По большому счету - Евгения Письменная

не видел ничего зазорного в том, что ВТБ станет контролировать правительство, и легко с этим согласился, став председателем ЦБ. Вся освободительная борьба, которую вел Геращенко, удерживая ВТБ под крылом ЦБ, оказалась бессмысленной. Игнатьев отдал ВТБ одним мановением руки.

О том, что новый президент Владимир Путин амбициозен, было хорошо известно, и что он хочет взять под свой контроль банк – тоже. Когда Игнатьев был заместителем министра финансов, ему поручили разработать концепцию реформирования госбанков, которых тогда было множество – около четырехсот. Больше года Игнатьев руководил работой межведомственной комиссии по реформе госбанков[256]. Банков было много, но двумя крупнейшими, принадлежащими ЦБ, были Сбербанк, доставшийся ЦБ как советское наследство, и Внешторгбанк, образованный по указанию главы Верховного Совета РСФСР Бориса Ельцина в 1990 году. В том году Ельцин активно боролся за власть, он был уверен, что российской республике для проведения международных операций нужен свой международный банк, так же как у СССР есть Внешэкономбанк. Поэтому в 1990 году и был образован отдельный для России Внешторгбанк, сокращенно ВТБ.

Всего за месяц до назначения Игнатьев от имени Минфина прислал в ЦБ письмо с предложениями приватизировать Внешторгбанк. Он предлагал: сначала правительство возьмет 40 % пакета ВТБ, а потом – после дополнительной эмиссии ЦБ – реализует оставшийся пакет стратегическим инвесторам, например Европейскому банку реконструкции и развития либо тому же правительству. По задумке комиссии Игнатьева, правительство купит у ЦБ акции нехитрым способом: в обмен на госбумаги с купонным доходом в 1 % годовых в рублях[257]. В феврале, когда Геращенко читал это письмо Игнатьева, он негодовал: предложение ему казалось наглостью.

А в марте Игнатьев стал председателем Центрального банка. Наглость стала реальностью.

Спустя всего месяц после назначения Игнатьев объявил о намерении передать все 100 % акций банка правительству[258], что и было сделано с молниеносной скоростью. Уже летом подписаны поправки в закон о бюджете-2002, в котором ЦБ передал правительству 99,9 % акций Внешторгбанка по номинальной стоимости 42,1 миллиарда рублей в обмен на госбумаги[259]. За акции ВТБ Центробанк получил облигации федерального займа с доходностью 6 % годовых[260].

Росзагранбанки, вокруг которых несколько лет шла беспощадная битва, уже без всяких прений решено было продать недорого тому же ВТБ. Европейский банк реконструкции и развития так и не вошел в сделку, слишком много пришлось бы провести тщательных проверок, а этого, по правде говоря, никому не хотелось. Всегда легче переложить из одного государственного кармана в другой и не приглашать назойливых зарубежных партнеров.

Почти так же быстро у ВТБ сменили председателя[261]. Юрий Пономарев, возглавлявший при Геращенко ВТБ, считался звездой банковского сектора. Многие даже думали, что со временем, после Геращенко, именно он станет председателем ЦБ. Но не сложилось. Именно потому, что Пономарев был близок к Геращенко, он и сошел с дистанции.

Андрей Костин, сменивший Пономарева, раньше работал председателем Внешэкономбанка, а с 2001 года совместно с правительством разрабатывал программу объединения ВЭБа с ВТБ[262]. У Геращенко от таких идей сердце кровью обливалось: он не мог спокойно смотреть на трансформации с ВТБ, а планируемое объединение Внешторгбанка и Внешэкономбанка назвал самой жульнической сделкой года[263]. Свадьба ежа с ужом – объединение коммерческого банка ВТБ и некоммерческого ВЭБ – так и не состоялась. Зато Костин возглавил второй по величине государственный коммерческий банк – Внешторгбанк.

