Молодость. Автобиография… почти. Книга четвертая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон» - Илья Андреевич Беляев

ей прямо в глаза. Такие бездонные, поглощающие, затягивающие. Он не мог оторваться от них, завороженный красотой и тем блеском, теми прожигающими искорками, которые они излучали.

И улыбка. Он мог узнать ее из тысячи, миллиона. Подобное не исчезает, не стирается и не забывается. Это живет вечно. Оно находится в самом сердце, и никто не в силах вырвать это чувство — чувство любви, чувство, когда ты полностью во власти ее, ее красоты, того самого единственного, чего не можешь найти ни в одной другой и только ты, ты один видишь это и хранишь в сердце.

* * *

Возможно, некоторые спросят: «Почему он любит именно ее, ведь есть же другие!» Но на этот, казалось бы, простой вопрос, знает ответ только он один, все же остальные просто теряются в догадках. Удивительно, но за короткое время она превратилась для него из обычной девушки в самую любимую из всех. Вначале об этом не знал никто. Он тщательно скрывал свою тайну, но, как известно, все тайное всегда становится явным, и даже он не смог удержать все в секрете.

На миг ему показалось, что звезды упали на Землю, облака обрушились вниз и все поглотила бездна. Иллюзия спокойствия и безмятежности прошла. Настала эпоха горечи, обид и разочарования. В них, если нужно, можно утонуть, упасть и разбиться, всплыть, выбраться наверх, а можно сделать их реальностью. Все зависит от составляющего.

* * *

Ночь.

Не спалось.

Он резко сел и открыл глаза. Чувство беспокойства, зародившееся пару часов назад, никак не могло пройти. Внутри его обжигал огонь. «Что происходит?» Он встал и мрачно посмотрел на полумесяц луны. Вокруг него витал ореол потерянности. Что он мог потерять? Мог! Ее. Нет, не навсегда, но он упустил тот самый момент, когда мог побыть с ней наедине. Все произошло быстро. Растерянность? Да. Он замешкался и только смог проводить ее печальным взглядом.

Она.

Она родила в нем новые, совершенно новые чувства. Он знал ее не годы, а может только месяцы? Но она, ее улыбка, ослепительно прекрасное, бархатное лицо, на котором можно прочитать все ее душу, нежные руки.

Он восхищался ей и не мог отвести взгляд от этого чуда, сидящего рядом и говорящего с ним.

Он полюбил ее, но не мог признаться. Пока? Или никогда? Нет, конечно же, пока. Никогда — вечный срок, и он не выдержал бы его, все время видя ее. Но как сказать? Вот что терзало его душу. Но даже не это.

Полумесяц.

А вдруг она откажет? Тогда все уничтожится. Его иллюзия рассыплется блеском острых осколков.

Он прислонился лбом к холодному стеклу и закрыл глаза.

Если сейчас чувствовалась пустота, потеря ее, то, что будет, когда она откажет. «Я не буду ничего говорить!» Нет! Он знал, что это для него еще хуже. «А если будет отказ?»

Мысли пробила раскаленная пика, и внутреннее стекло треснуло, оставив на лбу алый след.

Он не знал, что делать, но ее образ, образ самой милой, близкой, родной девушки, врезался в его сердце и не мог просто так бесследно исчезнуть.

Все новые и новые мысли рождались в его голове, но ее лицо не могло стереться. А улыбка никогда не сможет угаснуть в памяти, яркая, приковывающая взгляд и, как все остальное, нежная, трепещущая, ее и только ее, именно той, которую он любил.

Ночь.

Не спалось.

Не удастся.

Вряд ли когда.

* * *

Он был далеко от города, в совершеннейшей глуши, старался отвлечься и отстраниться от всего прошлого, но никак не мог забыть ее. Что-то странное творилось с ним. Он мог забыть. Он хотел забыть. Но единственное, что никак не могло ускользнуть от него, растаять как миф или видение — это, конечно же, она. Странное дело, он лелеял мысль о том, что все будет хорошо, хотя она не давала ему никакого повода или даже намека. Возможно ли это? Возможно.

Ах, как он хотел вернуть тот единственный момент, когда мог изменить свое существование. Тогда, в один из прекрасных дней, могло решиться многое, но он не сумел распорядиться судьбой и упустил, возможно, мифический, но шанс.

Сейчас, как и всегда в другое время, он пребывал в задумчивости и мрачном состоянии духа. Он вспоминал все моменты, проведенные с ней, ее саму, глаза. Он мог поведать любому все связанные с ней мгновения, но никого, кроме него в этой глуши не было. Он пытался отречься, забыть ее, забыть всех, забыть все, самого себя, но не мог именно ее, и это мучило и угнетало его. Никогда он еще не сталкивался с проблемой, которую не мог бы решить. Всегда давалось три варианта. В данном случае — ни одного.

Обиженный. На кого он мог обижаться? На судьбу, рок, давший такое странное испытание? Дорогу в жизнь? Или что-то еще, чего он не знал, да и не положено было знать. На себя? Возможно…

Он просто сидел, взявшись за виски, и думал. Ему больше ничего не оставалось, как думать. Но он по-прежнему сомневался — действительно ли эта такая безвыходная ситуация!

* * *

Он ехал по городу и уныло смотрел в окно. Ночь раскинула свои объятья и теперь медленно погружала все в сон. Он посмотрел на безоблачное звездное небо, скользнул взглядом по круглому диску луны и вдруг замер. Она находилась так близко, что казалось, протяни руку и ты почувствуешь всю шероховатость ее поверхности.

Время будто остановилось. Он смотрел на нее, и в голове рождалась та, которую он любил. Вначале это были лишь смутные очертания, но с каждой секундой все становились яснее и отчетливее.

Луна нависла над домом, будто желая как можно больше узнать об этом мире. Она уже не казалась такой далекой и размытой.

Но в голове юноши стоял образ той, кому он был предан. Он вспомнил те недолгие минуты, проведенные с ней вместе, переливающийся блеск волос, аромат тела, ему захотелось взлететь на крышу дома, обнять луну, наговорить кучу нежных слов, но что-то помешало ему сделать это. Он, запрокинув голову, смотрел на звезды. Расстояние не имело никакого значения. Он знал, что она слышит его и в данный момент думает только о нем.

Тело окутала паутина тепла, и улыбка тронула его лицо. Он, до боли в глазах, вглядывался в диск луны, будто бы это было зеркало и сейчас к нему сзади подойдет она и, нежно обняв, положит свою