По большому счету - Евгения Письменная

как будто надеясь, что он вытащит из кармана волшебную палочку. Вместо этого он продолжал бросать слова-булыжники:

– Исполнение бюджета и обслуживание государственного долга без получения дополнительного финансирования невозможно.

– Сколько нужно денег?

– Сорок – пятьдесят миллиардов рублей. В среду, 19 августа, правительству будет нечем погасить облигации. До сих пор не погашена июльская задолженность.

Настала гнетущая тишина. Кириенко сказал очень тихо, но почему-то всем показалось, что он кричит:

– Есть предложения?

Их не было. Кириенко вздохнул и сказал:

– Значит, так. Собираемся завтра на совещание. Просьба всех проработать предложения. К завтрашнему дню вызовем всех, кто нужен, из отпусков. И да… – Кириенко взял в руку смятый листок с ельцинскими словами «не будет». – Просьба воздержаться от публичных высказываний.

Последнее предупреждение было лишним. Никому и так не хотелось высказываться. Всем было ясно, что тот, кто первым скажет публично что-то подобное, сразу слетит со своего поста.

Кириенко решил позвать на помощь тяжелую артиллерию – Чубайса и Гайдара. Оба прошли турбулентное время первых лет становления России, и их хладнокровие и опыт должны были помочь.

Чиновники расходились молча. Всем было ясно, что девальвация началась. Твердо и четко.

«Не хочу быть козлом отпущения»

– Я ответственность свою понимаю и в отставку уйти готов.

Дубинин сказал, как отрезал, и замолчал. Его собеседник, глава администрации президента Валентин Юмашев, как всем было известно, гражданский муж дочери президента Татьяны, тоже молчал. Он как будто не хотел отвечать, ждал каких-то других слов.

Это был странный разговор. Мужчины беседовали друг с другом и не говорили одновременно. Они были вдвоем в одной комнате, но не понимали друг друга. Каждый думал о своем. Дубинин насупленно смотрел в окно, а Юмашев – непонятно куда, с застывшей дежурной улыбкой, куда-то вбок, на стену с часами. Конечно, Дубинин понимал, что отставка неизбежна, но почему-то, как и в случае с девальвацией, все равно в глубине души надеялся, что пронесет.

Не пронесло. Чувство досады и опустошенности. Вот и все, что он сейчас испытывал.

Юмашев технично выполнял неприятную работу: предлагал главе ЦБ уйти с поста. Ему эта миссия не нравилась, и он хотел закончить ее побыстрее. Юмашев помнил ужасную нервотрепку преддефолтного уикенда, когда Гайдар и Чубайс писали меморандум правительства Кириенко о дефолте. В субботу 15 августа кремлевская команда во главе с Ельциным вообще ничего не понимала, а в воскресенье, когда приехал подавленный, но бодрый Кириенко, стало еще хуже от осознания того, что всех ждет. На деле все было еще хуже.

После того как 17 августа правительство и Центральный банк выпустили заявление о техническом дефолте и переоформлении ГКО и ОФЗ, а также об отказе от валютного коридора, кризис развернулся во всю ширь Российской Федерации. Через двадцать минут после заявления властей о дефолте международное рейтинговое агентство Fitch IBCA сообщило, что снизило долгосрочные и краткосрочные рейтинги четырнадцати российских банков ввиду начавшегося в России системного банковского кризиса[171]. Курс рубля дернул вверх, за пару недель увеличившись в несколько раз[172]. На финансовом рынке началась паника. Люди двинулись в банки снимать уцелевшие деньги, а большинство населения провалилось в бедность. И все это произошло на раз-два-три в августе 1998 года. Экономическая ситуация казалось патовой и неуправляемой.

Конечно, Дубинин знал: будут неприятности, но подспудно надеялся, что вариант с дефолтом окажется гораздо мягче, чем денежная эмиссия для кредитования бюджета. Тот путь уже был пройден однажды, и вновь на него возвращаться, по мнению Дубинина, было бы величайшей глупостью. Но путь с дефолтом и девальвацией оказался не менее трудным. Даже, пожалуй, более ухабистым. Выбор еще тот: из плохого и очень плохого. Теперь, во всяком случае, известно на деле, что оба пути ужасны. И Дубинин по опыту знал насколько.

