Рипсимиянки - Арм Коста

– Тебя коснулся Бог, добрый человек.

***

Иерусалим был местом силы верующих людей из разных земель: паломники из самых дальних уголков земли прибывали в город, пропитанный божественным духом. Люди чувствовали, что великое начало присутствует и в горах, и в холмах, и в песке, и в воде иудейской, оно витает в воздухе и зависает над Сионом, тянущимся к голубому небу. Попадая в Иерусалим, верующие первым делом желали познать Бога, прикоснуться к Нему, шеренгами направлялись в часовни и храмы, но даже здесь находились обманщики и шарлатаны, зарабатывающие на вере и надежде людей.

Странникам подобраться к Иерусалиму было трудно, город окружали горы, которые, как плащи, укрывали его от врагов или тех, кто приходил с дурными намерениями. Торговля в его пределах не развивалась, и даже Иордан пустел и скучал без судов – река вела в никуда.

На вымощенных камнем улицах часто вели полемику о том, кому принадлежит Небесный город, кто должен господствовать в нём. Единственное, о чём здесь никогда не спорили, – так это то, что Бог есть, Он един и Он любит каждого.

– Матушка, моя душа полна противоречий, нерешительности и отчаяния – всё ли я делаю правильно? – Рипсимия держала Гаянию за руку: судьбоносное решение в одиночку трудно принять, особенно когда это касается смены веры.

Девы и Цербер остановились у реки, протекающей за границей земель Иерусалима, – она была холодной и быстрой, широкой и чёрной, лишь белая пена иногда летела вниз по течению. Рипсимия стояла в длинной тунике, а на её шее виднелся деревянный крест – символ веры христианской.

За каждым крестом, висящим на шее верующего человека, всегда стоит история. Нательный крест Рипсимии прошёл долгий и тернистый путь, прежде чем лечь на её молодую, невинную шею. Девушка прикоснулась мокрыми пальцами к нему и почувствовала, что он тёплый и одновременно прохладный, гладкий, приятный на ощупь, из него исходила какая-то удивительная сила, наполняющая пальцы, руку, плечо, а позже и всё тело теплотой. Страх ушёл, послушница расправила плечи и подняла голову.

***

…Паломники вышли из дома, похожего на шалаш, и, перебирая ногами, последовали за солнцем.

– Наша дорога, Михей, есть начало и конец. Так устроено, что всё в этой жизни, да и сама жизнь, начинается и заканчивается, и мы с этим ничего сделать не можем, увы.

– Что-то изнутри твердит мне, Аким, что мой путь ещё не закончен, потому похожу-ка я ещё немного по свету, потопчу ещё землю ногами и сделаю то, что должен был сделать уже давно.

– И что же это, друг мой? – спросил молодой и резвый иудей у своего приятеля.

– О моей болезни ты и сам знаешь, как и то, что мне жить осталось, может, сто рассветов, а может, больше увижу – потом встретит меня ад или рай, Господь сам решит, куда меня определить. Прежде чем уйти, хотел бы я вложить в ладонь доброй и чистой души это, – Михей, закашляв, показал товарищу свёрток, в котором лежал деревянный крест, – верю: поможет он кому-то, спасёт от напасти.

– Крест… – прошептал второй паломник. – Ты хочешь его кому-то отдать? Ученику своему?

– Не просто отдать, а дать в дар христианину – праведному и чистому или же ребёнку, пусть ему откроется учение и вера в Иисуса нашего Христа.

– Он будет напоминать о Боге каждый день – в вечной житейской занятости, суете и делах привычных нельзя забывать о Господе.

Дорога пестрила крутыми, скользкими спусками, пологими подъёмами, ямами. Сделав небольшую остановку, паломники присели у ручья, чтобы перевести дух. Михей безостановочно кашлял и, дабы не раздражать молодого друга, заглушил приступ ароматным, тягучим питьём: кашель прекратился, но на смену ему пришло тяжёлое дыхание.

– Я всегда молюсь, чтобы дожить бы до шаббата, Аким, – и, знаешь, Бог слышит меня и продлевает мне жизнь ровно на семь дней, и так раз за разом! – рассмеялся Михей.

– Расскажи мне историю креста, что в свёртке у тебя, – кто тебе его сделал? Я всю дорогу думал над твоими словами и о том, что ты хочешь подарить его, – Аким вскочил и заглянул в глаза друга. – Этот крест… Он какой-то особенный, да?

