Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил

Невзирая на честь, которую оказал ему сегодня вечером его величество, на восхищение придворных и внимание красавиц — он ведь мог оценить их красоту, в конце концов сотворенную самим Господом, — Ив хотел бы сейчас оказаться в своей уединенной комнате. Ему предстояло описать вскрытие русалки. Он должен был убедиться, что Мари-Жозеф не забыла о рисунках. А еще ему просто необходимо было поспать хотя бы несколько часов, чтобы днем завершить изучение трупа морской твари.

В зал вступил церемониймейстер, выкликая: «Дорогу его величеству!» Мадам де Шартр сделала шаг в сторону, присев в глубоком реверансе. Ив поклонился, украдкой поглядывая на удаляющуюся спину его величества и устремившуюся за ним свиту.

«А вдруг мне следует присутствовать не только на церемонии утреннего пробуждения его величества, но и на церемонии августейшего отхода ко сну?» — подумал Ив, но отогнал пустые опасения, ведь граф Люсьен известил бы его о новых, дополнительных обязанностях. Его величество прошествовал мимо, с королем Яковом ошуюю и его святейшеством одесную, а граф Люсьен с другими придворными следовал за ними по пятам. Его святейшество мимолетно взглянул на Ива и нахмурился; граф Люсьен прошел, словно не заметив.

Парадные апартаменты были переполнены, пока в них находился король. Теперь они опустели, а через мгновение погрузятся во тьму, ибо задержавшиеся придворные заспешат прочь, позевывая и сетуя на поздний час и скуку. В парадные апартаменты толпой хлынули слуги придворных его величества, гася свечи, чтобы они не успели больше прогореть ни на волос.

— Идем со мной, — промолвила мадам де Шартр.

— Почту за честь проводить вас к вашему супругу, — откликнулся Ив.

— К супругу?! Вот еще! Да на что он мне сдался?!

Она засмеялась и кинулась прочь, на ходу обернувшись и бросив ему через плечо, даже не потрудившись понизить голос:

— Вы разочаровали меня, отец де ла Круа!

Ив знал, чего она жаждет. Он утратил девственность, о чем глубоко сожалел, однако после рукоположения он ни разу не нарушил обета целомудрия. Мадам де Шартр столь страстно желала забыть о своих супружеских клятвах, что это необычайно смущало Ива и уберегало от искушения.

Впервые за весь этот бесконечный вечер он остался в одиночестве. Он поведал историю о пленении русалки, наверное, раз двадцать, историю о неразлитом вине — столько же. Лишь немногие из придворных его величества бывали в море. Они ожидали, что Ив расскажет им о чудесных приключениях и таинственных опасностях, а не правдиво опишет неудобства, скуку вроде той, на которую они вечно жалуются в Версале, и часы, дни и даже недели ужаса и страданий во время штормов.

Ив прошел по темным опустевшим покоям, откуда уже удалились хоть сколько-нибудь значительные лица. Пока слуги придворных собирали огарки для своих господ, слуги его величества заменяли их новыми свечами. Ни одну свечу нельзя было зажигать для его величества дважды. Прослужив его величеству обычный срок, три месяца, придворный мог следующие три месяца освещать свой дом огарками. Такова была одна из привилегий, которыми пользовались придворные «короля-солнце».

Ив спустился по великолепной Посольской лестнице, потому что не мог добраться до своих крошечных каморок на дворцовом чердаке иначе, как спустившись на первый этаж и взобравшись по узенькой лесенке. Неожиданно из темноты выступил кто-то в ослепительном пурпуре:

— Отец де ла Круа?

— Ваше преосвященство? — поклонился Ив кардиналу Оттобони.

— Его святейшество вызывает вас к себе, — сказал кардинал на латыни.

Ив, тоже на латыни, ответил:

— Я всецело в распоряжении его святейшества.

Кардинал Оттобони торжественно проплыл дальше, на террасу, и простер руку по направлению к саду. Его святейшество стоял меж водными партерами, устремив взор вдаль, на навершие шатра, в котором обитала русалка.

— Следуйте за мной, отец де ла Круа, — велел его святейшество.

Ив поспешил к Иннокентию. Оттобони остался на террасе. Иннокентий повел Ива подальше от любопытных ушей, в сторону оранжереи, в благоуханное цветочное облако. Встав рядом, они устремили взор на ряды маленьких деревьев.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я огорчен, — наконец промолвил папа.