Дубинин продолжал смотреть в окно. Хотя был виден только скудный пейзаж с еловыми ветками, в прохладном и мрачном кабинете странным образом чувствовался уличный зной. Почему-то вспомнилось, как 15 августа – в преддефолтную субботу – он грозил своей отставкой премьер-министру Кириенко, если будет выбран путь эмиссии. Теперь, спустя несколько дней, хотя эмиссии как таковой не было, прошел сценарий с дефолтом, за который стоял глава ЦБ, и Дубинин сидел в кабинете главы администрации Юмашева и обсуждал с ним свою отставку.

Юмашев продолжал молчать.

– Я в отставку уйти готов, – спокойно повторил Дубинин. – Но будет справедливо, если вместе со мной подадут в отставку все ответственные за дефолт.

Юмашев наконец посмотрел прямо на Дубинина. В его глазах читался немой вопрос. Юмашев прервал свое молчание и тихо спросил:

– Почему?

Дубинин так же тихо ответил:

– Иначе получится, что весь кризис организовал я. Виновным обычно считают того, кто ушел в отставку, согласившись стать козлом отпущения. Я не хочу быть козлом отпущения.

Юмашев нахмурился.

– Ну почему же козлом отпущения?

Дубинин твердым голосом продолжал:

– Я категорически не согласен в одиночку выливать на себя все эти помои[173].

Юмашев утвердительно кивнул:

– Мы учтем ваше мнение, Сергей Константинович. Пообещайте, пожалуйста, что вы исполните свое обещание об отставке, а мы вам обещаем, что не будет никаких помоев.

Очень вежливо сказал. Дубинин согласился.

Он вышел на улицу, и его обдало зноем. Посмотрел на ель, ветки которой он видел из окна Юмашева. Она оказалась очень большой, просто гигантской. «Не всегда то, что ты видишь, оказывается тем, что ты видишь», – подумал Дубинин. Он жалел, что его работа в Центробанке почти закончилась. Несмотря на все трудности и перипетии, включая выстрелы по окнам его квартиры, Дубинин успел полюбить ее. За всей суетой ему верилось, что он исполняет важную миссию становления финансовой системы России. Все компромиссы, на которые он шел, совершались ради этого. И конечно же, власть – когда за тобой последнее слово. Не хотелось ее терять. «Такая долгая борьба, такие страсти и такая тихая и банальная отставка», – размышлял он, направляясь к своей машине.

Дубинин, как и обещал, заявление написал. И только после того, как в отставку был отправлен премьер Сергей Кириенко.

Ельцин захотел встретиться с Дубининым уже после отставки. Удивительно, но президент решил лично сказать бывшему главе ЦБ, что все дело в политическом моменте, а не в его работе. Дубинин был приятно удивлен и даже растроган, он не ожидал от Ельцина такой деликатности.

– Что могу сказать, Борис Николаевич? Сейчас ситуация очень шаткая. Многие могут воспользоваться дефолтом, чтобы вернуть страну назад, в СССР. И тогда все, что мы делали, пойдет насмарку.

Ельцин сдвинул брови.

– Понимаю, что уж! Поборемся еще.

Дубинин смотрел на Ельцина. Тот казался бодрым и здоровым, как будто не было нескольких трудных последних лет, когда он бесконечно болел. Дубинин улыбнулся в усы.

– Ну, значит, все будет в порядке.

Ельцин не обратил внимания на эту реплику Дубинина и продолжил:

– Ты, эта… Если нужна будет какая-то помощь, можешь на меня рассчитывать.

Дубинин опять улыбнулся. Улыбнулся с грустью. Только сейчас, в конце его карьеры в ЦБ, у него установился настоящий контакт с президентом. «Если бы что-то