Война мёртвых - Александр Михайлович Бруссуев

Да потому что нет их здесь, — ответил невидимый Мортен. — Им воздается по их вере. Их сотворил какой-то свой бог. Мы и не сосуществовали никогда вместе. Мы не пересекались. Мы довольствовались каждые своим местом под Солнцем.

Ага, вот бы тебя послушали те, кто сейчас плещутся в одном из чанов с дерьмом, когда они еще придумывали свой обобщенный примитивный мирок, называемый цивилизованной Европой и не менее цивилизованной Америкой.

У человека можно отнять веру, но души его лишить невозможно в принципе, — добавил Мортен. — Душу в нас вдохнул Господь. Вот и собрались здесь те, кто несет в себе эту частичку его Откровения.

Это было похоже на правду. Это было похоже на истину. Сколько бы ни доводилось ему по служебным надобностям в той далекой и бессовестной эпохе пересекаться с чученами, таджиками или вновь заполонившими пригороды китайцами, а всегда чувствовалось — они другие, и их, черт возьми, ни хрена не понять.

Макс верил в то, что сказал ему молодой викинг, который за всю свою короткую жизнь ни разу не общался ни с азиатами, ни с неграми, ни с арабами. Мортен владел космическими знаниями. А ему, смертному, оставалось лишь верить в них, либо…

Майор оказался близок к меланхолии. Чтобы отстоять от нее, следовало бы выпить грамм триста огненной воды, об отсутствии которой он сейчас пожалел совершенно искренне.

Знаешь, что такое «смещение»? — донесся до него голос Мортена.

Знаю, — сразу же ответил Макс. — Но не скажу.

Если верить дьявольским слухам, то где-то в самом центре этого мира закован ледяными оковами сам Люцифер. Он не может пошевелить ни рукой, ни ногой — вообще, ничем. Но иной раз, когда его воля становится крепкой, как в момент того Восстания, он трясет своими запорами, что означает его непокорность и веру в освобождение. Вот так.

Вот так? — действительно удивился Макс. Он, конечно, помнил теорию Данте Алигьери, по которой Господь обиделся на своего ангела и наказал его, размазав по льду. Ну, наверно, это было очень распространенное мнение тогда, да и потом, вероятно, тоже. Как там в «Божественной комедии»?

  «И мне по росту ближе исполин,

   Чем руки Люцифера исполину.

   По этой части ты бы сам расчел,

   Каков он весь, ушедший телом в льдину».[48]

Если такой гигант пошевелится, мало не будет никому. Да что проку от этой легенды? Вряд ли подобные знания помогут ему опять почувствовать почву под ногами. Висеть в багровой пустоте — то еще удовольствие.

Я вижу край, — внезапно сказал Мортен.

И не успел Макс перспросить, как молодой викинг закричал:

Держись, трах-ти-би-дох!

На самом деле последнее слово, все состоящие из междометий, не имело отношение к Мортену. Что-то зашипело, что-то несколько раз ударилось, что-то пошло, вообще, не так.

А потом Макс почувствовал, что его тело вновь обрело вес, и вес этот значительно превышает тот, к которому он привык. Он ухватился второй рукой поверх первой и, оскалив зубы, приложил все свои силы, чтобы держаться за ость.

Это было чрезвычайно тяжело и, пожалуй, даже невозможно, если бы под его правое колено что-то не уперлось. Что-то, весьма больно его ударившее. Что-то шероховатое и продолжающееся вниз, вниз, в бездну.

Макс осознал себя висящим над пропастью, а где-то за краем уступа, куда уходила ость, скрипел зубами Мортен, прилагавший все свои усилия, дабы не уронить человека в самое глубокое ущелье самых высоких гор.

Они, наконец, замерли. Каждый выдохнул. Каждый подумал: держись, черт побери! Майор подтянулся на руках, выставив голову из пропасти. Сейчас же молодой викинг ухватил его одной рукой за волосы, перехватившись другой за ость.

«Как хорошо, что я не лысый», — подумал Макс, понемногу вылезая на уступ. Наконец, упершись локтями, он почувствовал, что держится. А также почувствовал, что волос у него на голове сделалось меньше.

Он сел, бесстрашно свесив в пропасть ноги, залез в карман и достал изрядно помятый курник — карельский пирожок с корюшкой. Хотел, было, предложить Мортену, который ползал у него за спиной, но, вспомнив кулинарные пристрастия душ, а, точнее, их полное отсутствие, махнул рукой и принялся есть сам. Максу вспомнился один именитый карельский писатель, который на полном серьезе описывал вкус корюшки, как тошнотворный[49], снова удивился: пирожок был просто обалденный.

Мортен перестал ползать и присел рядом. Ость он отдал майору, и тот зажал ее подмышкой.

Вид с уступа открывался, конечно, колоссальный. Все круги были, как на ладони. Они шевелились, подымаясь и опускаясь, наезжая друг на друга, коверкаясь и изламываясь. Бесы тучами летали над ними, метаясь из стороны в сторону, как стаи весенних галок. Души на кругах сминались, сбрасывались и подлетали вверх.

Если бы это не было больно, то хороший бы получался аттракцион. Души бессмертны, но каждое новое возрождение сопровождалось поистине нечеловеческими муками.

А как там два человека, волею судьбы оставшиеся на первом круге? Для них этот аттракцион поистине смертельно опасный.

Не знаю, как наши товарищи справятся, — сказал Мортен.

Знаю, что они хорошо справятся, — возразил ему Макс. — Охвен опытный, Тойво тертый, Илейка могучий. Надежные и проверенные товарищи.

Ага, — вздохнул молодой викинг.

Ни тот, ни другой не были в этом уверены. Когда в дело вступает стихия, можно полагаться только на случай, да на Помощь Господа. В условиях красной планеты и то, и другое проявлялось в разы реже, чем на Земле.

Макс дожевал последний кусок курника, пошарил в карманах и с сожалением заметил: алес, еда закончилась, не успев начаться. Вообще-то, теперь было известно, где ее можно добыть. Однако на такой вышине вряд ли можно найти погост.

Странно, отсюда они видели все круги, а со своего круга, с Лимба, эта Джомолунгма[50] не просматривалась вовсе. Майор подозревал, что также и с Миносом, Цербером, Плутосом, Флегием, Минотавром, Флегетоном, злыми Щелями и Коцитом[51]. Не нужно никому — ни бесам, ни душам — видеть, что где-то возвышается Юмалан-Маа[52].

Макс решил, что, думая печальные думы, все равно никак не поможешь товарищам. Скорее всего, теперь и не узнать никогда, что с ними случилось.

Мортен!

Что? — понуро отозвался молодой викинг. Его тоже, вероятно, одолело расстройство.

Макс прикинул, что развеселить Мортена может только ответ: «ничего!» А потом столкнуть его в пропасть. Пускай полетает. Ну, хоть развлечется.

А ты домой никогда не хотел? — спросил майор, представив себе воображаемую, вдруг, картину. Он улыбнулся.

Куда? — Мортен