По большому счету - Евгения Письменная

Геращенко не торопясь шел вдоль очереди. Увидеть такое за кремлевским забором – удивительное дело. Тем более в корпусе, где располагался рабочий кабинет президента Бориса Ельцина. Геращенко окинул взглядом очередь, которой не было видно конца, и крякнул. Это он разрешил наполнить банкомат «СбС-Агро» в кремлевском дворе рублями, чтобы работники администрации президента, получавшие зарплаты через банк, не остались совсем без денег. Разные мысли лезли в голову, когда он увидел очередь: и про несправедливость, и про стыд. Но главная: так и бывает, те, кто больше всех напортачил, теперь в привилегированном положении. Политика этих людей привела к беде – политика двойных стандартов, потакания олигархии и постоянного вранья.

Он еще раз окинул взглядом вереницу людей. В этот момент к банкомату подошла худенькая, явно не очень уверенная в себе женщина. Так показалось, поскольку она виновато улыбалась и все время поправляла волосы. Она достала из сумочки несколько карт – штук пять, каждая завернута в бумажку, на которой записан ПИН-код. «Ага, не только себе снимает. Кому-то помогает», – подумал Геращенко. В это время женщина, не замечая никого и ничего вокруг, сосредоточенно нажимала кнопки для ввода ПИН-кода. Она не смогла сдержать улыбки, когда банкомат выплюнул первую пачку денег. «А уж не такая она и неуверенная в себе», – почему-то подумал Геращенко, повернулся и пошел к выходу у Сенатского дворца.

Очередь как индикатор безнадежности ситуации. Что именно нужно делать, не знали нигде: ни в правительстве, ни в Думе, ни в Кремле. Прореха увеличивалась на глазах. И деньги вроде даже были, но они где-то растворялись на пути к бюджету.

Геращенко был уверен, что надо защищать капитал, а значит, стараться оставить деньги в стране. И он знал как. Надо срочно повышать норму обязательной продажи валютной выручки в России. В 1998 году экспортеры обязаны были реализовать в стране только половину своей выручки; эту норму установили еще при Егоре Гайдаре и Георгии Матюхине, и с тех пор она оставалась неизменной[196]. Тогда их принудили продавать валюту внутри страны, чтобы предотвратить массовый отток капитала и напитать нищий бюджет деньгами. У обязательной продажи валюты есть две стороны: с одной – деньги массово не утекают за рубеж, с другой – МВФ все время говорил, что иностранные инвесторы неохотно будут приходить на рынки, где есть такое требование. Дубинину казалось, что времена палочной системы должны уйти и нужно либерализовать валютное регулирование Центробанка. Он хотел минимизировать его для более свободного движения денег между странами. Но в 1998 году было решено не ослаблять валютный контроль, а ужесточать[197]. Не зря Геращенко одним из первых позвал в свою команду Виктора Мельникова – опытного работника Госплана и Совета Министров СССР, который с 1991 года занимался валютным контролем в Правительстве Советского Союза, а потом и в Правительстве Егора Гайдара и в Центральном банке. Именно он написал первый закон о валютном регулировании и валютном контроле СССР[198], который был подписан первым и последним президентом Союза Михаилом Горбачевым. Теоретическую подготовку Мельников получил во Всесоюзном научно-исследовательском конъюнктурном институте – научно-информационном плацдарме для Министерства внешней торговли СССР.

Дубинин уволил Мельникова еще в 1996 году, считая, что у того слишком консервативные взгляды. Он спорил с Дубининым и говорил ему, что не нужно безоговорочно присоединяться к восьмой статье МВФ, которая провозглашала свободное движение валюты, без ограничений. Мельников был категорически против. Он настаивал: в соглашении МВФ надо сделать оговорку о том, что в определенных ситуациях ЦБ имеет право вводить валютное регулирование. Он напоминал, что западные страны отказывались от него спустя десятилетия после установления, теперь они могут себе позволить такую роскошь. Россия, которой несколько лет от роду, не может регулировать потоки денег так же, как западные страны.

Но после дефолта и ухода Дубинина Мельников вновь стал востребован. Этот человек с жестким характером, если надо, мог идти против течения. Жесткость и прямолинейность объяснялись спортивным прошлым: в молодости он многократно становился чемпионом СССР по академической гребле, выступал на Олимпийских играх 1968 года. Энергичный, решительный и упертый бывший спортсмен стал ключевым членом команды Геращенко.

Когда Мельников, ростом под два метра, заходил в кабинет, то заполнял собой все пространство: широко размахивал огромными руками и громко разговаривал. Со стороны он больше походил на командира воинского соединения, чем на менеджера Центрального банка. А валютное регулирование и валютный контроль – как спецназ в финансовом ведомстве: отбор людей туда гораздо строже, чем в другие подразделения.

Геращенко вернул Мельникова, который тогда был заместителем главы Совета Безопасности России, сразу же, как только сам вернулся в Центробанк. Такие ему и были нужны: жесткие и решительные.

Казалось, Мельников не вошел, а ворвался в кабинет. Он выглядел так, будто был наэлектризован. Геращенко осмотрел его с ног до головы и пошутил без улыбки:

– Ты, Виктор, все растешь. Чем дольше тебя знаю, тем выше ты кажешься.

Геращенко всегда называл Мельникова на французский манер, делая ударения на о. Мельников был рад видеть его в стабильной форме – с шуточками и прибауточками. Несмотря на кризис и сумасшествие вокруг, Геращенко продолжал сыпать шутками. Мельников громко засмеялся:

– Да нет, Виктор Владимирович, стабильные метр девяносто два.

Геращенко продолжил:

– Добро пожаловать в страну лилипутов.

Мельников, отсмеявшись, буркнул, немного покраснев:

– Ну, зачем так.

Геращенко понял, что немного перестарался.

– Не бери в голову. Надо, Виктор, серьезным делом заниматься.

– Да, я готов. Я в курсе, Виктор Владимирович, мы ж в Совбезе дважды в день – утром и вечером – Ельцину писали записки о состоянии финансового рынка.

Мельников замолчал и через несколько секунд продолжил:

– Мы ж даже президента о начале кризиса предупреждали. Столько бумаги измарали.

Геращенко поднял глаза в потолок.

– Не успел прочесть, наверное, ваши записки. Теперь нам не до записок вообще.

Мельников вздохнул:

– Понимаю.

Геращенко перешел на серьезный тон:

– Виктор, страну грабят. Остатки валюты из страны драпают, что не ухватить. Давай ты этим займись.

Мельников как будто готовился к этому разговору, потому что вдруг заговорил так, словно читал доклад:

– Продолжается грандиозный отток валюты. Например, есть в Тихом океане рядом с экватором крохотное государство, называется Науру. Вся территория – чуть больше двадцати квадратных километров, а в ширину – четыре. На карте как маленькая оладья.

Геращенко с недоверием посмотрел на Мельникова. У них серьезный разговор, а тот про географию и выпечку.

– Какая оладья?

Мельников не заметил этого и как ни в чем не бывало докладывал дальше:

– Из Москвы в Науру за полдня можно перевести деньги. У них там года два как свободная экономическая зона, так сказать. На острове де-юре создано около четырехсот банков.

Геращенко перебил:

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «де-юре»?

– То и имею в виду: созданы не на самом деле, а на бумаге и в компьютере. Самих банков нет, одни только документы и счета да несколько офисных работников. Так вот: за июль – август, до середины сентября, из России в Науру ушло больше семидесяти восьми миллиардов долларов[199].

Геращенко даже охнул от удивления и медленно переспросил:

– Семь-де-сят?

Мельников утвердительно