Осьминог - Анаит Суреновна Григорян

– Это для Ёрико, – пояснил Такизава, помогая Александру выгребать камешки и ракушки из складок простыни.

– Для Каваками-сан?

Он представил, как строгая секретарь господина Симабукуро перебирает гладкие камешки, поблескивающие перламутром ракушки и разноцветные окатанные волнами кусочки стекла – как какая-нибудь школьница младших классов, и не удержался от улыбки.

– Да, у нее дома есть маленький аквариум. – Такизава уселся на татами, скрестив ноги. – Моя Ёрико с детства увлекается рыбами. Она мне рассказывала, что у ее отца было несколько аквариумов, он занял ими целую комнату в их квартире, так что мама Ёрико была этим не очень довольна. – Он взял несколько камешков и покатал их по ладони. – Вот этот, с розовыми и белыми прожилками, Ёрико точно понравится. Она говорила, у ее отца была даже маленькая рыба-фугу, он держал ее отдельно и кормил замороженным крабовым мясом, а Ёрико, когда он был на работе, вытаскивала фугу из воды специальным сачком и смотрела, как та превращается в шар. Ей так нравилось это делать, что однажды она слишком долго продержала фугу на воздухе, и та стала задыхаться. Ёрико очень испугалась и бросила ее обратно в воду, но она все равно умерла, и, когда отец Ёрико вернулся с работы, рыба плавала в своем аквариуме кверху брюхом. Отец Ёрико очень рассердился и запретил ей входить в комнату с аквариумами.

– Наверное, Каваками-сан тогда очень расстроилась.

– Да, конечно, ужасно расстроилась. Но потом она повзрослела и, переехав от родителей, решила завести собственный аквариум. Ёрико говорила, что с отцом у нее всегда были сложные отношения, но аквариум помог им найти общий язык, и отец многому ее научил. – Вытащив все ракушки и камешки из-под подушки, Такизава бережно сложил их на котацу, сунул под него ноги и щелкнул выключателем обогрева. – Я собрал их сегодня утром, пока не было дождя. Ёрико все время украшает свой аквариум, кладет в него всякие камешки и бусинки. Вот, например, осколок раковины большого аваби, – он показал Александру кусочек перламутра с голубыми и розовыми переливами, – у него самый красивый перламутр. А это маленькая раковина хамагури, в ней круглое отверстие, которое сделал хищный моллюск.

– А вы разбираетесь!

– Что вы, совсем нет! – Такизава простодушно рассмеялся. – Они бывают разные, видите… эта с бороздками, а эта совсем гладкая, а на этой рисунок, как на тэмари[184], тут коричневые треугольники, а эта просто рыжая.

– А эта? – Александр наугад ткнул пальцем в бесформенный белый камешек, испещренный множеством крохотных отверстий.

– Это кусочек коралла. – Такизава бережно взял камешек двумя пальцами и поднес к свету круглой лампы, подвешенной над котацу. Александр увидел сложный узор из спиралей и звездочек, как будто кто-то специально нанес его на поверхность коралла тончайшей иглой. – Ёрико очень любит кораллы, я собрал бы их больше, жаль, что начался дождь. Знаете, у нее есть мечта – когда-нибудь завести осьминога.

– Осьминога?

– Ну да… – Такизава отложил в сторону ракушки, взял пару бумажных платков и высморкался. – Но даже для очень маленького осьминога нужен большой аквариум, и их кормят живыми рыбками и креветками, так мне говорила Ёрико.

– Я слышал, в университете Васэда есть огромный осьминог.

– В университете Васэда? – Такизава посмотрел на Александра с нескрываемым удивлением и даже не сразу нашелся, что ответить. – Простите, но вы, наверное, что-то путаете, Арэкусандору-сан? Откуда бы в университете Васэда взяться осьминогу?

– Мне говорили… – Александр запнулся, не зная, что лучше сказать, чтобы не выглядеть глупо. – Не важно. Да, наверное, я что-то путаю.

– Наверное… – Такизава зевнул и потер кулаками слипающиеся глаза. – А вы, Арэкусандору-сан, давно знакомы с этим официантом из «Тако»?

