Сачлы (Книга 1) - Сулейман Рагимов

Гость, сам того не, желая, разбередил кровоточащую рану Кесы.

— Не впутывай ты меня в эти дела, аи, Аскер! — заорал во все горло Кеса. Прошу, не впутывай!.. — И горькая тоска омрачила его морщинистое лицо.

Тель-Аскер обиделся:

— Из-за тебя проделал такой долгий путь, а ты в собственном доме принимаешь меня как чужака! Да разве так положено встречать гостя? Я уж не говорю о дружбе… Казалось бы, ты вскочишь, поставишь на очаг казан, сваришь плов с цыплятками! Это что же, ответ на хлеб-соль, какие ты вкушал в моем холостяцком доме?

— Нет у меня дома, — твердо сказал Кеса. — Нет цыплят для плова. Нет друзей. Юноше стало страшно.

— Мен олюм, говоря между нами, да что же произошло? Ты обидчивый какой-то, готов слезы лить по любому пустяку.

— Не трогай меня, Аскер, — Кеса всхлипнул. — Ведь я тоже человек!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Усталый Годжа-оглу вернулся с участка, но обедать домой не пошел: надо было еще привести в порядок записи трудодней за последние дни.

Председатель был широкоплечий, плотный, с коротко подстриженными седеющими усами, с глубокими морщинами на лбу. Сидел он за письменным столом в неуклюжей позе человека, которому привычнее идти за плугом, запрягать коней, с косой шагать по горному лугу, чем держать в пальцах карандаш.

А дел было много, и все неотложные, — строили мельницу, конюшню, заложили фундамент школы, сенокос был в разгаре, надвигались полевые работы, — всюду нужно было поспеть, за всем уследить… И если самому председателю не заниматься трудоднями, то, как говорится, "заработки взбесятся и сожрут основной капитал".

Годже-оглу хотелось заглядывать и в завтрашний день, не только заниматься повседневными хлопотами. Хоть и зародилась колхозная жизнь в тяготах, в мучениях, лилась кровь и так много было принесено жертв, но теперь ясно, что артельное хозяйство развивается плодотворно. Да, быки пали суровой зимою двадцать девятого года; да, дождливая холодная весна тридцатого года нанесла ущерб урожаю, и все-таки колхоз богател, строился, оплачивал трудодни все щедрее, весомее… Конечно, с некоторыми середняками дело не ладится, и, вероятно, зря их прозвали в районе "жирными крестьянами", чуть ли не записали в кулаки. Годжа-оглу считал, что крепкие мужики-труженики, не нанимавшие батраков, пойдут в колхоз, если разговаривать с ними умело. Но у исполкома в этом вопросе были свои соображения, и спорить с ними Годжа-оглу пока не осмеливался.

Ошибки, конечно, в колхозе были, ошибки зачастую существенные, но как говаривал наш Годжа-киши: "Дома не варили, у соседей взаймы не просили, откуда ж возьмутся знания?" Действительно, перенимать опыт-то не у кого…

Размышления председателя прервал высокий, тонкоусый, одетый в толстовку счетовод.

— Исполком приехал!

— Какой исполком? — Годжа-оглу не понял.

Он подошел к окну и увидел, что спешившиеся милиционеры уводят лошадей под навес, а ревизор Сарваров отвязывает от седла ковровый хурджун.

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Годжа-оглу, — сказал ласковым тоном появившийся в дверях Субханвердизаде и пожал обеими руками руку председателю. — Говорят, гора не идет к Мухаммеду, так Мухаммед пойдет к горе… — Он сипло рассмеялся. — Никуда не годится, джаным!.. Забился в горную расщелину и глаз не кажешь… А у исполкома наметились кое-какие планы относительно тебя, председатель! — Гашем сыпал словами без передышки, не дожидаясь ни согласия, ни возражения собеседника. — Хотим перебросить тебя, братец, в район, в коммунхоз… Сейчас там убийственное положение! Пока ком-мунхоз сдвинется с места, мертвый воскреснет, хе-хе! Ежегодно срываются все проекты благоустройства. Нет, клянусь честью, грешно такого энергичного хозяйственника держать в горном захолустье! Мы переведем тебя, братец, в районный коммунхоз, начальником. Кто здесь, среди гор и лесов, сможет оценить твою созидательную работу? Да ты хоть звезды с неба хватай, никто не поймет, не оценит. Другое дело — район, город, там ты будешь на виду, даже из Баку заметят!

Сперва Годжа-оглу удивился, потом пришел в себя и, указав за окно, на поля и луга, сказал:

— Какой же коммунхоз сравнится с этим делом, товарищ Гашем?

— Ну, братец, ты это брось, пожалуйста, брось! — поморщился Субханвердизаде. — Тебе надлежит непременно стать одним из руководящих работников района, членом президиума исполнительного комитета! Оставь, мен олюм, оставь эту ложную простоту! Ну, чего ты прилип к этим скалам? Кем ты намерен стать завтра, послезавтра, в конце концов?

