В диких условиях - Джон Кракауэр

«Он вел себя странно, — вспоминает Карина. — На нем не было лица. Он вошел в дом, снова вышел и начал помогать мыть Макса. Я поняла — что-то случилось, поскольку он никогда раньше этого не делал».

«Нам нужно поговорить», — сказал Фиш. Карина последовала за ним в дом, вымыла в раковине ошейники Макса, и вошла в гостиную. «Фиш сидел в темноте на диване. Его голова была опущена. Он выглядел совершенно измученным. Стараясь развеселить его, я сказала: „Что с тобой стряслось?“ Подумала, что его довели приятели на работе, возможно, наболтав, что видели меня с другим или что-то в этом роде. Я засмеялась и спросила: „Что, с этими парнями нелегко приходится?“ Но он не улыбнулся в ответ. Когда он взглянул на меня, я увидела, что глаза у него покраснели».

— Это твой брат, — сказал Фиш. — Они нашли его. Он мертв.

Сэм, старший сын Уолта, позвонил ему на работу и сообщил новость.

В глазах Карины все поплыло, весь мир сошелся в точку. Невольно она начала трясти головой — взад-вперед, взад-вперед. «Нет, — возразила она. — Крис не умер». Затем она закричала. Ее причитания были такими громкими и долгими, что Фиш обеспокоился, как бы соседи не вызвали полицию.

Карина скорчилась на кушетке в позе зародыша и беспрерывно выла. Когда Фиш попытался ее утешить, она его оттолкнула и завопила, чтобы он оставил ее одну. Истерика продолжалась еще пять часов, но к одиннадцати она достаточно успокоилась, чтобы кинуть в сумку немного одежды, сесть в автомобиль и попросить Фиша отвезти ее к дому Уолта и Билли в Чезапик Бич — в четырех часах езды на север.

По дороге они остановились у приходской церкви. «Я зашла внутрь и целый час сидела у алтаря, пока Фиш ждал в машине, — вспоминает она. — Я хотела от Бога каких-нибудь ответов. Но не получила ни единого».

Ранее тем же вечером Сэм подтвердил, что на присланной факсом из Аляски фотографии неизвестного путешественника действительно изображен Крис, но патологоанатом из Фербэнкса затребовал документы от его стоматолога, чтобы окончательно идентифицировать тело. Сравнение рентгеновских снимков заняло больше дня, и Билли отказывалась взглянуть на фото до тех пор, пока еще оставалась надежда, что умерший от голода юноша из автобуса не был ее сыном.

На следующий день Карина и Сэм прилетели в Фербэнкс, чтобы привезти домой останки Криса. В морге им вручили горстку личных вещей, найденных с телом — ружье, бинокль, удочку Рона Франца и один из швейцарских ножей Джен Буррс, книгу с описанием растений, в которой был записан его дневник, фотоаппарат «Минолта» и пять кассет с фотопленкой. Патологоанатом протянул через стол какие-то документы, Сэм их подписал и вернул обратно.

Менее чем через двадцать четыре часа после приземления в Фербэнксе, Карина и Сэм полетели в Анкоридж, где тело Криса кремировали после вскрытия. Из морга пепел доставили в их отель в пластиковой коробке. «Я удивилась — коробка оказалась такой большой… — говорит Карина. — Его имя было напечатано с ошибкой. Бирка гласила: „Кристофер Р. МакКэндлесс“. На самом деле его средний инициал — Дж. Меня страшно задело, что они даже это не смогли сделать правильно. А потом я подумала, что Крис отнесся бы к такой ситуации равнодушно. Его бы это скорее позабавило».

Следующим утром они сели в самолет до Мэриленда. Карина везла пепел брата в своем рюкзачке.

Во время полета Карина съела каждую крошку еды, которую стюардесса перед ней поставила, хотя, по ее словам, «в самолетах кормят просто ужасно. «Но мне была непереносима даже мысль о том, чтобы выбросить еду, тогда как Крис умер от голода». Однако в последующие недели ее аппетит пропал, и она потеряла четыре с половиной килограмма, заставив своих друзей подозревать симптомы анорексии.

В Чезапик Бич Билли тоже прекратила есть. Миниатюрная сорокавосьмилетняя женщина с девчоночьими чертами лица, она потеряла три с половиной килограмма перед тем, как аппетит, наконец, вернулся. Уолт реагировал по-другому, начал есть без разбора, и набрал те же три с половиной килограмма.

Прошел месяц. Билли сидит у обеденного стола, просматривая фотографии Криса в его последние дни. Все, что она может делать — это заставлять себя глядеть на нечеткие снимки. Время от времени она не выдерживает и начинает всхлипывать так, как способна только мать, пережившая ребенка, с чувством столь громадной и необратимой потери, что ум отказывается ее вместить. Такая скорбь, наблюдаемая вблизи, заставляет даже самую убедительную апологию экстремальных приключений звучать глупо и лживо.

«Я просто не понимаю, почему он должен был так рисковать, — протестует Билли сквозь слезы. — Я этого совсем не понимаю».

Глава четырнадцатая

ЛЕДЯНОЙ КУПОЛ СТИКИНА

Я рос физически крепким, но с нервным и страстным умом, жаждущим чего-то большего, чего-то осязаемого. Всеми силами души я искал подлинной реальности, словно ее там не было …

И вы сразу поймете, чем я занимаюсь. Я восхожу.

Не могу сказать точно, это было очень давно, при каких обстоятельствах я впервые взошел на гору, только что я дрожал, идя в одиночку (я смутно помню, что провел одинокую ночь в пути), а затем размеренно поднимался вдоль каменистого гребня, наполовину покрытого чахлыми деревьями, среди которых рыскали дикие твари, пока не потерялся совсем среди разреженного воздуха и облаков, где пересек границу между холмом, обычной громоздящейся землей, и горой, исполненной неземного величия. Великая, страшная, непокоренная, выделялась эта вершина из земного окружения. К этому никогда нельзя привыкнуть. Когда ты ставишь на нее свою стопу, ты пропал. Ты знаешь путь, но взволнованно блуждаешь, не разбирая дороги, по голым камням, словно в них сгустились ветер и облака. Та скалистая, туманная вершина, таящаяся в облаках, была неизмеримо ужасней и величественней, нежели кратер вулкана, изрыгающий огонь.

В последнем письме Уэйну Вестербергу МакКэндлесс написал: «Если я погибну во время этого приключения и ты больше не услышишь обо мне я хочу чтобы ты знал я считаю тебя великим человеком. Теперь я отправляюсь в дикую природу». Когда путешествие и вправду оказалось гибельным, это напыщенное заявление породило предположения, что парень изначально собирался покончить с собой, и когда он ушел в чащу, то даже не собирался когда-либо из нее возвратиться. Однако я в этом далеко не уверен.

Моя гипотеза, что гибель МакКэндлесса была незапланированной и представляла собой ужасную случайность, вытекает из анализа тех немногих документов, которые он оставил, и бесед с теми, кто общался с ним в последний год жизни. Но мое ощущение намерений Криса МакКэндлесса имеет и более личную природу.