Война мёртвых - Александр Михайлович Бруссуев

тоненькая струйка воды потекла вниз, почти сразу же вновь замерзнув. Майору было холодно все время держать руку на льду, и он отнял ее. Ну, а Мортену все было ни по чем.

Как же ты говоришь, коли вмерзший? — умные вещи не всегда — первое, что приходит на ум. Иногда выговариваются глупости, что Макс сейчас и проделал.

Но существо ответило.

Вода в любом своем состоянии остается водой. И свойство течь у нее сохраняется даже в твердом состоянии. Вот она и текла, да и сейчас течет, — доверительно, как учитель ученикам, сообщил голос. — А там, знаете ли, пузырьки, каверны. Все это собралось возле рта, то есть можно губами шевелить. Вот я и шевелю.

Макс отошел на несколько шагов назад, сколько позволял этот скальный выступ, и осмотрелся уже совсем другими глазами. Действительно, вся гора была ледяной. Будто гигантский всплеск, мгновенно замерзший. Словно гигантский торос на озере. Хотя те возникают из-за подвижек льда, наслоения друг на друга. Тогда эта гора была ничем иным, как перевернутая сосулька в лучшем проявлении гигантомании.

Внутри всего этого сталактита действительно что-то было — что-то лучезарное, то есть, испускающее свет.

Макс почувствовал, как дрожь пробрала все его естество.

По версии Данте некий падший ангел был навечно вморожен во льды озера Коцит. Но это вовсе не означает, что озеро при этом должно оставаться плоским, как блин.

Ангел потому и падший, что упал. Свалился с неба прямо в воду. Вода вздыбилась гигантской волной, внутрь которой этот ангел и угодил. Понятие времени здесь отсутствует, значит, им можно пренебречь. Озеро, полностью вышедшее из берегов, достигло апогея, то есть самой верхней точки этого проклятого места, да и застыло.

Получилась гора. Ну, а озеро уже не получается. А внутри горы, словно комар ледникового периода в куске янтаря, навеки увяз — кто?

Приветствую тебя, Лучезарный! — сказал Макс, преклонив колено. Ничего другого он придумать не мог.

Мортен очень удивился. Трепет человеческого голоса был воспринят им двояко. Сначала было изумление — уж не потерял ли Макс остатки своего рассудка? Потом он понял, что майор чертовски сильно испугался. А потом ему пришло, что называется, озарение, и он испугался сам.

Люцифер! — сказал Мортен и тоже встал на колено.

В принципе, ничего зазорного в преклонении перед древнейшим из древних нет. Это не движение кретинов, которые удумали унижать себя перед всякими разными незнакомыми неграми только потому, что те негры[54].

Привет, привет, — прошелестел голос изо льда.

А тебя пытаются найти, — протянул Мортен. — Да безуспешно как-то.

Просто потому, что ищущих с каждой эпохой становится все меньше и меньше, — ответил Люцифер. — Так же, как и поиски Создателя.

Как учили любые церковники, Люцифер — это грех гордыни, самый противный из всех существующих грехов. Ангел, наделенный лучезарной красотой и могуществом, возгордился и захотел большего. Ну, он и пал. Красота его превратилась в уродство, ангельская сущность обернулось дьявольским коварством.

Такие были последствия Первой ангельской войны. Или, быть может, Второй. Вероятно, правильнее будет назвать: Последней.

Свое могущество враг людской сохранил, но тратить его теперь было негде.

Находясь подле древнейшего существа в мире, однако, Макс не ощущал неприязненность. Наоборот, он испытывал доверие. Может быть, такие дьявольские козни?

А как же твои соратники? — спросил он, вновь положив ладонь на лед. — Разве они не могут тебя освободить?

Да ты сам посмотри, — ответил Люцифер. Мог бы кивком подбородка указать направление, куда смотреть, показал бы.

Но Мортен безошибочно разглядел самое подножие этой горы изо льда и, разглядев, махнул рукой, указывая, куда смотреть, человеку.

У Макса было вполне приличное по людским нормам зрение, однако расстояние было все же великовато для глаз. Самое то, чтобы использовать оптику, которой, как известно, в мире красной планеты не существует. Хоть ломай кусок льда и пытайся его приспособить, растапливая теплом своего сердца увеличительную линзу.

Там высокий ангел отмахивается трезубцем от монстров, — сообщил Мортен, держа руку перед глазами козырьком. — У него светлые волосы и одежда вся в прорехах.

Думаю, вы не удивитесь, если я назову имя этого светлого ангела, — прошелестел из глубины голос Люцефера. — Его так и называли «Свет»[55].

Да чему уж тут удивляться, — ответил Мортен. — Это Ваал, он же Баал, он же Балзевул.

Вельзевул? — переспросил для пущей верности Макс. И сам же себе ответил. — Вельзевул. Демон, олицетворяющий чревоугодие.

Вельзевулу, или Баалу, в древности ставили храмы. На закате очередного витка человеческой цивилизации от них остались безымянные руины. Разве что до развалин храма Солнца в Баальбеке реформаторам не было дела, арабы в Ливане должны были разрушить их за пару тысячелетий. Частично им это удалось. Но название осталось.

Баал отмахивался от монстров — призрачных полулюдей, вместо голов у которых были уходящие вдаль и ввысь щупальца, наподобие кабелей высокого напряжения. С такой вышины это заметил даже Макс, который пихнул локтем Мортена.

Помнишь, когда Пот жрал души черных, он над их головами всегда проводил своей лапой, словно отбрасывая что-то невидимое? — спросил он. — Это такие же щупальца, которые что-то мне весьма напоминают.

Волосы, — сказал Мортен. — Которые идут неведомо откуда и врастают в головы.

Вообще-то Макс имел ввиду другое — те самые пресловутые кабели, но и волосы вписывались в его наблюдения очень даже неплохо. Такое вот средство связи. Точнее, средство управления.

Баал, самый могущественный из генералов Господа, уже не в силах держать оборону. И Бельфегор, и Асмодей, и даже Левиафан уже пали, — сказал Люцифер. — Злобные порождения тьмы не столь искусны в воинском искусстве, сколь многочисленны. Она их создала из своего праха.

Она? — переспросил Макс. — Женщина?

Сука, — поправил его Мортен. — Илейка про таких рассказывал.

Да я сам таких в судах не раз видывал, — пробормотал майор.

Ну, да — он помнил рассказ Илейки. Женщина создана для любви. Если она любить не может, превращается в суку, самое злобное создание вселенной. А там, стало быть, на истерзанного и едва живого ангела бросаются сукины дети.

Что же это получается — война ангелов вовсе не была войной добра со злом? Это был переворот, захват власти, так сказать. И в первую очередь переворот случился в головах. Недаром к ним кабеля подведены.

А Господь — где? — разволновавшись, спросил Макс и приложил ладонь ко льду, чтобы лучше слышать.

Хотел бы я знать, — закручинился Люцифер. — Но связи с Эдемом нет никакой. Ворота Рая захлопнулись, Гавриил и Михаил повержены. Слишком много душ внизу, они теряют надежду и обращаются в черных. Словно воинство.

Интересная картина, поступь хаоса шагается