Янтарный ангел - Александр Форш

В реальной игре ему везло куда меньше. Долги копились со скоростью снежного кома, катящегося с горы. Он справлялся ровно до того момента, пока вдруг не очнулся на больничной койке. Это был вариант смерти номер семнадцать, не самый изящный и один из наиболее болезненных. Да, каждой нафантазированной смерти он давал номера, а за тридцать четыре года жизни запомнил каждый, мог без запинки перечислить их все.

Он снова выжил. Снова обманул капризную фортуну, которая почему-то покидала его за игровым столом, всякий раз пересаживаясь к новому игроку.

В голове играла навязчивая мелодия с такими простыми, но настолько пронзительными словами, что в какой-то момент он начал думать, что написана она специально для него и про него: «Не везет мне в смерти, повезет в любви…» И когда среди черно-белой массовки появилось яркое пятно, он понял, что жить на свете стоит.

У его любви были пронзительные серые глаза, похожие на маленькие льдинки. Он думал, что она сможет все изменить. Исправить его. Как же он ошибался. Даже глаза-льдинки не могли оторвать его от рулетки, где скакал стальной шарик.

Даня думал, что нет ничего больнее смерти. Любого из ее вариантов. Оторвать душу от тела не так-то просто, это приносит сильнейшие страдания. Думал, пока не увидел ее слезы. Она так и говорила: «Ты убиваешь меня своим равнодушием, я боюсь его!»

А он боялся признаться, что любит ее. Да и как признаться в том, чего он никогда не испытывал. Он мог надолго исчезать из ее жизни, не звонить, не приходить. Она страдала. Боль передавалась и ему. Тогда он понял, что больнее смерти может быть боль любимого человека, и от такой боли тоже можно умереть (этот вариант смерти он тоже занес в свой список).

Даня совершал множество ошибок, просил Аню делать для него ужасные вещи.

Она делала.

Ничего не спрашивая, ни в чем его не виня. Украденные драгоценности до сих пор жгли ему руки. Он донес их до ломбарда, но так и не сдал. Теперь они покоились в мешочке в изголовье Аниной кровати, а Аня лежала без сознания. И ведь это он сам едва не убил ее! Его заставили сделать это одной короткой фразой: «Ты обещал».

Когда-то давно Даня решил, что принесет себя в жертву ради спасения семьи. Если тот, другой брат смог, значит, сможет и он. Нужно было лишь дождаться, какая цифра выпадет на его рулетке, когда случится миновать «зеро».

Она открыла глаза всего на мгновение. Улыбка озарила бледное лицо. Они зачем-то сбрили ее красивые волосы, но даже без них она все равно оставалась прекрасной. Серые глаза-льдинки блеснули и снова потухли.

– Аня, я люблю тебя. – Его сухие губы коснулись мокрого холодного лба, и, кажется, в ответ он услышал ее признание.

Возможно, это их последняя встреча. Но черт возьми, ничего прекраснее он и представить себе не мог.

Конечно, она его не слышала, но он все равно говорил и говорил.

– Я всегда был пустым местом, и только ты наполняла меня, только с тобой я на время забывал о своем проклятье. Прости меня, родная. Это я позвонил твоей сестре. Я знал, что она не станет думать и перепроверять, а сразу же бросится сюда. Он перехватил ее по дороге, предложил подвезти. Она такая наивная. Ты обязательно должна жить, без тебя она пропадет.

Приборы, к которым Аня была подключена, вдруг бешено запищали.

– Дай мне всего минуту, я расскажу и уйду. Одну минуту.

Техника успокоилась. Она слышала его. Теперь он знал это точно.

– Не волнуйся, он не причинит ей вреда. Ему нужен ангел, и когда старуха отдаст его, он отпустит твою сестру. Отец проведет обряд, он знает, что нужно сделать. Проклятье спадет. Надеюсь, что оно не успело тебе навредить, моя родная. Я хотел забрать ангела сам, был в квартире твоей сестры, но не нашел его. Я даже не подозревал, что в тот день, когда забирал драгоценности из твоего рюкзака, фигурка была у тебя. Все могло закончиться уже тогда. Теперь сложнее. К отцу приезжал какой-то человек и рассказал про ангела. Оказывается, отец даже не знал, что фигурка найдена, он считал ее бесследно утерянной. Брат обманул и меня, и его. Я не знаю, как им помочь, но помогу тебе.

Ведь это я виноват в том, что ты теперь здесь. Брат давал мне деньги, много денег. Говорил, что дает просто так, а потом приказал сделать это с тобой. Я хотел лишь напугать тебя, но не справился с управлением. Теперь моя жизнь – твоя. Хочу, чтобы твои глаза-льдинки всегда улыбались.

