Вся Одесса очень велика - Евгений Деменок

По вот наступает 1956 год, оттепель, пользуясь определением Ильи Эренбурга. У себя в мастерской начинает возвращаться к самому себе, к свободе, к декоративизму, иронии, но как бы на новом дыхании. Ему остается жить всего год, но и до 1957 года Теофил Борисович Фраерман успевает сделать несколько десятков острых, проникнутых ощущением молодости, гуашей. Мы их увидим (и то – не все) на его посмертной выставке в том же 1957 году в Одессе. И хоть в предисловии к каталогу (анонимном) художника уже не упрекали в формализме, но по-прежнему звучал упрек в… камерности творчества. И лишь ученик Фраермана, правда, давно уехавший из Одессы, в своем творчестве отошедший и от заветов Фраермана, и от заветов Филонова (а он учился и у того, и у другого), народный художник СССР Е. Кибрик в слове об учителе писал: «Когда до меня доходили слухи, что Теофила Борисовича называют формалистом, я не мог этого понять… он был очень тонким и оригинальным художником, творчество которого отмечено тем пытливым беспокойством, бесконечными исканиями, которые отличают каждого художника, обладающего художественной индивидуальностью».

Невнятная фраза, хоть уже за окном оттепель. Но бывалые люди, а Кибрик был человеком бывалым, понимали, что оттепели приходят и уходят, а советская власть остается.

Один из нас (Е. Голубовский) попал в дом Теофила Борисовича Фраермана в 1958 году, через год после смерти мастера. На стенах в квартире висели его последние гуаши 1956 года, под кроватью – большие холсты, натюрморты и пейзажи, сделанные в эвакуации. Первое впечатление, оставшееся на всю жизнь, – присутствие большого Мастера. Единственная парижская картина – проститутка на бульваре, как бы перекликавшаяся с Ван Донгеном, и два-три десятка современных гуашей, изысканных в своей простоте, чувственных, одесских, но в то же время навсегда парижских.

Трудно было представить, что через 50 с лишним лет мы увидим раннего Фраермана, что сохранены работы одесского периода «бури и натиска», что шесть картин замечательного мастера украшают Фонд украинского авангарда.

Поляка Сигизмунда Олесевича можно с полным основанием назвать одесским парижанином. Или, если угодно, парижским одесситом – ведь он прожил в Париже более пятидесяти пяти лет.

Приехав в Одессу с матерью, дворянкой Марией Олесевич, в восьмилетнем возрасте, он поступил сначала в реальное училище Св. Павла, а после окончания шести классов – в 1907 году – перешёл в частное коммерческое училище Файга, то самое, в котором учился и Наум Соболь. Рисование у Файга преподавали в то время Адольф Остроменский и Кириак Костанди – что могло быть лучшей школой? Выбор профессии Сигизмунд Олесевич сделал в раннем возрасте – в том же 1907 году состоялся его художественный дебют, он выполнил обложку и иллюстрации к сборнику молодых польских писателей Одессы, а летом 1910-го, через год после окончания училища, три его живописные работы уже демонстрировались на выставке польских художников.

Париж, рю Кампань Премьер, 9

В том же году Олесевич уехал в Париж и пробыл там около шести лет, вернувшись в Одессу в разгар Первой мировой войны. Эти шесть парижских лет были весьма насыщенными – Олесевич выставлял графику в Осеннем салоне в 1913 году и в Салоне независимых в 1914-м; в том же году на одесской «Весенней выставке» семь его работ (четыре живописных и три темперы) экспонировались в числе присланных одесситами из-за рубежа – наряду с работами А. Альтмана и В. Кандинского. В каталоге выставки указан его парижский адрес: рю Кампань Премьер, 9, – в этом дворе до сих пор сохранились ателье художников. На этой легендарной улице жило и работало такое количество людей, вошедших в историю искусства, что простое перечисление их имён заняло был целую страницу. Ограничимся лишь несколькими: Рильке и Рембо, Ман Рэй и Марсель Дюшан, Моисей Кислинг и Тристан Тцара, Фуджита и Модильяни. Один из нас (Е. Деменок) убедился, Олесевич был в хорошей компании.

После возвращения в Одессу Олесевич с такой же активностью включился и в одесскую художественную жизнь. Выбора между ТЮРХ и ОНХ для него не существовало – он был уже «отравлен» Парижем. Можно уверенно сказать, что Сигизмунд Олесевич был одним из столпов одесских независимых – он стоял у истоков возникновения общества и был членом жюри на выставках 1917 и 1918 годов; принимал участие во всех проводимых ОНХ выставках: осенних с 1916 по 1919-й, объединённой выставке Общества изящных искусств летом 1918-го, 1-й народной выставке летом 1919-го.

