Янтарный ангел - Александр Форш

– Ну заходи, коль не шутишь. – Евгений направился следом за хозяином. Бирюк, несмотря на возраст, шел твердо, уверенно. У него даже одышки не было после тяжелой работы. Краснов всерьез задумался перебраться в деревню.

В доме вопреки ожиданиям пахло не травами и зельями, а чем-то сладким. Вся обстановка была очень современной, даже печка отсутствовала. Ее заменил высокотехнологичный камин в стиле хай-тек.

– Вижу, тебе уже успели небылиц про меня наплести? – Бирюк пригласил за стол и налил гостю чаю. – Мол, живет Бирюк на отшибе, живых червей жрет, а ночью по кладбищу нагишом скачет.

Евгению ничего такого не говорили, но он на всякий случай кивнул.

– Все бы им языками трепать, – усмехнулся Бирюк. – Пусть треплют, мне от того никакого вреда нет, даже польза. Колдуном называли? – Огромная ручища с аккуратно обработанными ногтями придвинула Евгению чашку.

– Не вас – вашу бабушку.

– Прасковья Филипповна, царствие ей небесное, много шуму в свое время наделала, до сих пор аукается. – В голосе Бирюка прозвучала гордость за бабушку. – Только народ здесь, что тогда, что сейчас, темный был, таким и останется, пока последний старик в деревеньке не помрет, а на ее месте какой-нибудь поселок коттеджный не возведут. Так что там тебя интересует?

– Да, собственно, меня интересует все. Все, что связано с Петром Старостиным.

Бирюк вдруг сделался серьезным, посмотрел на него из-под кустистых бровей. Молчал долго, а когда заговорил, голос его уже не был таким дружелюбным и насмешливым:

– Собака брешет, ветер носит. Слыхал такую поговорку? Конечно, слыхал, ты ведь писатель. – Краснов вдруг подумал, что Бирюк не так прост, как мог показаться на первый взгляд. Неужели раскусил его? – Действительно, есть у местных байка про янтарного ангела, в который переселилась душа нерожденного ребенка. Поговаривают, бабушка моя Прасковья Филипповна помогла Петру Старостину дите из его супруги вытравить, а душу чистую в того ангела поместила. Только ты в эти сказки наверняка не веришь. Что скажешь, писатель?

Точно раскусил. Бирюк даже имени его не спросил, а в дом пригласил безо всяких опасений. Он, конечно, мужик здоровый, так ведь и Евгений тоже не лыком шит. И на его стороне неоспоримое преимущество – молодость. Хотя он видел, как старик дрова колет. Топором можно при случае и голову расколоть.

– Не верю. Но читатель любит мистику, особенно барышни. Скажите, для чего Петру Старостину понадобилось убивать своего ребенка?

– Я не говорил, что своего. – Бирюк поднялся, подошел к окну и, отодвинув шторку, выглянул во двор. Потом оперся о подоконник, от чего тот жалобно скрипнул. – Дарья ему изменила, от другого понесла. В то время, чтобы избавить женщину от нежеланного ребенка, повитухи обычно травки давали. Откуда, говоришь, историю эту узнал?

Бирюк напрягся, хотя и старался изо всех сил показать свою полнейшую незаинтересованность. Евгений понял, что не прогадал, приехав сюда.

– Мне в руки попали дневниковые записи Петра Старостина, но там эта история описана довольно скудно. Стало интересно, подумал, что неплохой сюжет для романа, начал копать – и вот я здесь.

– Фигурка пропала. Говорят, как Дарья ее схоронила, так больше никто ее и не видел.

Бирюк смотрел на Краснова внимательно, словно хотел прочитать его мысли.

– В том-то и дело, что я знаю, где фигурка.

– И где же? – Вопрос был задан слишком резко. Бирюк понял, что ведет себя подозрительно. – Пойми и ты меня, писатель, мне от бабушки никакой памяти не осталось. Когда большевики пришли, они же не разбирали, кого бить, кого грабить. Солдатня из вчерашних отбросов общества, рабочие грязные, которые дважды два сложить не могли, полезли страной управлять.

Евгений понимал, аргументы Бирюка так себе – не выдерживают никакой критики. Может, и сам Бирюк понимал это, но Евгений не сдавался, продолжал соглашаться, кивать.

– Наверняка ангелок денег больших стоит? – Писатель не должен быть меркантильным, но если Бирюк его раскусил, делать нечего, придется в другую сторону гнуть.

– Денег? Да что там стоить-то может? Янтаря на три копейки, мастер не сказать чтобы известный. Ну дадут тебе за него полсотни долларов, и то только за старину.

«Так вот куда ты клонишь, – подумал про себя Евгений. – Хорошо».