Точка в битве за госбанк была поставлена. У Путина и чиновников появился свой банк. Передача ВТБ правительству стала знаменательным событием в финансовой системе России. Именно тогда начался разворот к усилению государственной экономики. Вот так идеолог рыночных реформ Сергей Игнатьев дал в руки президенту Владимиру Путину и подконтрольному ему правительству инструменты для поворота рыночных преобразований вспять. ВТБ, кредитуя госкомпании, давал пухнуть госсектору и пух сам. Игнатьев думал, что, выводя ВТБ из-под ЦБ, ликвидирует конфликт интересов, когда надзорный орган оказывается собственником поднадзорных банков. Но только спустя годы станет понятно, что для ЦБ передача ВТБ носила формальный характер. К слову, конфликт интересов в банковском надзоре остался для ЦБ понятием теоретическим. Регулятор Центробанк владеет другим государственным банком-монстром – Сбербанком.

Новые времена

Не зря старожилы Центрального банка встретили Игнатьева молчанием. Они были уверены, что он сменит команду. Всегда было так: новая метла по-новому метет. Им-то казалось, что Геращенко – их каменная стена, а вот и нет. Лишь день – и все перевернулось.

Татьяна Парамонова, чувствовавшая себя хозяйкой Центробанка, поскольку Геращенко ей безгранично доверял, растерялась больше всех. Она была уверена на все сто процентов, что без ее участия в Банке России ничего путного не произойдет. В последние годы в ЦБ сложился тандем: она фактически управляла Банком России, а Геращенко выполнял представительские функции и обеспечивал политическое прикрытие. Геращенко это устраивало: он мог не вникать в детали, но быть спокойным, что все в порядке. Парамонову – тоже: она всегда хотела рулить ЦБ, вот и рулила, но не отвлекалась на политические интриги. И тут этот тихий и худощавый интеллигент ломал сложившуюся систему. «Может быть, удастся и с ним договориться», – крутилось у нее в голове.

Не удалось. Игнатьев, ненавидевший конфликты, не стал кардинально менять команду. Но он понимал: оставь он Парамонову – не сможет взять на себя реальное управление ЦБ. Она – умная, жесткая и циничная, которая в ЦБ как рыба в воде, – никогда не отдаст бразды правления.

Игнатьев поступил иначе. Выгонять ее не стал, потому что делать этого даже не умел. Парамонова осталась в совете директоров, но почти все полномочия у нее забрали. Теперь она отвечала за департамент бухучета и отчетности, а также связи с другими государственным органами. Конечно, ей этого было мало для удержания влияния. Но она решила остаться. Хотя бы для того, чтобы побороться и попробовать вырвать обратно власть.

Других старожилов ЦБ и людей Геращенко Игнатьев оставил: знатока денежно-кассовых операций Арнольда Войлукова, стража валютного контроля Виктора Мельникова и легенду Банка России Вячеслава Соловова. Даже правую руку Парамоновой Евгения Коляскина, опору Парамоновой в бытность ее исполняющей обязанности, Игнатьев не тронул, оставив ему административный департамент и хозяйственно-эксплуатационное управление[264]. Игнатьев знал, что Центробанк – профессиональная организация, а люди, которые здесь работают, знают свое дело, поэтому кардинально менять команду нет смысла.

Свежую кровь Игнатьев взял только на те направления, которые, по его разумению, нужно было сильно реформировать. Здесь традиции скорее мешали, чем помогали. Игнатьев очень доверял своему бывшему коллеге по Минфину Олегу Вьюгину[265]. Когда-то кабинеты заместителей министра финансов Игнатьева и Вьюгина были друг напротив друга, а приемная одна на двоих. И хотя полномочия замов не пересекались, отношения сложились отличные. Всегда можно было зайти друг к другу, посоветоваться. Иногда вечером засиживались за разговорами. Тогда им обоим стало понятно, что они единомышленники. Им всегда было комфортно друг с другом: оба – интеллектуалы, оба – не наглые, но уверенные в себе.