По большому счету - Евгения Письменная

Алексашенко встал, взял портфель, вышел из номера. Лифт быстро ехал вниз, Алексашенко смотрел на подсвеченные кнопки и думал: «То, что должно было начаться, началось. Чуда не произошло».

За несколько последних дней октября Центробанк России потратил более 1,2 триллиона рублей, но переломить ситуацию не удалось[158]. Как только появлялась свободная ликвидность, участники рынка тут же тратили ее на покупку долларов. Резервы исчезали словно в черной дыре. Десятого ноября Центробанк повысил ставку рефинансирования с 21 до 28 % и увеличил нормативы резервирования по привлекаемым банками средствам в иностранной валюте[159].

Меры эти не помогли. Их как будто и не было вовсе. Не прошло и месяца, как Центробанку пришлось расширять границы нового валютного коридора, а население выстроилось в очереди у окошек обменных пунктов, скупая наличные доллары[160].

Синяя папка

Спасти бюджет мог только бюджет. А точнее, его доходы. Все прежние попытки собрать деньги в казну успехом не увенчались. Люди и бизнесмены не хотели платить налоги. Тот, кто платил, считался либо чудаком, либо дураком. Все избегали этого при любой возможности. Бюджет нищал и деградировал. Не помог даже революционный напор Анатолия Чубайса, который еще в 1996 году создал Временную чрезвычайную комиссию по укреплению налоговой и бюджетной дисциплины при президенте, сокращенно ВЧК – такая знакомая аббревиатура по учебникам российской истории послереволюционного периода[161]. Только тогда, в 1917 году, Владимир Ленин создавал Всероссийскую чрезвычайную комиссию (ВЧК) для борьбы с контрреволюцией и саботажем, а сейчас Ельцин пытался наскрести в бюджет денег для существования.

Говорить о необходимости сбора налогов уже всем надоело. Центробанку тоже надоело везде говорить, что тяжелое состояние доходной части – главная проблема российской экономики[162]. Все отлично знали, что это нужно делать, но никто не знал как. Ни ВЧК, ни страшная налоговая полиция не помогали.

Когда Дубинин открыл синюю папку, которую дал ему первый заместитель министра финансов Сергей Игнатьев, он ничего не ждал. Просто обещал посмотреть – значит, надо посмотреть при первой же возможности. Утром Дубинин оказался в правительстве, где было нервно и суетливо. И в холле, уже на выходе, его поймал Игнатьев. Когда Дубинин оглянулся на негромкий окрик, то увидел его – худого, невыспавшегося, в одной руке смятая пачка сигарет, в другой – синяя папка. Игнатьев говорил очень тихо, приходилось прислушиваться.

– Сергей Константинович, я тут подготовил кое-какие соображения по поводу сбора налогов. Хотел вам показать.

Дубинин остановился, кивнул:

– Да уж, сейчас любые доходы будут как нельзя кстати. Спасибо.

Дубинин извинился, что не может посмотреть прямо сейчас: его ждали в Центробанке, но пообещал изучить документ при первой возможности. Игнатьев понимающе закивал:

– Да, да, конечно.

Дубинин прихватил папку и побежал.

А когда он открыл ее в кабинете, ему лишь беглого просмотра первой страницы хватило, чтобы понять, что перед ним бомба. Которая наделает шума, но может прорвать плотину неуплаты налогов. Дубинин даже сказал это вслух, хотя сидел в кабинете один:

– Все гениальное просто!