Безусловно, критика не могла обойти вниманием зрелые, мастерски выполненные работы Олесевича – его имя упоминается почти в каждой рецензии. Его называют то крайне левым, то футуристом, то кубистом; пишут о том, что он «явно тяготеет к импрессионизму», что отзвуки «кубизма» и «лучизма» чередуются в его работах с японскими влияниями, а «иные вещи написаны в нарочитой наивности провинциальных вывесок». Большинство критиков отмечают его успехи в области графики: «В графике он блестящий техник с причудливой фантазией. <…> Художник за короткое время сделал в графике огромные успехи, и нетрудно предвидеть, что ему предстоит сыграть большую роль в русской графике», – писал С. Золотов в «Одесском листке» 6 декабря 1917 года. И даже один из лидеров ТЮРХ Пётр Нилус в своей рецензии на выставку ОНХ 1919 года замечает: «Всё-таки несмотря ни на что, как всегда, с известным удовлетворением смотрятся гг. Гершенфельд, Олесевич…»

Работы Сигизмунда Олесевича покупают – в рецензии «На выставке картин» («Одесский листок». 14.11.1916) указано, что с выставки 1916 года куплена его работа «Пастораль», на выставке 1917-го года «публика особенно часто приторговывается к работам гг. Бри, Милеева и Олесевича, показывая этим своё верное чутьё к хорошим работам».

Действительно, именно Сигизмунд Олесевич и Сандро Фазини были ближе всего к футуристам из всех независимых, но – широк был спектр их интересов, и ограничить его одним из самых актуальных живописных течений того времени невозможно.

Фазини и Олесевич дружили. Насколько близко, понятно хотя бы из того, что стихи «Акварели» одесского поэта Александра Кранцфельда состоят из двух частей: первая «Сигизмунд Олесевич», вторая – «Сандро Фазини». Неразлучная пара фонтанировала идеями и бурлила активностью. В конце 1917-го именно они получили из Москвы предложение устроить в Городском музее изящных искусств выставку участников «Бубнового валета». Отказались из соображений безопасности – в то смутное время работы могли бесследно исчезнуть при транспортировке. В начале 1918-го одесские газеты анонсировали большую выставку графики, которую инициировал Фазини с Олесевичем. Выставка не состоялась, зато состоялось многое другое. Вместе с приехавшим в 1918 году из Петрограда художником Владимиром Продаевичем наши герои организовали декоративное ателье «ПОФ» и выполнили росписи в театрах-кабаре «Интермедии», «Веселая канарейка» и «Ко всем чертям». По отзывам прессы, художниками было сделано «решительно всё, начиная от колоссальных панно, плафонов и кончая драпировками и абажурами для электрических ламп». Роспись стены во дворе «Театра Интермедий» представляла собой «копию лубка 18-го столетия» и производила «очень выгодное впечатление». В том же году друзья увлеклись литературным творчеством – весной в первых номерах юмористической газеты «Яблочко» опубликованы стихи Фазини и эссе «Патологический пейзаж» Олесевича, а в сентябре вошли в состав редакции еженедельника «Фигаро».

Конечно же друзья рисовали друг друга – на выставке ОНХ 1917 года демонстрировались работа Ильфа «Олесевич в «High-life» (кафе на углу Преображенской и Дерибасовской) и работа Олесевича «Фазини (утроенный объём)». Благодаря Якову Перемену этот блестящий портрет, называемый иногда «Человек с трубкой», дошёл до нас. «Он был одет изысканно и носил котелок», – писал о Фазини друг Ильи Ильфа художник Евгений Окс. Пожалуй, это лучший из дошедших до нас портретов старшего брата будущего автора «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка». Кстати, совершенно замечательный шарж на самого Илью Ильфа работы Олесевича под названием «Журналист» опубликован в одесском журнале «Бомба» в том же 1917 году.

По воспоминаниям А. Нюренберга, Олесевич и Фазини приходили в его «Свободную мастерскую» осенью 1918-го рисовать обнажённую натуру. В том же 1918-м Олесевич преподавал в Свободной академии ОНХ. А во время «второго прихода» советской власти в Одессу весной 1919 года, как писал Нюренберг, он «собрал группу революционно настроенных художников и отправился с ними в исполком. В бригаду, кроме меня, входили поэт Максимилиан Волошин, художники: Олесевич, Фазини (брат Ильи Ильфа), Экстер, Фраерман, Мидлер, Константиновский и скульптор Гельман». Художники предложили новой власти свою помощь – и уже совсем скоро организовали праздничное украшение города к Первомаю. «Были организованы две бригады художников. Олесевич, Фазини, Экстер и я делали эскизы, по которым мастерские выполняли плакаты и панно для всех советских и партийных организаций», – писал Нюренберг. И тут друзья были неразлучны. Олесевич и Фазини вошли также в экспертную комиссию Комитета по охране памятников искусства и старины, возглавляемого тем же А. Нюренбергом.