– Вы меня не так поняли. – Он пытался говорить безразличным голосом. – У меня его нет. Точнее, пока нет. Я, когда материал для книги собирал, встретился с одной женщиной, родственницей Петра Старостина, вот она мне и сказала, что может предоставить фигурку, но только для того, чтобы я ее сфотографировал на обложку книги.

Бирюк как-то сразу потерял к нему всякий интерес и начал активно выпроваживать, ссылаясь на прорву дел.

Уже в машине Евгений попытался проанализировать полученную информацию. Выходило, что Бирюк в этом деле точно замешан, но, судя по дому и внутренней обстановке, в деньгах он не нуждается, значит, материальная сторона вопроса отпадает. Не похож он на человека, жаждущего заполучить чужое наследство. Мистическую составляющую истории Евгений сразу отбросил в сторону, потому что, конечно же, не верил ни в каких привидений. Хотя все, причастные к этому делу, хоть раз да и обмолвились о призраке мальчика, который приходит к ним по ночам.

За рулем машины, которая сбила Аню, тоже был не Бирюк. Евгений успел заметить водителя, тощего мужика в солнцезащитных очках. Гаража у Бирюка нет, значит, нет и машины. Опять же единственную дорогу, ведущую из Проскурино, размыло, и выехать отсюда на седане не было никакой возможности. Взять машину напрокат, чтобы убить человека, ну, тут нужно быть полным идиотом!

Бирюк был чист почти по всем фронтам. Но Евгений все равно не спешил списывать его со счетов.

Подъезжая к дому, он позвонил Елизавете Петровне и убедился, что с Мариной все в порядке.

– Я заперла ее в комнате, – стыдливо призналась старуха. – Может, все не так страшно, как вы думаете?

– Давайте немного подождем, – оборвал ее Евгений. – Хотя бы один день.

Тогда он еще не знал, что все гораздо серьезнее, чем можно было предположить. Старуха позвонила на следующий день и, задыхаясь от рыданий, с трудом произнесла, что ее внучку похитили.

– Им нужен ангел. Отдайте его им, умоляю!

– Диктуйте адрес, куда его велели привезти.

Евгений открыл бардачок. Фигурка светилась мягким оранжевым светом, была теплая на ощупь.

– Чертовщина какая-то! – в сердцах бросил он, давя на педаль газа.

Даня

Было у отца три сына…

Их осталось двое: он и брат. С раннего детства отец готовил их к тому, что выживет только один. Только одному суждено прервать цепочку смертей, снять проклятье.

И Даня всегда знал – это не он.

Сразу после смерти среднего брата осознание собственной бесполезности легло на его хрупкие плечи. Он остался самым младшим, самым хилым, самым ничтожным.

Отец даже не пытался скрывать от него своего пренебрежения. Он всегда выделял того, другого, обещал передать ему знания и силу. А Даня был всего лишь разменной монетой, пешкой, агнцем, возложенным на жертвенный камень. Иногда, засыпая, он представлял не свое будущее, как делали все нормальные люди, а собственную смерть. Интересно, какой она будет? Даня умирал сотни и тысячи раз: горел в огне, падал с огромной высоты, однажды даже умер от старости. Это была его любимая версия смерти, самая желанная, такая недостижимая.

Старший брат никогда не воспринимал Даню всерьез. Зачем любить щенка, который, ты точно знаешь, однажды исчезнет? Потенциальный покойник не заслуживает хорошего к себе отношения. Напрасная трата сил и времени.

Шли годы. Каждое утро для Дани было подобно оплеухе, полученной от жизни. Он просыпался, смотрел в потолок, думая: сегодня я точно умру. И снова перед глазами проходила кинопленка с сотней и сотней вариантов, среди которых не было того, самого желанного. Бесчувственная рука монтажера вырезала главный кадр. Он был лишним и не вписывался в хронометраж.

Проходил день, выключался кинопроектор, пленка заканчивалась и билась обрезанным хвостом о бобину. Еще один выторгованный у судьбы день.

Его кино всегда было черно-белым и немым. Фигуры двигались, размахивали руками, открывали рты. Все это действо перемежалось короткими вставками текста, который он даже не всегда успевал читать. Но каждый раз все повторялось, и очень скоро Даня выучил сценарий своей жизни наизусть: утро, приносящее ожидание, – вот-вот, еще немного; бессмысленный день в окружении черно-белых статистов; ночь, в которой нет даже снов, только гулкое забытье.

Когда в его безумном пустом мире появилась рулетка, сам Даня даже не понял. Просто в какой-то из бесконечно безликих дней к серым тонам добавились новые цвета: красный и зеленый. Он даже не удивился: вся его жизнь была такой же рулеткой, на которой он скакал точно стальной шарик, не зная, в какую ячейку упадет. До сих пор ему везло, он всякий раз оказывался на «зеро», обнуляя запущенный счетчик.