Приборы снова сильно запищали. Он же спокойно встал и поцеловал ее в губы. Прошел к окну, взобрался на подоконник…

Ветер подхватил его душу, а тело рухнуло на асфальт с глухим шлепком.

Умирать оказалось совсем не страшно. А ведь вариант номер тридцать четыре так сильно пугал его.

В палату вбежали люди в белых халатах.

Они громко переговаривались, звучали непонятные для Дани слова. Но когда он услышал:

– Девочка точно родилась в рубашке, теперь выкарабкается, – душа его покинула палату.

Он наконец-то был свободен.

Анфиса

1961 год

В больничной палате витал тот самый дух обреченности, который гонит прочь из этих пропитанных болью стен каждого, кто имел несчастье в них оказаться.

– Он приходил. Снова.

Анфиса с грязными спутанными волосами, крепко пристегнутая ремнями к больничной койке, улыбалась странной, неестественной улыбкой. Из опухших глаз ее не переставая текли слезы, прочерчивая мокрые дорожки на впалых щеках.

– Кто приходил?

Она повернула голову в сторону говорящего: мужчина с приятным моложавым лицом, аккуратной бородкой и яркими синими глазами за прозрачными стеклами очков. Он смотрел на нее внимательно, но равнодушно, как на сломанную куклу, которую давно пора выбросить, да только руки никак не доходят. За спиной у него переминалась с ноги на ногу белокурая барышня в коротком белом халатике.

– Вы знаете, о ком я говорю, – почти шепотом произнесла Анфиса и прикрыла глаза. Ей было неприятно видеть этого человека. Он лишь прикидывался хорошим и добрым, а сам приказал колоть ей уколы и пичкать ее горькими пилюлями, после которых голова становилась тяжелой. – Только не хотите признаваться, что тоже его видите. Ведь тогда вам придется занять мое место. – Она замолчала, подбирая нужные слова. Когда наконец ее губы зашевелились, мужчине пришлось склониться над ней, чтобы разобрать хоть что-то. – Сначала он приходил только ночью, но потом начал появляться и при свете дня. Я не хочу его видеть, кричу, прошу, чтобы он убирался, но он не слушает меня.

Женщина заговорила быстро и неразборчиво. Потом резко и надолго замолчала. Со стороны было похоже, будто она просто заснула.

На самом деле она прокручивала в памяти собственную жизнь, постепенно приходя к выводу, что жалеет лишь о том, что ее дочка повзрослела без нее.

Вспомнился тот страшный день почти двадцать лет назад. Анфиса увидела себя, молодую, полную надежд и веры в скорый конец войны, захватившей полмира. Пригнувшись, она шла по окопу, стараясь не разбудить задремавших солдат, изредка поднимая голову, чтобы выглянуть наружу.

С неба крупными хлопьями падал не то снег, не то пепел, покрывая затаившуюся в ожидании землю сплошным ковром.

Его она увидела не сразу. Юнец, почти мальчишка. Он лежал метрах в двадцати от окопа, уткнувшись лицом в сложенные руки, припорошенный этими серыми хлопьями. Анфиса кинулась к нему, не зная, ранен он или уже умер. Она просто исполняла свой долг.

На пути ее встал ребенок. Его лицо исказила злая гримаса, от которой по спине Анфисы прошел мороз. Он преградил ей дорогу лишь на миг, прежде чем раствориться в воздухе, но этого мгновения хватило… Снаряд разорвался чуть в стороне от парня, которого она так спешила спасти. Грудь пронзила обжигающая боль, ноги подогнулись, и Анфиса провалилась в темноту.

Ее комиссовали через две недели, вернули в больницу, где когда-то она работала с Иваном. А еще через неделю доставили и его самого. Ивану оторвало обе ноги. Он почти не приходил в себя, постоянно бредил, все куда-то рвался. Анфиса старалась проводить с ним как можно больше времени, хотя раненые все прибывали и прибывали, свободных рук катастрофически не хватало.

Она не успела. Он умер перед ее очередным приходом. Женщина положила голову мертвого любимого себе на колени, гладила по отросшим волосам и говорила, говорила…

– Ванечка, у нас с тобой будет ребенок. И мне кажется – это девочка. Я чувствую.

Он уже ничего не мог ответить, но Анфиса верила, он ее слышит. И ей казалось, будто на мертвом лице появилась улыбка…

– Таня, – тихо позвал доктор, и звук его голоса вернул Анфису к действительности, – снизьте частоту приема препарата, что я назначил неделю назад.