Война мёртвых - Александр Михайлович Бруссуев

Да разок были, когда красные следопыты пригласили их в каком-то 1971 году на годовщину освобождения, — сказал Муса. — Жена была и сын, Петя. Через полстраны приехали. Хорошо они поговорили. Плакали. Да зачем слезы-то лить? Уж времени-то, наверно, много прошло. Говорили, внук Саша, в мою честь названный, в Ромнах в институт физкультуры поступил. Живые живут. Ну, а мы живем в надежде.

Не стал Илейка спрашивать, какая надежда — и так ясно. Да и некого стало спрашивать. Стоял Муса возле огонька, а потом резко пропал — словно его и не было. И свечка потухла.

Теряются обычаи посещения кладбища. Теряются тонкие связи, соединяющие нас с нашими кровными предками, с нашей великой ли, постыдной ли, но историей. Забываются предсказания мудрых пращуров: кто забывает прошлое — тот теряет будущее. Негодяи носятся с портретами палачей и убийц в тайной надежде, что и их будут почитать и трепетать перед памятью. Что людоед с лошадиной мордой, что людоед с козьей мордой, что людоед с тараканьими усами — нету у них памяти, потому что память — это искренность. Пустые слова, мертвые фотографии в золоченых рамках — это не память.

Память — это комок в горле возле могилы отца или деда, матери или бабушки, неизвестного солдата или погибшего друга.

  Над землей бушуют травы, облака плывут кудрявы.

  И одно — вон то, что справа, это я.

  Это я. И нам не надо славы.

  Мне и тем, плывущим рядом.

  Нам бы жить — и вся награда.

  Но нельзя.[41]

13. Смещение

На погосте еды нашлось если и не обильно, то достаточно для того, чтобы Макс утолил гнетущее и раздражающее чувство голода, а прочие люди вновь почувствовали себя людьми. Еда была всякая, но, в основном, традиционная: пироги, печенье, рыба, черный хлеб. Очень важно, что помимо чарок с водкой довольно часто встречался чай.

Появлялись и исчезали поминаемые души. Их старались не тревожить, если те сами не выказывали желания поговорить. Лишь Муса оказался самым общительным. Да и то, верно, потому что его тело лежало в чужой для него земле, поминавшие люди, в основном, говорили ему спасибо или делились теми неприятностями, которые обрушились на их головы с тех пор, как всей страной начали вертеть бандиты.

Макс мог бы голову отдать на отсечение, что их армейский командир прапорщик Мосиенко — не кто иной, как внук того самого героя, защитившего от норвежских оккупантов малую часть карельской земли под названием Кайвакса. Иметь внука прапорщика, конечно, не повод для гордости, но вот обратное вызывало уважение. Дед у Мусы был мужественным и бесстрашным человеком.

Без всякого сомнения, подобных погостов по всей красной планете множество, они не привязаны ни к каким земным населенным пунктам, и обычным душам на них доступ заказан. Да они, пожалуй, сюда и сами не стремятся. Погосты в большей степени для живых устроены. Ну, коль скоро они будут без надобности людям, то и души такое дело перенесут.

Только у живых после этого души оскудеют.

Тойво предложил товарищам набить карманы едой, а также захватить с собой несколько обнаруженных полулитровых чайников с чаем. Те согласились, хотя каждый понимал, что запастись впрок не удастся.

Что же, придется двигаться от погоста к погосту. Но куда двигаться?

Вопрос возник сам по себе. Теперь, когда они прошли через Геенну, не пали от голода и нападения черных, можно было подумать: цель-то какая-то должна быть? Не век же им по этой красной планете круги нарезать!

Мортен и Охвен так и остались на том месте, где люди их покинули. Вероятно, у каждого из них были свои погосты, были, да все вышли. Когда душ не поминают, связь с миром живых людей просто вылетает из головы, как ненужная.

Ну, куда идем? — спросил их повеселевший Макс.

Багровые сумерки, далекие крики, близкие вопли снова навалились на них со всей своей страшной реальностью.

Ожили, как я вижу, — заметил Охвен. — Ну так я вам скажу, что вокруг ничего не изменилось: черные кучкуются и рвут на части кающихся. Вы здесь, сдается мне, чтобы что-то в этом деле поправить. Или по крайней мере попытаться все вернуть так, как это было.

Может быть, — согласился Илейка. — Нам в таком случае нужно оружие. Ну, одежда, чтобы из нее можно было веревки для цепов вить.

Пот к каким-то попрыгунчикам нас направлял, — вспомнил Мортен.

Вот его, бесовскую морду, мы и спросим, — усмехнулся Охвен.

А он прилетит? — с сомнением спросил Макс.

Ну, так чувство голода еще никто не отменял. Бесы крайне неохотно расстаются со своими гастрономическими пристрастиями.

Они медленно пошли прочь от погоста, лавируя между ям с грязью, вновь оказавшихся на их пути. Неожиданно впереди открылась штука, напоминавшая собой бассейн, в которых после бани плавают земные нувориши. В отличие от тех, он был наполнен грязью, но более вязкой, что ли, нежели ямы. В этой грязи кто-то копошился, напоминая червей в отходах.

Периодически к этой штуке подлетали бесы, раскланивались друг с другом и чинно расседались по периметру, выставив в бассейн свои зады.

Да это же чертов туалет! Хотел, было, крикнуть Макс, оторопев от неожиданности, но Охвен успел сунуть кулак перед его носом. Илейка и Тойво, как более сдержанные в эмоциях, лишь помотали, словно бы в неуверенности, головами. Вот, блин, как бывает!

Да, товарищи, это у них отхожее место, — процедил сквозь зубы Охвен.

И по совместительству фабрика по производству топливных брикетов, — добавил Мортен.

Действительно, встречались бесы, которые не занимались расслаблением по краю бассейна. Большими лопатами, какими на Земле веют зерно вручную, они выковыривали из грязи куски, поднимали их на поверхность и обрезали огромными мясницкими ножами. Получались кубики совершенно дерьмового топлива.

Одни бесы добывали, другие резали, третьи хватали подсохшие куски и улетали с ними к ближайшим Гееннам. Кем-то из них мотал свой чертов срок старина Пот. Вероятно, он пока не заступил на вахту, потому что поблизости его видно не было. Или он на другом производстве работал — таких бассейнов должно быть достаточно много, чтобы обеспечивать непрерывность процесса всех Геенн.

Макс сгорал от любопытства. Душ он видел: и кающихся, и черных. Бесов самых разных — тоже. А что это за черви в дьявольских фекалиях барахтаются? Вероятно, они и питаются этим самым дерьмом, перерабатывая его в горючие брикеты.

Он умоляюще сложил руки, показывая Охвену, что хотел бы заглянуть