Установление и Империя - Айзек Азимов

и суета по поводу этого бедняги. Так что вас наверху могут поджидать корабли. Если вы исчезнете в

космосе, некому будет предъявлять обвинение.

– Вы правы, – уныло согласился Торан.

– Однако у вас есть защитное поле, и ваш корабль, вероятно, более быстр, чем все, что у них

имеется. Так что как только вы выйдете за атмосферу, сделайте на нейтрали виток в другое

полушарие и там жмите вперед на полном ускорении.

– Да, – холодно произнесла Бейта, – а когда мы вернемся на Установление? Что тогда, капитан?

– Тогда вы окажетесь готовыми сотрудничать гражданами Калгана, разве не так? Ведь мне

ничего иного не известно.

Все замолкли. Торан повернулся к пульту управления. Последовало едва заметное колебание.

…Лишь когда Торан оставил Калган позади, на расстоянии, достаточном для того, чтобы

попробовать первый межзвездный прыжок, лицо капитана Притчера проявило признаки беспокойства

– ибо ни один корабль Мула никоим образом не пытался помешать их отлету.

– Похоже, что он позволяет нам увезти Маньифико, – сказал Торан. – Не очень-то хорошо

согласуется с вашим рассказом.

– Если только, – поправил капитан, – он не желает, чтобы мы его увезли, – что, в таком случае,

не очень-то хорошо для Установления.

Первые новости ультраволнового вещания достигли корабля после заключительного прыжка,

когда Установление оказалось уже на расстоянии нейтрального полета.

В них кратко сообщалось кое о чем интересном для беглецов. Утомленный голос диктора

рассказал, будто некий военный диктатор – не названный по имени – предъявил Установлению ноту

относительно насильственного похищения члена его двора. Диктор перешел к спортивным новостям.

Капитан Притчер сказал ледяным тоном:

– Он в конечном итоге опередил нас на шаг, – и, задумавшись, добавил: – Он готов столкнуться

с Установлением, и он использует эту историю как повод для действий. Это осложняет наше дело.

Мы должны будем начать раньше, чем окажемся готовыми по-настоящему.

15. Психолог

Занятие, известное как "чистая наука", являлось наисвободнейшей формой жизни на

Установлении, и этому имелись свои причины. В Галактике, где господство и даже само

существование Установления все еще опиралось на превосходство в технологии, несмотря на

изрядный рост его мощи за последние полтора века, Ученому даровалась определенная

неприкосновенность. В нем нуждались, и он знал это.

Таким образом, имелись свои причины и для того, чтобы жизнь Эблинга Миса – только лица,

не знавшие его, добавляли звания к его имени – являла собой наисвободнейшую форму в

фундаментальных науках Установления. В мире, где наука пользовалась уважением, он был Ученым -

с большой буквы и без тени иронии. В нем нуждались, и он знал это.

И так уж получалось, что когда другие преклоняли колена, он отказывался и громко добавлял,

что его предки в свое время не кланялись перед каждым вонючим мэром. И что во времена его

предков мэров, во всяком случае, избирали, и могли вышвырнуть, и что единственные люди,

наследующие по праву рождения, являются наследственными идиотами.

И еще так уж получилось, что когда Эблинг Мис решил позволить Индбуру оказать ему честь

аудиенцией, то он не стал дожидаться, пока обычная строгая цепь начальников передаст его запрос

наверх и благосклонный ответ вниз, а, накинув на плечи менее неказистый из двух своих

официальных пиджаков, водрузив набекрень странную шляпу непонятной формы и закурив в

довершение всего запрещенную сигару, он пробился между двух стражников, не обращая внимания

на их растерянное блеяние, прямо во дворец мэра.

Первым признаком вторжения, обнаруженным его превосходительством, который пребывал в

своем саду, явился постепенно приближающийся шум протестов и ответный рев, состоявший из

нечленораздельных ругательств.

Индбур медленно отложил свою тяпку, медленно выпрямился и медленно нахмурился. Ибо

Индбур позволял себе раз в сутки передышку в работе и в течение двух часов во второй половине дня,

если только позволяла погода, он занимался своим садом. Там, в его саду, цветы росли квадратами и

треугольниками, красный и желтый цвета сменяли друг друга в строгом порядке, с маленькими

вторжениями фиолетового у вершин и зеленью, окаймлявшей целое прямыми линиями. Там, в его

саду, никто не беспокоил Индбура – никто!

Индбур снял измазанные землей перчатки и подошел к небольшой калитке, служившей

входом в сад.

Заданный им вопрос напрашивался сам собой:

– Что все это означает?

Именно такой вопрос и именно в такой формулировке испокон веков звучал в устах

бесчисленного множества людей всякий раз, когда складывалась сходная ситуация. Впрочем,

неизвестно, как часто в этот вопрос вкладывалось нечто большее, чем одно только желание

подчеркнуть собственную значимость.

Но в настоящий момент ответ последовал вполне определенный, ибо за ограду вломилась

туша Миса, с ревом потрясавшего кулаком в сторону тех, кто еще держал обрывки его плаща.

Индбур торжественной, но недовольной гримасой удалил охрану, а Мис нагнулся, чтобы

подобрать обрывки своей шляпы, вытряс набравшуюся в нее землю, сунул шляпу подмышку и сказал:

– Слушай, Индбур, этих твоих ублюдочных служителей следует оштрафовать на один

хороший плащ. В этом плаще оставалась куча неплохой материи, – он затянулся сигарой и чуть

театрально отер свой лоб.

Мэр продолжал стоять, напрягшись от недовольства, и тоном величественного презрения с

высоты своих пяти футов двух дюймов сказал:

– До моего внимания не доводилось, Мис, что ты затребовал аудиенцию. И она явно тебе не

назначалась.

Эблинг Мис поглядел на своего мэра сверху вниз с видом потрясенного неверия.

– Га-лак-ти-ка! Индбур, разве ты не получил вчера моей записки? Я отдал ее какому-то лакею

в пурпурной ливрее еще днем раньше. Я бы отдал ее прямо тебе, но я же знаю, как ты любишь

формальности.

– Формальности! – Индбур в отчаянии поднял глаза кверху и затем с нажимом добавил: – Да

слышал ли ты вообще о настоящей организации дела? В будущем ты должен будешь вручать свой

запрос об аудиенции, выполненный надлежащим образом в трех экземплярах, в предназначенное для

этой цели правительственное учреждение. Затем ты должен подождать, пока обычным порядком тебя

не известят о времени дарованной аудиенции. Затем ты должен появиться соответственно одетым -

соответственно одетым, ты понимаешь? – и к тому же с соответствующим почтением. Можешь идти.