Скинув насквозь промокшую одежду, они завернулись в тонкие пледы, нашедшиеся в стенном шкафу, и, несмотря на то что в комнате было прохладно, благодаря пледам и котацу быстро согрелись. Александр, откинувшись на спинку стула, прикрыл глаза. Слова Такизавы донеслись до него как сквозь плотный туман, и вместо того, чтобы ответить, он невежливо промолчал. Кими тихо посапывала на своем футоне, на улице ревел тайфун, остервенело терзая небольшую бамбуковую рощу возле гостиницы: ударяясь друг об друга, бамбуковые стебли выстукивали рваный ритм, от которого Александру почему-то стало не по себе. Он подумал об Изуми, которая, наверное, сейчас была дома совершенно одна и, конечно, волновалась о нем, слушая, как стонет под порывами ветра старый персик в ее саду. Когда он соберется уезжать в Нагоя, нужно будет обязательно убрать из сада паука, срубить этот персик и выкорчевать пень. Можно попросить о помощи Исиду-сана, наверняка в его лавке среди всякого хлама найдется хороший топор или пила и моток крепкой веревки.

– Как будто мы на корабле посреди бушующего моря… – Пробормотал Такизава. – Знаете, мама в детстве читала мне сказку про Умибозу[185].

– Про кого?

– Это такой огромный ёкай, он появляется из моря и топит корабли. И чтобы он не утопил корабль, нужно дать ему ковш без дна.

– Вот как…

– Да… тогда он будет без устали черпать ковшом воду и забудет про корабль, – сонным голосом пояснил Такизава. – Из-за всех этих историй я в детстве ужасно боялся моря.

– Надо же…

Такизава помолчал, о чем-то раздумывая.

– Ёрико на нее очень похожа, на мою маму, они обе высокие, а я такой коротышка, в моего отца.

– Вы вовсе не коротышка, Такизава-сан.

– Да бросьте, – он вздохнул, – я и сам знаю, что коротышка. Женщины не любят коротышек.

– Но вас любят женщины, Такизава-сан.

– Да, наверное. – Он немного подумал. – Наверное, женщины любят коротышек, вы правы, Арэкусандору-сан.

Однажды в дождливый и холодный августовский вечер они шли из какого-то заведения, куда Такизава затащил их после работы. Александр оказался единственным сотрудником кредитного отдела, с Такизавой были двое незнакомых ему молодых людей из финмониторинга: судя по тому, как они обращались к Такизаве, его подчиненные. Такизава их друг другу представил, но после нескольких рюмок подогретого вакаямского сакэ[186] в душной и шумной забегаловке их имена начисто выветрились у Александра из головы. Чем дольше он жил в Нагоя, тем больше город напоминал ему лабиринт узких, часто заканчивавшихся тупиками улиц, дремавших днем и просыпавшихся под вечер, когда в спальных районах гасли окна. Александр проводил весь день в офисе неподалеку от центральной станции, и после окончания рабочего дня Нагоя встречала его быстро сгущавшимися субтропическими сумерками, разноцветными вывесками маленьких ресторанчиков и баров и валившим из их отдушин масляным чадом и смехом подвыпивших компаний.

Они шли по улочке, где с трудом бы разъехались двое велосипедистов, мимо залитых светом окон баров, в которых можно было рассмотреть полки с рядами разноцветных бутылок и трудившихся за столами и жаровнями поваров в медицинских масках и с повязанными платками головами, круглосуточных автоматических прачечных и автоматов с холодными и горячими напитками, бульоном даси́[187] в пластиковых бутылках и пачками сигарет[188]. Такизава рассказывал, как господин Симабукуро однажды сложил очень красивого зайца-оригами и положил его на стул начальнице планово-финансового отдела – думал сделать ей сюрприз, а она уселась на рабочее место не глядя и не только раздавила зайца господина Симабукуро, но еще и сама перепугалась, потому что заяц, погибая, издал довольно громкий хруст: Такизава показал, как сминает руками бумагу для оригами, и изобразил, как именно она при этом хрустит. Александру благодаря выпитому сакэ эта история показалась ужасно смешной, и ему пришлось остановиться и отдышаться, чтобы идти дальше. Подчиненные Такизавы тоже от души хохотали, и Александр подумал, что они, должно быть, искренне любят своего начальника.

– А еще у зайца-оригами острые уши, – Такизава поднял вверх два пальца, – ведь их