Исчезнувший - Дмитрий Красько

Может, все дело в том, что не я один их раскручивал? Насколько я мог судить, этим е занимались, помимо моих, еще пара рук. Руки милиции и руки неизвестной мне команды, уничтожавшей всех, имевших отношение к «Колизею». Уж и не знаю, до чего докрутилась милиция, а вот я, похоже, с час назад начисто обрубил эту последнюю руку.

Хотя нет. Сержант сказал, что был кто-то третий, скоропостижно покинувший место разборок. Однако мне от этой информации было ни тепло, ни холодно — где искать в данный момент третьего, кроме него самого вряд ли кто скажет. А сам он, скорее всего, заляжет на дно, ожидая, пока воспоминания о недавней стрельбе не потускнеют.

Да и не в третьем дело. Передо мной стояла задача отыскать Четырехглазого, а располагал ли неизвестный третий информацией о его местонахождении — большой вопрос.

Однозначно, располагал Ленивый. Но его взорвали.

Вполне вероятно, что Ломанов тоже был в курсе. Но ему перерезали горло.

Лора. Верная супруга знатного ресторатора. Похоже, он во многом доверял ей, раз, не боясь, что она попадет под мое обаяние и решится покинуть его команду, поручил напоить меня и выведать всю подноготную. Что ж, Лора вполне могла владеть нужной информацией.

Мысль была здравая. Я со вкусом потянулся, забыв о выбитом плече. Оно само напомнило, и я поморщился, резко вернув руки в исходное положение.

Где искать Лору? «Колизея» нет, и вряд ли она сделала памятный кабачок на окраине города местом своего постоянного обитания. Тем более — мужа убили и надо готовиться к похоронам. Скорее всего, сидит дома. Вопрос — где ее дом?

Ответа я не знал. Но неожиданно вспомнил о том, кто мог знать. Длинный. Ликвидатор и похититель меня, уступленный мною матрешке для удовлетворения ее низменных инстинктов. Я, правда, не мог сказать, находится ли он до сих пор на территории картонажной фабрики, или уже покинул ее. Получилось же это у коротышки (хотя лучше бы не получалось). В любом случае, проверить не мешало.

Подъезд я покинул с «Береттой» под свитером и тормозком напоказ. Но сержант, единственный из работающих на месте происшествия, кто успел прекрасно разглядеть, на сей раз даже не посмотрел в мою сторону. Стоял на том же месте и с тем же рвением уничтожал мировой запас табачных изделий. Судя по изрядно увеличившейся горе бычков под ногами, ему оставалось совсем немного, чтобы достичь цели. И я не стал приставать к нему с советом завещать свои легкие на дело борьбы с курением. Зачем? Все равно он сейчас прикончит последний табак на Земле, и курить станет попросту нечего.

Никем не остановленный, я сел в машину и покинул двор. Мой путь лежал в сторону картонажной фабрики. Мимо уже отключенных светофоров, которые презрительно мигали желтым, по пустынным улицам, на которых почти не было машин и уж тем более — людей.

Это знамение времени. Вот уже лет пять, как с наступлением темноты улицы пустеют. Даже зимой, когда ночь начинается днем. Люди боятся. Боятся быть обнаруженными поутру с проломленной головой, с простреленным легким, с порезанным желудком.

Я их вполне понимал, и даже почти полностью разделял эти чувства, хотя относился скорее к тем, кого надо бояться, а не к испытывающим страх. Но первые тоже бояться, и даже больше вторых, и это тоже — знамение времени, пропитанного злобой и ненавистью. Да что далеко ходить — два трупа в машине во дворе моего дома, четыре трупа в машине у больницы, Ломанов, Ленивый… Всё это — звенья одной цепи. Всё — примета времени. Так что, Михал Семеныч, зря ты грешил на себя — мол, живешь от хипеша до хипеша. Не ты один так живешь. Вся страна с ума сошла.

По пути я сделал остановку у ночного ларька и приобрел пару бутылок водки. Соваться к бомжам с пустыми руками почему-то не хотелось. А с водкой я был, что пионер на Диком Западе. Огненная вода — на случай трубки мира, «Беретта» — на случай тропы войны. Я иду к вам, о дикое бродячее племя! И да будут ваши языки гибкими, а мозг — незатуманенным. По крайней мере до тех пор, пока вы не скажете, где длинный.

Загнав машину на территорию фабрики, насколько это позволял неукатанный и неутоптанный слой снега, я заглушил мотор и привел себя в состояние готовности номер раз. Пистолет переместил вперед, поскольку береженого бог бережет, водку рассовал по карманам, поскольку иду все-таки с мирными целями. Куртку решил оставить — в случае нападения на мою священную особу она будет только сковывать движения. Зато прихватил из бардачка фонарик — ночь, как-никак.