Игнатьев предлагал не давать нефтяникам права прокачки сырой нефти через государственные экспортные трубопроводы, если налоги этими компаниями не уплачены в полном объеме. Нет налогов – нет нефти. Конечно, если бы такую меру ввели, это было бы очень крутым решением. Это не просто слова «платите налоги». Это физическое принуждение. И крик олигархов, разбогатевших на нефти, обеспечен. Ему легко было представить, как будет у министра финансов разрываться «вертушка» – телефон правительственной связи. Ведь олигархи чуть что – сразу бежали к Ельцину, к его семье и плакались. И президент почти всегда им уступал. И теперь может – так считал Дубинин. После выборов 1996 года, когда олигархи с Чубайсом вытянули Ельцина победителем из противостояния с коммунистом Геннадием Зюгановым, он редко отказывал друзьям. Дубинин отложил папку на край стола. Решил, что нужно немного обмозговать эту идею. Хотя бы ночь.

Утром первой попалось на глаза та самая синяя папка. Она так и лежала в углу поверх других бумаг. Дубинин бережно положил ее в портфель и решил при первой же встрече обсудить содержимое с Черномырдиным.

Премьер к предложению отнесся спокойно. Не выразил ни радости, ни даже удовлетворения. Спросил только:

– Думаешь, поможет?

Дубинин был уверен:

– Поможет. Но этому предложению нужна политическая поддержка. По-другому никак.

Премьер вздохнул и согласился, что меру надо запускать:

– Как-никак, а как-то надо!

Решили, что это предложение надо обсудить с руководством МВФ. И даже допустили, что было бы хорошо включить эту меру в программу получения кредита МВФ. Тогда легче будет отпираться от просителей.

Но события стали опережать время. Тяжелая ситуация затягивала споры, которые оттягивали принятие нужных решений. И даже то, что правительство на ходу придумывало для защиты российской экономики, оказывалось запоздалым шагом. В конце января 1998 года вниз покатились цены на нефть. Убытки российских нефтяных компаний стали расти, доходы бюджета – уменьшаться. Синюю папку положили в стол, до лучших времен. Собираемость налогов упорно не хотела расти.

Делали то, что могли делать быстро. А могли, похоже, уже только одно: разгонять ГКО. К началу 1998 года Центральный банк России вложил в них половину активов баланса – сто сорок девять триллионов рублей[163].

Такую же долю активов направил в ГКО Сбербанк. При ожидаемой семипроцентной годовой инфляции доходность ГКО с мая 1998 года была выше 50 %. Этот кризис стал болью для людей и бюджета, но раем для спекулянтов.

Дубинин писал Ельцину письма с предложениями ужесточить денежную политику и укрепить государственные финансы. Прочел ли президент тревожные письма Дубинина, неизвестно. В день, когда постановление о допуске нефтяников к трубе, которое появилось благодаря той самой синей папке, легло премьеру Виктору Черномырдину на подпись, Ельцин все решил сам. Он отправил Черномырдина в отставку и назначил нового премьера – молодого и амбициозного выходца из Нижнего Новгорода Сергея Кириенко. Тридцатипятилетний премьер-министр, прозванный в народе за свою молодость и неожиданность появления Киндер-сюрпризом, думал, что пришел помогать выруливать с экономическим кризисом, а на самом деле должен был стать политическим буфером в сумасшедшее время.

«Не будет»

Ельцин уверенно шел по аэродрому. Он приближался к журналистам. Он знал, что нужно им сказать. Пресс-секретарь Сергей Ястржембский предупредил: опять будут спрашивать про экономическую ситуацию, и, естественно, надо их заверить, что все в порядке. С утра один журналист уже подбежал и на ходу спросил, будет ли девальвация. Ельцин ответил: «Не будет». И пошел дальше. Ответ оказался настолько важен, что его надо было повторить на камеры, чтобы успокоить людей по телевидению.

Сотрудники администрации президента построили журналистов на так называемый подход. Это когда устанавливают камеры и собирают журналистов, а ньюсмейкер подходит к ним и дает короткое интервью или делает заявление. Организовали все прямо на летном поле Великого Новгорода, где Ельцин был с рабочей поездкой. Перед репортерами поставили красную железную перегородку, чтобы можно было резко прекратить беседу, а журналисты не побежали следом за президентом. Те