По большому счету - Евгения Письменная

искренне не мог понять, почему правительство будет управлять ВТБ и загранбанками лучше, чем Центральный банк. Он контролировал практически все финансовые потоки и активы госбанков. Госбанки помогали финансировать дефицит бюджета (Сбербанк – на рынке ГКО, а Внешторгбанк – на рынке еврооблигаций). А зачем госбанк правительству? Геращенко расценивал это требование как межведомственную борьбу: правительство хотело перехватить финансовые потоки[228]. А он тертый калач, без боя «родное» сдавать не собирался. Глава ЦБ был уверен, что росзагранбанки – не черные кошельки, а пионеры банковской системы страны. Именно они пробили дорогу на зарубежные кредитные рынки, добивались там кредитов для российских банков[229]. Геращенко не видел ничего зазорного в том, что ЦБ владеет банками: глобально он отвечал за сбережения населения и обслуживание внешнего долга, поэтому ему был необходим Сбербанк, который отвечал за вклады людей и внешнеэкономические банки, такие как Внешторгбанк, ВЭБ и Росэксимбанк[230]. Геращенко написал письмо заместителю МВФ Стэнли Фишеру. Дескать, знаем вашу обеспокоенность по поводу госбанков и разделяем ее, но вот ведь какая штука: некому продать эти банки, никто их не покупает. И Россия – не уникальная страна, есть и другие Центробанки в мире, которые владеют коммерческими банками в Европе[231]. В МВФ были недовольны ответом, стало ясно, что ЦБ не собирается исполнять рекомендации международной финансовой организации. Сотрудничество МВФ и России из тесного превращалось во все более отдаленное.

Давление продолжалось со всех сторон. Частные банкиры Петр Авен и Александр Мамут, озабоченные падением капитализации банковского сектора, инициировали реформу, которая тоже предписывала ЦБ продать пакеты росзагранбанков. Геращенко считал это наглостью и бредом[232]. Новый премьер Михаил Касьянов пытался убедить Геращенко подписать обязательство МВФ по передаче росзагранбанков правительству, предлагал пойти на хитрость: «…давай формально подпишем… отвяжемся от МВФ»[233]. Но Геращенко уперся.

И он придумал другой отвлекающий маневр: начать пока потихоньку передавать загранбанки ВТБ, который на 99,9 % был подконтролен ЦБ. К тому же де-факто именно ВТБ всегда управлял загранбанками[234]. Процесс будет не быстрый, надеялся Геращенко. Как говорится, «собаки лают, караван идет». Пока суть да дело, может, что-то изменится. Вдруг правительство под грузом проблем забудет о своем капризе. Геращенко, в третий раз ставший центробанкиром, никуда не торопился.

Как кость в горле

Геращенко и не заметил, как стал сам по себе. Как будто никто ему не нужен. Блуждающая звезда на политическом небосклоне. Менялись правительства и режимы, а он работал. Уже стали забывать о прославленном на весь мир президенте Михаиле Горбачеве, при котором он впервые стал центробанкиром, а Геращенко был в строю. Даже суперэнергичный Борис Ельцин не выдержал, устал и ушел, а он продолжал трудиться. Кризисы политические и экономические, реформы советские и рыночные. Все менялось, а Геращенко – нет. Подумаешь, выгоняли его периодически, все равно ж уговаривали вернуться назад. И как будто не было никого, кто мог его заменить. Геращенко – веселый циник – этим не гордился, он просто знал, что нужен. И, перевидав на своем веку чиновника и банкира всякого, уже ничего не боялся. Он был закален в разных боях, жизнь научила отбиваться. И неужели он – Геракл – ради очередной какой-то прихоти очередного правительства сдаст свою альма-матер? Никогда!

Геращенко, взращенный Центральным банком, сам того не замечая, формировал из финансового института касту. Касту неприкосновенных. Повышенные Дубининым в несколько раз оклады сотрудникам он отменять не стал. Сам на такое раньше не решился, но даже был рад дубининскому кардинальному повышению зарплат в системе. К тому же Геращенко стал вкладывать немалые средства в содержание клиник и домов отдыха, принадлежащих Центральному банку.

И все бы ничего, да только одно но: Центробанк стал цвести, когда вокруг все увядало. И это становилось заметно. Когда кто-нибудь пытался на это указать, Геращенко отделывался формальной улыбкой и гнул свою линию. Центробанк жил безбедно, не нуждаясь ни в чем. Откуда он брал деньги? Этот финансовый институт, отвечающий за них, отлично умел зарабатывать. Большую часть своей прибыли ЦБ получал на валютном рынке и рынке ценных бумаг и немного – за счет того, что просто их печатал.

Молодой и амбициозный президент Владимир Путин уважал Геращенко и даже дал ему орден «За заслуги перед Отечеством» третьей степени[235]. Путину импонировали качества Геращенко: легкий характер, уверенность в себе и искрометный юмор. Когда он только пришел и начал делать первые, еще неуверенные, шаги на посту президента, именно такой напарник в ЦБ и был ему нужен: твердый профессионал с большим авторитетом в финансовом мире, на которого можно положиться.

Время бежало, все менялось. Путин начал входить во вкус, и уверенность Геращенко в его глазах превратилась в самоуверенность, а независимость – в строптивость. Пройдет еще немного времени, и все поймут, что Путину нужен абсолютный контроль во власти. Но в начале 2000-х это не было всем очевидно. И Виктору Геращенко – тоже.

Путину не очень нравилось разбираться в экономике и финансах, он предпочитал опираться на мнения специалистов. Одно он знал твердо: высокая инфляция – плохой фактор в политике. Свой опыт работы в мэрии во времена, когда цены росли так быстро, что люди не успевали даже к этому привыкнуть, он запомнил хорошо. Продовольственный кризис в Питере в 1992 году – отличная зарубка на память[236]. Путин знал, что высокие цены могут негативно сказаться на рейтинге президента. Люди не бывают довольны постоянным обнищанием. Путин уже второй год был у власти, а рост цен почти не уменьшался. Инфляция за год – с 2000-го по 2001-й – сократилась лишь на один процент, топчась около 20 % в год[237]. Министр финансов Алексей Кудрин, которому Путин доверял как давнему коллеге, во всем винил Центробанк.

Геращенко эта инфляция не казалась ужасной: в конце концов, не тысячи же процентов. Для него была важнее другая парадигма – ускорение экономического роста. Последний раз свои смелые идеи он представил в Госдуме на рассмотрении проекта бюджета 2000 года. «Основные направления кредитно-денежной и валютной политики ЦБ» не совпадали с программой кабинета министров. Правительство, которое созрело для сложного решения – встать на путь монетаризма, напоролось на глыбу Центрального банка. Его глава то и дело мешал следовать в выбранном направлении. Сам Геращенко не скупился на обещания. Мол, если ему дадут возможность смягчить эмиссионную политику, то в стране будет десятипроцентный рост[238]. Десять процентов роста – невиданное дело. После посткризисного отскока в 10 % из-за провала 1998 года ВВП рос вдвое медленнее[239]. Десять процентов – то, что нужно.

Но Геращенко был уверен, что размер инфляции – не главная забота. Настоящее он считал вполне стабильным и со словами «Рубль плавает, но не тонет» убеждал, что не нужно искусственно загонять инфляцию вниз[240].

Кудрин и его партнер по экономической политике министр экономического развития Герман Греф (Путин в экономике полагался на