Заветные поляны - Михаил Фёдорович Базанков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ура-ааа! — крикнул дед.
— Ура! — отозвались ему голоса гордых третьеклассников.
— Вань, а Вань, берданку в наш музей подаришь, правда? — тихонько спросил Рафик Рамазанов.
— Ты как думал. Дедушка для музея и привез ее, — ответил Ваня и счастливыми, распахнутыми во всю ширь глазами посмотрел на деда. — Это потом… А пока, — он не договорил, горделиво поднял голову и, еще энергичнее отмахивая левой рукой, чеканя шаг, держал равнение на трибуну. Он чувствовал, что все теперь смотрят на него. И совсем он не маленький, этот Ваня Топорков из третьего «б»: вон как ловко, легко и правильно несет настоящее революционное ружье.
Кто-то на трибуне призывно крикнул: «Юные ленинцы! Учитесь на «хорошо» и «отлично»!»
— Ура! — многоголосно и стройно ответила колонна. А Ваня, чуть запоздав, во всю силу голоса пообещал: «Постараемся!»
Рафик Рамазанов почему-то хихикнул, дернул оруженосца за рукав. Тот сбился с шага и долго подстраивался к деду, глядя на его высокие, начищенные до блеска сапоги. Вверху, над головой Вани, позванивали боевые и трудовые медали деда Григория.
Дед басисто попросил: «А ну-ка, внучек, скажи еще раз, чтобы все слышали». Ваня, конечно, повторил. И звонко прозвенел в тишине его чистый уверенный голос: «Постараемся!» Долго бежало по лесу эхо, повторяя обещание.
Перед Топорковыми, дедом и внуком, открылась будто бы не улица лесного поселка, а широкая площадь. И теперь Ваня не шел, а парил над площадью.
Постепенно спускаясь все ниже и ниже — дорога вела под гору к реке — Топорковы «приземлились» и поняли, что ушли далеко вперед. Ваня еще слышал гул шагов и чувствовал себя победителем… Зовуще пела походная труба, отбивали марш пионерские барабаны.
Когда они остановились, дед снял шапку и так с непокрытой головой стоял, мечтательно глядя на облака, уплывающие за горизонт.
— Уже все кончилось? — спросил внук и пошевелил онемевшие пальцы: надежно, прочно держал он боевое революционное оружие — вот пальцы и затекли. — Я не устал. Давай, дедо, еще раз промаршируем.
— Да-да. Можно еще пройти, — задумчиво произнес Григорий Пантелеймонович.
И снова шагали они вдоль поселка. Мальчишки и девчонки опять с завистью глядели на Ваню Топоркова…
На следующий день пришел дед на пионерский сбор. Он велел ребятам построиться, скомандовал: «На боевое революционное оружие, равняйсь!»
Замерли третьеклассники в четком, напряженном строю. Они обещали, что всегда будут беречь и хранить в чистоте это оружие.
…На первом же уроке после праздника Анна Ильинична поставила долгожданную пятерку нерасторопному троечнику Ване Топоркову, потому что он отвечал на все вопросы уверенно и правильно.
Мы жили в лесу…
В лесной тишине почему-то плохо спалось. Я часто просыпался, садился у лаза в шалаш, глядел в темноту, прислушивался. Но улавливал только стук своего сердца и ничего более: ни вкрадчивых шагов старой лисы, которая, знаю, часто приходила к нам, ни шелеста чутких осиновых листьев, ни дыхания дяди Вани — он так спокойно спал, так легко дышал. Лес оцепенел, словно околдованный. Я пошарил по земле, нащупал тоненький сучочек, переломил его. И раздался сильный треск, даже эхо побежало во все стороны. И дядя Ваня проснулся, он вроде бы по-детски испуганно спросил: «Ой, что это? Витя, разве где-то стреляют или мне почудилось?» — «Нет, нет… простите… Это я… Я не знал, что так сильно треснет, сухой сучочек попался». Я хотел встать и уйти к омуту и там ждать рассвета. «Куда ты, Витя?» — спросил он, придвинулся ко мне, сел рядом и тоже стал смотреть в темноту. Мы сидели в ночном лесу, вслушиваясь в темноту, ожидая, что вот-вот где-нибудь шевельнется зверь или птица. Было полное безветрие. «Штиль», — пояснил дядя Ваня. Даже на осинах не трепетали, как обычно, уже поблекшие листья. Едва угадываемая струйка дыма сочилась из-под остывающего пепла, вертикально поднималась кверху, словно ползла по стволу высоченной ели. Августовское небо приблизилось к земле, и крупные звезды, казалось, висели на вершинах деревьев.
Дядя Ваня начал было скручивать самокрутку, но задумался, так и не закурил. Прошел час, а может быть, два. Наконец, утомленные тишиной, мы зашевелились и, видимо, вместе вспомнили, что скоро приступать к работе, еще раз поглядели на приподнявшееся серое небо и решили вздремнуть часок. Улеглись. И проспали долго. Проснулись одновременно и удивились: «Вот это да!» И заторопились на работу. «Ничего, наверстаем, — утешал меня и себя дядя Ваня. — Конечно, непростительно, ведь не на курорт нас сюда послали, но что поделаешь. Больше такое не повторится». Мы оглянулись на шалаш, словно на родной дом, и ушли на целый день.
…К нашему жилищу дорог не было. Здесь, за пятьдесят километров от поселка, на берегу спокойной, вроде бы неподвижной реки, выбрали мы полянку и обосновались на летний сезон, чтобы вести биологическую валку леса. Работали спокойно, с удовольствием, без субботних и воскресных дней. В лесу выходной ни к чему, а в поселок идти не было желания — только ноги наломаешь. Да, признаться, в поселок мне и не за чем стремиться. Дядя Ваня один раз ходил: у него сын там, дочурка, жена, дом красивый, недавно построенный. А у меня… ни дому родного, ни отца, ни матери. В леспромхоз приехал по собственному желанию как только десятилетку окончил и услугами оргнабора не воспользовался: мне все равно где жить, работать — я еще и дела самого главного для себя тогда не выбрал и о женитьбе, собственной семье не помышлял.
Дядю Ваню я встретил в день приезда и сразу почему-то к нему потянулся. Сказал ему одному: «Здравствуйте», хотя он среди лесорубов стоял. Я прикурить попросил и… увидел, что глаза у него очень добрые.
— А меня возьмут на работу, если специальности нет? — спросил я.
— Почему дальше не учишься? Учиться, парень, надо.
— А я потом, вот потружусь, пойму, что к чему.
— Смотри, парень, не прогадай. В работу втянешься и, как вот я, к учебе интерес потеряешь. Все вовремя хорошо. Ну, а что можешь?
— Дрова пилить умею… Траву косить, коров пасти, — перечислял я.
— Ремесло — дело наживное. И специальность у нас можно получить. Поедешь по направлению леспромхоза на курсы трактористов или шоферов. А ты сразу зайди к начальнику. Точно, зайди-ка.
Я был в кабинете у рассеянного, занятого