Годжа-оглу с недоумением пожал плечами:

— Я об этом, никогда и не думал. Некогда мне думать. Работать надо! Я так соображаю, что горы, что долина, что аул, что город — разница-то небольшая! Не место красит человека, а человек место. Погляди-ка… — Он подвел Субханвердизаде поближе к окну, обратил его внимание на рассыпавшуюся по горному лугу, за лесом овечью отару; овцы казались отсюда маленькими, как комочки хлопка. — Старший чабан нашего колхоза ведет стадо, Джумшуд-баба, восьмидесятилетний почтенный старец!.. Звуки его свирели как бы говорят мне, председателю: дадим ежегодно от овцематки двух ягнят!.. — И Годжа раскатился счастливым смехом.

Субханвердизаде нахмурился:

— Значит, быть простым чабаном в горах достойнее, чем руководить учреждением районного масштаба? Может, ты скажешь, что этот чабан приносит больше пользы, чем я, руководитель всего района? А?

Не так-то легко было смутить Годжу-оглу.

— Зачем такие противопоставления?.. Чабан — чабан, кстати, неграмотный; Субханвердизаде — председатель исполкома. У каждого из нас свое место в жизни. Надо честно работать, и народ скажет спасибо!..

— Ну, в район ты все же переберешься, — с фальшивой настойчивостью сказал Гашем. — В коммунхоз, а затем в райком; партии. Такие кадры нам нужны: бакинский рабочий, принципиальный большевик, волевой организатор!

— Именно потому, что я бакинский рабочий и, видимо, | неплохой большевик, отсюда я не уйду! — сухо сказал Годжа- оглу: ему давно уже не нравился, чем-то раздражал Субханвердизаде… — Я же своему заводскому коллективу дал слово создать в горах крепкий мощный колхоз!.. Не могу же я обмануть своих товарищей. И кроме того, вот сенокос, там уборка урожая. Электростанцию решили построить, чтоб зажечь "лампочку Ильича" в захолустном Дашкесанлы!.. Баню надо строить, автомобильную дорогу проводить. Планы-то какие! Голова закружится от размаха!..

— Оказывается, в нашем Годже-оглу сильная поэтическая, Жилка, — ехидно заметил Субханвердизаде вошедшему в эту минуту Сарварову. — Говорят, он складывает песни, стихотворения, играет на сазе!..

— Да, играю и на сазе, и на тутэке (Тутэк — свирель чабана), — кивнул Годжа. — Научился в молодости, когда был чабаном. А учителем моим был все тот же Джумшуд-баба.

— Ашуг! Сладкозвучный ашуг!.. С концертами выступает наш ашуг Годжа! расхохотался Субханвердизаде.

— Устраиваем и концерты, и музыкальные вечера, праздники, — без улыбки подтвердил председатель колхоза. — В горах любят и ценят хорошую музыку, чудесные народные песни… И я беру саз, выступаю на таких праздниках!

— Это ты умеешь, — протянул Гашем и кивнул Сарварову: прикрой, мол, дверь на веранду. А едва дверь захлопнулась, побарабанил пальцами по краю стола. Поступили материалы, что ты, ашуг, очаровал своим сазом кулацкие элементы… Конюшню-то и мельницу строят преимущественно кулаки!.. Ну, эти постройки неизбежно рухнут!

— Какие кулацкие элементы? — Годжа-оглу вспыхнул. — Назови-ка их имена, имена их отцов!.. И вообще я скажу, товарищ Гашем, что мы больно уж легко всех в кулаки зачисляем.

— Ты мне зубы не заговаривай, — с ленивой угрозой сказал Субханвердизаде. — Середняков мы не обижаем, а с кулацкими элементами будем бороться беспощадно!.. Ты с кулаками спелся на музыкальных-то праздниках!

— Понимаю, понимаю, — горько усмехнулся Годжа-оглу, — эти материалы вы, конечно, получили от вашего Кесы? Субханвердизаде отрицательно качнул головою:

— Кеса — что!.. Не Кеса, а Заманов говорил об этом на бюро райкома. За-ма-нов, "КК"!.. Конечно, я первым возразил: недопустимо так облыжно говорить о председателе лучшего колхоза района. Изучить надо положение на месте.

— Интересно, что же ответил Заманов?

— А Заманов ответил, что Годжа-оглу еще в Баку проповедовал правые взгляды. Настаивал на уступках кулачеству. Заигрывал с правыми оппортунистами.

— Да мы же десять лет вместе в Баку работали! Не мог он так говорить! закричал, теряя самообладание, Годжа. Прищурившись, Субханвердизаде сказал кротким тоном:

— Ну, видно, плохи дела у Заманова, если он на друга наговаривает такое!.. Он хочет, чтобы в Баку сказали, что Заманов — единственный принципиальный большевик во всем нашем районе. Вот он, интриган, чего добивается! — И покосился на Сарварова.