— Прошу прощения, ваше святейшество.

— Я огорчен вашими недопустимо мирскими занятиями.

— Но я лишь ищу в природе Господню истину и Господню волю.

— Не вам решать, — прервал его папа, — что есть Господня истина и что есть Господня воля.

Иннокентий говорил по-прежнему мягко, однако от Ива нисколько не укрылась его суровость.

— Я огорчен языческой пьесой, написанной вашей сестрой.

— Ваше святейшество, умоляю вас, в своей невинности она и не предполагала, что совершает что-то недостойное…

— Успокойте меня, сын мой, избавьте меня от страха за душу вашу и вашей сестры.

— Я благодарен вам за участие, ваше святейшество.

— При дворе моего кузена вас окружают опасности. Повсюду таятся распутство, блуд и разврат. Кругом не счесть еретиков. Король выбирает в советники атеистов и уродцев.

— Меня оберегают мои обеты и моя вера, ваше святейшество.

— А когда вы в последний раз служили мессу или принимали исповедь?

— Много месяцев тому назад, ваше святейшество.

— Значит, вы забыли о своих обетах и своей вере.

Иннокентий двинулся меж клумбами, словно затканными цветочными узорами. Ив последовал за ним, стараясь держаться немного поодаль от святого отца, дряхлого старца.

— Быть может, отец де ла Шез позволит мне служить мессу вместе с ним… или принять исповедь…

— Быть может, отец де ла Шез соблаговолит исповедовать вас, — прервал его Иннокентий. — Я уж и не спрашиваю, когда вы последний раз исповедовались.

Иннокентий дошел до лестницы, ведущей на террасу. Он взял Ива под руку, ища поддержки, и вместе они направились во дворец.

— Год, посвященный углубленным размышлениям о божественном и созерцанию, возможно, пойдет вам на пользу, — произнес Иннокентий. — Вам стоило бы на год удалиться в монастырь и принести обет безмолвия…

Ив невероятным усилием воли заставил себя молчать. Он был уверен, что если попытается возразить, то немедленно отправится в ссылку. А если отправится в ссылку, то утратит расположение короля и возможность продолжать исследования.

— Я помолюсь за вас и подумаю, что более всего будет вам на пользу.

Иннокентий протянул Иву руку. Ив преклонил колени и поцеловал папский перстень.

Мари-Жозеф взбегала по узкой лесенке на дворцовый чердак. Было уже поздно. Они с Лоттой помогли мадам без всяких затей отойти ко сну, а затем Мари-Жозеф, как обычно, помогла Лотте освободиться на сон грядущий от пышных одеяний.

«Смогу я сегодня заснуть? — думала она. — После таких волнений, после таких великолепных развлечений…»

Она снова вспомнила, как губы шевалье коснулись ее пальцев и как ее, неожиданно для нее самой, пронзила дрожь наслаждения. Она гадала, каково было бы его поцеловать. Монахини внушали ей, что поцелуи порочны и есть не что иное, как путь ко греху, искушению и страданиям. Однако поцелуй руки в конце концов оказался не столь уж страшным.

Внезапно за ее спиной послышался смех и шаги, заглушаемые потертым ковром: следом за ней поднимались дама в переливчатой, под стать оперению колибри, маске и мужчина в маске козла или сатира. Они прижимались друг к другу в узком проходе. Мари-Жозеф немедленно узнала Шартра и решила, что дама — мадемуазель д’Арманьяк, но уж во всяком случае никак не мадам Люцифер. Шартр сладострастно водил козлиной мордой по ее шее и бодал ее рожками, пока она не откинула голову и снова не засмеялась низким, грудным смехом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ее элегантный фонтанж сбился, локоны упали на лицо, ленты запутались в причудливых перьях, украшавших маску. Она сорвала фонтанж и швырнула, так что он покатился вниз по ступенькам, а ленты и кружево запачкались, и бросилась Шартру на шею. Не размыкая объятий, поминутно спотыкаясь, они карабкались по лестнице, то и дело падая, снова и снова целуясь, задыхаясь, с безумием страсти ощупывая друг друга. Шартр рванул завязки ее корсета, простонав: «Не лишайте меня мужественности, мадемуазель!»