– Да, мой дражайший тальмид, это подарок моей матери, который достался ей от её матери. Моей бабушке, в свою очередь, этот крест подарила её мать… Женщины моей семьи хранили и передавали этот крест годами своим детям из рук в руки…

– Позволь проявить любопытство, почему именно этот крест так дорог твоей семье?

– Мать рассказывала мне историю, услышанную от своих предков: от креста, на котором распяли Иисуса, откололась частица древа и кто-то поднял её тайком и спрятал, вытесав позже из неё крест нательный. Ты спросишь меня, зачем и для чего кому-то понадобилось тащить в дом осколок деревянного креста? Всё просто и одновременно сложно, друг мой, – тот, кто поднял этот кусок древа, бежал, торопился прийти на помощь Учителю, желал его спасти… но так и не успел, даже попрощаться и поблагодарить не смог.

– И только этот обломок остался на память о Христе, – вздохнул Аким.

Михей и Аким снова отправились в дорогу. Мужчины не ждали никаких приключений, никаких встреч или событий по пути – они просто шли и разговаривали между собой о Боге. Иногда, встречая по дороге людей, осторожно и тихо заводили с ними беседы о жизни и ремесле, учении и миссии, которую выполняют. Кто-то их сторонился, отказывал в ночлеге, закрывал пред лицом странников двери. Люди бросали в них камни, плевали под ноги или толкали в спины… Кто-то же, услышав интересные разговоры Михея и Акима, подходил к ним, просил рассказать об Иисусе больше. Внимательно слушая истории о Боге, зеваки, подперев щеку рукой, внимали паломникам, ловя каждое слово.

– Этот крест пытались украсть, выбросить, уничтожить, – говорил Михей. – однажды в дом того человека, совершившего добродетель, ворвались неизвестные и принялись его избивать. Они били его до полусмерти палками, затем принялись прыгать на животе мужчины, пока тот не скончался. Говорят, те злодеи хотели наказать его и за его желание спасти Иисуса, и за обломок, поднятый с земли. Они ничего не взяли из дома, прихватили только крест.

– Странно. Для неверующих он не стоит и монеты, – Аким вытаращил глаза и пытался расслышать хриплый голос Михея, в очередной раз закашлявшегося и задыхавшегося от приступа смертельной болезни.

Тот, плюнув на землю, продолжил:

– У одного из разбойников вскоре начала гноиться левая рука, а затем и правая. Ему их отрезали, несмотря на то что крест он всё-таки вернул. Подбросил в дом.

– Разбойник вернул украденное? – удивился Аким. – Думаю, он испугался не руки правосудия, а гнева Божьего. Терзаюсь сомнениями, что вор и убийца сожалел и каялся, скорее, он струсил из-за отсыхающих рук: человек начинает печься о грехах и ошибках, только когда мучается, страдает или попадает в беду.

– Возможно, так и есть. Сестра убитого, – Михей сделал глубокий вдох, – поселившись в его доме со своими детьми, хотела избавиться от старых и ненужных вещей брата: женщина выбрасывала всё, что попадалось ей под руку, раздавала беднякам, наверное, среди какого-то тряпья крест и затерялся.

– Его ведь кто-то же нашёл? – Аким, изморённый дорогой, присел у деревца и тяжело вздохнул. – Я устал, друг, а ты ослаб. Нам нужно где-то остаться на ночь.

– Его поднял бродяга с заросшей бородой, грязный и еле соображающий. Он теребил в руке неизвестную ему вещь и безмерно радовался находке: он танцевал, хлопал в ладоши и целовал крест, словно дитя, получившее в дар что-то очень желанное. Семь дней спустя бездомного осыпали золотом и дали кров над головой – очень богатый человек щедро поблагодарил его якобы за то, что тот спас ему жизнь.

Михей подал руку Акиму, помогая встать: до ближайшего ночлега паломникам необходимо было подняться в горы, идя на свет, слабо мигающий вдали. Странники продолжали разговаривать по дороге к пристанищу, но все истории дивно сплетались в одну.

– Разбогатевший бродяга стал очень уважаемым гражданином, мужем самой красивой женщины городка и прекрасным отцом. Прожив до глубокой старости в достатке и счастье,