Покинув машину, тщательно закрыл все дверцы, даже капот и багажник проверил. В таких местах, где бродят неизвестные цивилизованному миру племена, лучше перестраховаться, чтобы, вернувшись, не обнаружить вместо машины лишь колею на снегу.

Покончив с этой галиматьей, прошел по узкой, но очень утоптанной тропинке к зданию, осторожно скрипнул дверью и шагнул в упругую темень внутренних помещений. Через огромное окно в не менее огромные залы падал свет — единственный привет от города, раскинувшегося где-то за высоким забором. Но этого света было слишком мало даже для того, чтобы четко обозначить сами квадраты окон, не говоря уже о том, чтобы осветить помещение изнутри. Или мои глаза пока не привыкли? Ведь, будучи подвешенным, я неплохо различал все, что меня окружало, не будучи филином или, на худой конец, котом.

Но ждать, пока глаза привыкнут к местному сумраку, было неохота. Даже в какой-то степени жутковато. Хотя я и отдавал себе отчет, что бояться нечего. Бояться нужно было позапрошлой ночью, когда нелегкая занесла в эти края посланцев Ломанова. Они были опасны, да. Но таких на территорию фабрики заносит едва ли чаще, чем раз в жизни.

Я включил фонарь. Вокруг — хлам, обрывки бумаг да издохшая кошка. И снова хлам. Я шагнул вперед в том направлении, где, по моим воспоминаниям, находилась комнатушка, на время ставшая камерой пыток.

Яркий светлый круг скользил по захламленному полу впереди меня, я шел за ним, как Иванушка-Дурачок за клубком Василисы Прекрасной, и ей-богу, даже начал верить в то, что этот самый кругляш выведет именно туда куда нужно.

Он не обманул ожиданий. Сказка, да и только. Через минуту осторожной ходьбы передо мной возникла та самая коморка.

Я переступил порог и очутился внутри. Следы моего недолгого пребывания здесь были уничтожены, несмотря на то, что времени, в принципе, прошло не так много, как могло показаться из-за обилия приятных и не очень событий.

И никаких признаков связанного по рукам и ногам длинного. Впрочем, я и не ожидал его обнаружить. Глупо думать, что матрешка в течение двух суток будет тешить свою похоть именно здесь. Слишком близко находилась камора от входа в склад. Слишком часто, наверное, наведывалась сюда веселая молодежь, вооруженная шприцами и папиросами с дурманом. Слишком легко было обнаружить пленника. Они, конечно, повеселятся от души, но где гарантия, что после этого не захотят его освободить? Нет такой гарантии. А освобождения длинного матрешка вряд ли допустит — слишком нужная в ее беспросветной жизни цацка.

Вывод? Очень просто — она наверняка утащила его куда-нибудь вглубь фабричного помещения. Куда посторонние не забредали вообще, а значит, отсутствовала опасность лишится драгоценной игрушки. Например, туда, где жила сама. И я очень подозревал, что не одна, а в составе всего бомжиного племени. Только где находилось их стойбище, я не представлял себе даже примерно. Нужно было искать. Как именно — это уже другой вопрос.

Не мудрствуя лукаво, я покинул комнатку и, пройдя метров десять к северу — а может, к северо-западу, роли не играло, — прокричал:

— Эй!

Голос ударился в стены и гулким эхом шарахнулся обратно. Опять стало немного жутковато. Ощущение было такое, будто я стою на ночном кладбище. Причем под ногами — мой собственный могильный холм. Бред, конечно, но все-таки.

Я терпеливо ждал целых три минуты, — специально засекал по часам, — но кроме эха собственного голоса не услышал ничего, что могло бы подсказать ответ на мучавший меня вопрос. Тогда еще раз набрал полную грудь тягучего воздуха и заорал что было силы:

— Эй, кто-нибудь! Где здесь бомжи живут?!

Хриплый голос, раздавшийся сзади, заставил меня вздрогнуть.

— А чего тебе от них надо?

Я резко обернулся и осветил фонариком обладателя голоса. Невысокий коренастый старикан с усами таракана и его же фасеточными глазами стоял, заложив руки за пояс и не мигая смотрел на меня. Огромные залатанные валенки, потасканные, но все еще опрятные рабочие штаны, стеганная телогрейка, перетянутая в талии белой веревкой, лопоухая шапка на голове. Добротно, в общем, сделанный старикан.

— Тетку одну мне увидеть надо, — сказал я.

— Здесь тебе не бордель.

— Да я и не с этой целью.

— А какую тетку?

— Низкая, толстая, вонючая. Я ей человека потрахаться одолжил. Понимаю, что не бордель. Но она тоже тварь божья. Размножаться иногда хочет. Только теперь этот человек мне самому нужен.