоска света, так что вычислить наблюдателя труда не составило. Допускаю, что дверь была на цепочке. Но одного удара ногой хватило, чтобы цепочка разлетелась к чертовой матери. И я, с пистолетом наперевес, вломился в прихожую.

У брата, оказывается, тоже был ствол. Но: а) мое появление стало для него полной неожиданностью; и б) в момент распахивания дверь серьезно приложилась к его любопытной физиономии. Настолько серьезно, что он даже оружие выронил, чтобы схватиться руками за лицо. Поэтому, даже не будь пункта «а», вряд ли мне было бы оказано серьезное сопротивление.

— Нехорошо подглядывать! — строго сказал я вместо приветствия. Брат отнял от лица ладошки, и я удивился. — Леня?!

Стукач-курильщик из «Колизея», в рот ему ноги! Видимо, сестренка, на правах старшенькой, серьезно опекала братца. И жилплощадью за мужнин счет обеспечила, и на работу пристроила. Тоже к мужу. А он, получается, своему благодетелю горло перерезал.

Леня стоял передо мной в пижаме, маленький и щуплый, и капал кровью с разбитой губы.

— Так ты что — брат Лоры?!

— Да, — он опасливо кивнул.

— И ты будешь продолжать втирать мне, что не знаешь, где мой корешок?

— Нет.

— Что — «нет»? Не знаешь?

— Знаю.

— Так где он, сука ты позорная, стукач хренов? — я почувствовал, что вот-вот не выдержу и сорвусь. Отвинчу Лёне голову против резьбы и заставлю его пинать ее по квартире. — Говори быстро, пока у меня еще не совсем крышу перекосило!

— В комнате он, там, — Леня поспешно указал на одну из дверей.

— Веди. Быстро!

А ведь я ему так верил. Я его даже почти не бил там, в городском парке. Хотя, оказывается, стоило. Дурень ты доверчивый, Михал Семеныч, по-другому не скажешь.

Четыре Глаза валялся на матрасе, брошенном прямо на пол. Судя по обилию пустых водочных бутылок вокруг, он был в стельку пьян. Неплохой способ держать пленника в узде.

Леня, отперший для меня дверь, теперь стоял подле нее и выглядел, как нашкодивший щенок. Не знаю, может, думал, что это я устроил стрельбу в квартире сестры и теперь боялся повторения. Я стукнул его рукояткой пистолета по голове и, когда он упал, прошел в комнату.

Перегаром от моего коллеги несло так, что хоть закусывай. Я присел рядом и похлопал его по щекам. Ноль эмоций. Я похлопал сильнее. Когда и это не помогло, взял за плечи и принялся отчаянно тормошить. И минут через пять левый глаз таки приоткрылся.

— О, Мишок! — язык у Четырехглазого заметно заплетался. — Завязывай меня трясти! Башка и так трещит. Есть, чем похмелиться?

Я осмотрелся и, обнаружив рядом полбутылки, протянул ему пойло. Четыре Глаза жадными руками схватил тару и припал к ней губами. И этот человек утверждал, что он интеллигент и ценитель истории?! Клялся, что тысячу книжек прочитал — не считая школьных учебников?! Так вот он: сидит, сосет водку, что твой младенец — молоко. Да еще без пустышки.

Высосав граммов сто пятьдесят, Четыре Глаза поставил бутылку на пол и снова попытался растянуться на матрасе. Но я сильно пихнул его в бок:

— Подъем, Четыре Глаза! Тебя внизу жена ждет.

— Любава?! — он в ужасе вытаращился на меня. — Она что — уже приехала?

— А как же, — я важно кивнул. — Уже три дня тебя ищет.

— Черт! Как же так? А сколько дней прошло?

— Две недели.

— Две недели?! Черт. Черт! Черт!!! Что я ей скажу? Она же меня съест! — он с трудом поднялся на ноги и походкой морского волка, которому везде шторма мерещатся, побрел прочь из комнаты, окинув безразличным взглядом лежащее на пороге тело Лени.

Я поднялся и пошел следом. Как оказалось — в ванную комнату, где найденыш засунул голову под струю холодной воды и держал ее там до тех пор, пока зубы морзянкой не запросили пощады. Тогда он содрал с вешалки полотенце и принялся с силой натирать скальп. После чего посмотрел на меня и спросил:

— Слушай, а где мы?

— Мы там, откуда сейчас будем быстро сваливать, — усмехнулся я. — Иди, одевайся. Твоя куртка возле матраса лежит.

— Да, я знаю, — и он рысцой побежал в комнату. Через минуту появился уже одетый и с той самой недопитой бутылкой в руке.

— А это обязательно? — я указал на водку.

— Мишок, меня корежит всего! Знал бы ты, сколько я за эти дни выпил! Я за всю жизнь столько не пил!

Ну, кто бы сомневался.

Эпилог

Четыре Глаза отчаянно хотел спать. В связи с чем постоянно норовил сползти в отсек для ног. Но я с тем же постоянством придерживал его, хотя одновременно вести машину и дергать коллегу за шиворот было не очень удобно.

Водку он допил, и ему снова стало хорошо. Впрочем, нет. Хорошо ему стало немножко раньше — когда я сообщил, что наврал про возвращение Любавы.

Четыре Глаза был счастлив. Похоже, он так и не понял, во что вляпался. Что неудивительно — в пьяном угаре вообще трудно что-либо понять. А в этом состоянии, по его словам, он находился с самого момента похищения. Первую порцию в него влили, как только затащили в машину — тем самым утром, в пятидесяти метрах от таксопарка. А потом разместили на квартире у Лени, и регулярно приходивший близнец Саня продолжал накачивать коллегу.

Поначалу Четыре Глаза сопротивлялся и блевал. Но, во-первых, Саня был сильнее, а, во-вторых, ему помогал Леня. Так что постепенно отвращение к водке прошло. Да и трудно ожидать иного, когда постоянно просыпаешься с дикого бодуна.

Иезуитским умом Сани можно было восхищаться. Даже если бы — что вообще маловероятно — пленник был обнаружен ментами, у Лени была железная отговорка: хороший друг в запой ушел. Спрятался подальше от жены и начальства — и ушел. Не на улице же ему пьянствовать.

Что касается остальных деяний Сани, то Четырехглазый и о них мне кое-что поведал. близнец, уверенный, что все ненужные люди сгорят в загородной бане, частенько захаживал к Лёне и не стеснялся обсуждать с ним различные детали операции. Из отрывков этих разговоров, воспринятых нетрезвым мозгом, Четырехглазый сложил для себя некое подобие картины происходящего. А потом рассказал о ней мне — соответственно, заплетающимся языком, черпающим слова и мысли из пьяной головы. Показания были путаными, но из них я понял, что некую акцию по захвату папашиного королевства Санек разрабатывал уже давно. Разборки колизеевской охраны с Четырехглазым, а затем Ленивого со мной стали основой хитрой операции и, понятное дело, толчком к ее осуществлению. Умом Санька мог бы восхититься любой средневековый интриган — на пустом месте соорудить столь коварный план не каждому дано. А главное — это был вполне жизнеспособный план, я в этом убедился, еще когда он был озвучен на квартире Ломанова-старшего.